Корела (СИ) - Романов Герман Иванович
— А Гермоген при тебе, государь, — усмехнулся Мниха, — и не все твое царство московская бывшая вотчина.
— Тесть подсобил — избавился от земель, что в растраты шведскую корону вводили, и на обмен лучшее приобретет обязательно. Рига стоит Выборга, а Лифляндия куда значимей Саво и других карельских земель, где одни болота и озера, да камни с лесами.
Владимир усмехнулся — он прекрасно понимал, что тесть свою выгоду блюдет. Но так и он тоже — шведское железо нужно до крайности, пока своего в достатке будет, а на то рудознатцы нужны, и они приехали. Заводы и мануфактуры начали строить, плотины на речках и ручьях — мастера добрые, при них русские подмастерьями, опыт перенимают. Университет нужен с профессурой, пока только на славяно-латинскую школу усилий всего Новгорода хватило, пришлось тех же шведов приглашать, и немцев, куда без них. Намного раньше Петра пришлось иноземцев привечать, хорошо, что церковники к лютеранам относятся пусть не благожелательно, но, по крайней мере беззлобно. Понимают, чем грозит польское засилье, судьбу уже ставших католическими западнорусских земель все прекрасно видели. А ведь это только начало — вначале папскую веру примет шляхта, а затем настанет очередь и населения, склонят народ силой, только и всего.
— Да, гетман Ходкевич хотел бы с тобой встретиться, государь, помимо бояр московских. Дело важное, короля Жигомонта касается.
— Раз надо, так встретимся — приводи, как стемнеет, поговорю…
Заонежские погосты бывшей Новгородской «республики»…
Глава 56
— Я откажусь от титулования меня королем Ливонии только в одном случае — если брат мой Сигизмунд, брат, а отнюдь не кузен, признает королевский титул за Карелией, которая по своим размерам ничуть не меньше самой Польши, и куда больше Дании.
Теперь Владимир осознал в полной мере, каким умным и циничным прохиндеем оказался его тесть, и титул «короля Ливонского» оказался не просто разменной монетой, но и той ступенькой, благодаря которой можно подняться еще выше в сословной иерархии. У него есть свой собственный домен, оспорить который никому невозможно. Это Корела с уездом, от них по доброй воле и без всякого принуждения отказался царь Василий Шуйский. Боярская дума своим приговором утвердила это решение. А сам Карл добровольно отказался от провинции Саво и прочих земель, включая столицу крепость и город Выборг, в его пользу, именуя их Великим княжеством Карельским, по примеру существующих финляндских владений. Четкий и выверенный ход на перспективу, который не стоил ему ни одного талера. А раз два карельских княжества, плюс Ижорская землица, стали едиными под властью короля ливонского, то оного тесть и признал монархом и по отцовскому титулу, и по нынешнему, и как равному отдал в жены старшую дочь. И все — начало было проделано, и теперь дело за общим признанием, которое неизбежно последует. Ведь его признали своим государем, а отнюдь не только великим князем, Новгород и Псков, а затем все земли по западному берегу Белого моря, куда был отправлен боярин Пушкин — проверенный и честный воевода, живо прогнавший двинских откупщиков и утвердивший его королевскую власть. А вот младший дядюшка с небольшими отрядами занял все Заонежье — и там также охотно признали новгородского правителя.
Подсуетился и датский король Христиан, двоюродный «братец», как не крути, вдовствующую королеву Марию Владимировну в письме «матушкой» назвал, не погнушался. Правда, Эзель пока не вернул — так уж вышло, что поляки со шведами не одни поделили меж собой «ливонское наследие». Однако своего воеводу Владимир на остров все же отправил — лютеранина, чтобы раньше срока «гусей» не дразнить. На этом отношения и закончились — Копенгаген и Новгород демонстрировали «теплоту родственных» отношений и не больше. Все прекрасно понимали, что начнись война между датчанами и шведами, Новгород будет держать нейтралитет. А потому Эзель не будет захвачен тестем, так как уже вроде как не датская территория.
— Королевский титул твоего отца, принц, признали лишь датчане и царь Иоанн. И теперь шведский король, который таковым недавно стал, хоть и стар годами, — усмехнулся гетман великого княжества Литовского. Ян Кароль, пятидесятилетний воевода внимательно посмотрел на Владимира.
— Больше пока никто, хотя говорят, что герцог Голштинии и курфюрст Бранденбурга готовы о признании объявить, как безумный герцог Прусский и курляндский правитель. Но ты сам православие принял, и теперь они все задумались, стоит ли это делать.
— Пусть думают, семь лет у них еще есть, а мне еще не к спеху, — теперь Владимир усмехнулся. — А как протестанты с католиками сцепятся, то живо обо мне вспомнят. Пока достаточно признания моих близких родственников, датского и шведского королей. Но раз твой монарх так печется, то я готов исключить из полного моего титула только Ливонию, но при этом все должно быть оставлено. И признание должно быть как от короля Речи Посполитой, так и от его сына, одного из двух «русских царей».
Последние слова были произнесены с нескрываемой иронией, однако гетман не оскорбился, вполне добродушно усмехнулся. Всем было известно, что Ходкевич был категорически против войны с Шуйским, и призывал короля Сигизмунда не участвовать в «восточных» авантюрах.
— Да, ваше величество, это я от себя так титулую, вы ведь осознаете свою силу — борьба с вами заставит всю Речь Посполитую напрячься силами. За вами ведь король Карл стоит, ваш тесть. И начинать новую войну со шведами, пока не решен вопрос с Московским царством, король Сигизмунд не будет. Хорошо, я говорю от его имени — вам будут переданы занятые нашими войсками приграничные крепости Невель, Себеж и Торопец. Мы также признаем королевский титул, но упоминание о принадлежащих Речи Посполитой инфлянтских землях из него исключите.
Владимир сохранил на лице невозмутимость — дело пошло, как и предсказывал тестюшка. Поляки ему передавали захваченные у Московского царства города, разоренные и сожженные, обезлюдевшие. Бросали как обглоданную кость, им не нужную. И признавали королевский титул формально, сохранив «лицо», но тем самым укрепляя позиции Владислава в Москве. Не стоит сомневаться, что сейчас последуют и требования.
— Ваше величество передаст под власть Польской короны остров Эзель, как только датчане его отдадут вам — мы понимаем все сложности. И еще откажитесь «навечно» от притязаний на пильтеновское епископство, принадлежащее вашему отцу, в пользу герцогства Курляндского. Вы обязуетесь не поддерживать «тушинского вора», али иных самозванцев, либо злоумышленников. Признаете в грамоте единственным законным правителем Русского царства Владислава, супротив которого обещаете не выступать. Споров по Торжку и других городах быть не должно — о том завтра с прибывшими боярами договаривайтесь…
По мере того как литовский гетман говорил, у Владимира росло желание вышвырнуть его из кабинета. Но приходилось лицедействовать, иной раз даже кивать — придется перетерпеть, пусть поляки считают себя хозяевами положения. Сейчас воевать с ними противопоказано, у них хватит сил сокрушить любое ополчение, если его Минин с Пожарским все же соберут — но пока о том не слышно. Нельзя сейчас лезть в драку, лучше в мире пока жить — только у литвинов с поляками сейчас можно хлеба купить, чтобы голода избежать. Так что нужны лет семь мира, чтобы порядок навести и собственным провиантом народ обеспечить. А там видно будет…
Изборская крепость издревле преграждала путь крестоносцам на Псков…
Глава 57
— Владыко, я не менее тебя хочу видеть русские земли процветающими и едиными. Вот только видишь, какая распря идет промеж всеми — лютая и кровавая, о милосердии все забыли, аки волки голодные друг на дружку набрасываются. Не мечом воевать надобно, да и нет у нас его — сам знаешь, войско слабое, чуть-чуть, и свеи с ляхами могли наши земли меж собой поделить. А так удержались — пусть свару за мое отцовское наследие ведут, Ливонию на куски рвут — мне чухонцев не жалко, свои подданные дороже.
