Дневник восьмиклассника - Юрий Ра
— Да я что, фигачь, Рихтер недоделанный.
Спустя какое-то время Михаил освоился, начал вслух диктовать себе, при этом скорость набора опять увеличилась. На краю стола замаячила воображаемая пепельница с окурком сигареты, в открытую форточку ворвались звуки проезжающих московской улицы, из-за закрытой двери донесся привычный редакционный гомон и взрывы смеха… Пришлось встряхнуть головой, чтоб наваждение пропало. Но блин, до чего же этот шкет своими повадками напоминает прожженного репортера, особенно сейчас, когда он сидит за машинкой и лупит по клавишам, изредка затягиваясь сигаретой. Стоп, сигарета осталась в том мороке, который Дуплий прогнала.
Из директорского кабинета высунулась голова шефа:
— Как вы споро печатаете, Еле… — Он увидел сидящего за столом Ученика и подзавис. Покрутил головой и молча втянулся в свой кабинет обратно. А еще через пару минут раздался треск выкручиваемого из машинки листа и всё стихло.
— Вот, Елена Владимировна, статья со всеми правками и вашими замечаниями. Почитайте. Погодите, сначала я её штемпельну и подпишу. Держите.
Да уж, серьезно пацан настроился бороться за свои права. Три копии подложил, когда печатал. У такого впрямь рука не дрогнет начать сутяжить по поводу авторства. И ведь прав формально, во всём прав. И директор его дал понять, что в стороне не останется. Можно, конечно, сказать, мол где «Комсомолка», а где эта школа задрипанная. Но начнут давить через партийные органы на редакцию, и что? Пускай главред отобьётся, тут без вариантов, но пятно останется, долг перед начальником повиснет. Это если он не решит избавиться по-тихому от неудачницы, вступившей на путь конфронтации со школьником ради ерунды. Нет, мы пойдем другим путем, как завещал товарищ Ленин!
Решено, она станет союзником мелкого говнюка, решительно поддержавшим молодое дарование и заодно полезное начинание такой замечательной и всей из себя передовой школы. А в качестве моральной компенсации выпросит себе один комплект роликов. Уж больно они лихо катались по залу. Лето не за горами, что той зимы, пять месяцев — и привет асфальт!
Все эти моменты были высказаны удивленному директору без использования таких терминов как «говнюк», «сраная», «подавитесь». Обе высокие договаривающиеся стороны пожали друг руку руки в полном восторге от случившегося взаимного удовлетворения, выпили еще по пятьдесят грамм. А когда дело дошло до предоставления машины… У школы нет машины, в городе нет такси, и вообще, быстрее пешком, чем на автобусе. Покушать можно на вокзале, но шеф бы не рекомендовал так рисковать здоровьем. И ему будет спокойнее, если он проводит высокую гостью на вокзал лично. А по пути можно будет зайти в одну пельменную, где безопасно и даже вкусно. И нет, не в плане приударить, а исключительно из приязни и желания, чтобы их скромный городок запомнился с лучшей стороны. Ну давайте поступим так, как вы предложили, раз уж лучшей стороной у города является пельменная. Дождаться поезда, уснуть и проснуться на подъезде к Москве, забыв эту командировку как пустой сон.
31 октября 1981 года
«На следующий день после такого плодотворного общения с журналисткой из Москвы я опять был на уборке сахарной свёклы вместе со всем классом. Чудным октябрьским деньком мы продолжали строгать ботву с одним маленьким штрихом — перед тем, как начать резку очередного бурта приходилось сначала отмести её от снега. Ура, снег! Все свои годы так радовался первому снегу… А в этот раз как-то не сильно был счастлив. Рукавицы быстро намокали, руки мёрзли. Отдельные редкие девочки работали в резиновых перчатках поверх трикотажных, им все завидовали. Производительность труда резко снизилась, мы это видели по своим результатам сами. Никто не приехал нас подгонять или как-то мотивировать, слава богу, обошлось без этого. То ли нас забыли, то ли на нас забили, то ли в правлении колхоза понимали, что подгонять бесполезно. Всё-таки не конченные они люди, понимают, что дети».
А школьники вели себя так, словно и не бывает иначе. Вот только шутливое настроение сменилось какой-то угрюмой нацеленностью на результат. Даже моё возвращение в ряды трудящихся почти не изменило настроя:
— О! Корчага нарисовался! Колись давай, опять сачковал?
— А чего, Галинишна не сказала?
— Не.
— Вот же… А ведь знала, сама меня позавчера вечером взыванивала, чтоб в колхоз не ехал.
— Так чего? Хорош уже резину тянуть!
— Спокуха! Корреспондентша из Москвы приезжала. Общались.
— Да ладно! Баба? Молодая? — Хотел на автомате сказать, что да, а потом посмотрел на Елену глазами одноклассников и осознал — старая! Ну и дальше вопросы пошли по раз и навсегда утвержденному списку.
— А она чё? А ты чё? А он чё? А они? А вы?
Между делом рассказал парням всё по порядку, пока стояли и резали ботву. А потом вдруг и классная возжелала узнать, что и как. Угу.
— Галина Ильинична, я же в политических вопросах не очень. Вдруг вам что-то не то скажу, а вы потом меня склонять станете по любому поводу, как это обычно происходит. Давайте, вам ваш начальник всё расскажет.
— А может, я сама буду решать, что и кто?
— Может. Может, я уже пойду работать?
И молчу стою. Сам понимаю, что из-за ерунды в очередные контры лезу, но нет у меня никакого желания восстанавливать отношения с училкой, от которой Мишка ничего хорошего в этой жизни не видел. Отношения — это дорога с двухсторонним движением. Если она в мою сторону не движется, то и я не буду. В конце концов она как бы педагог. Пусть педагожит тогда. Или педагогирует. А девчонки такие вокруг уши греют, им тоже охота быть в теме, им вообще по жизни положено во всё носики совать. Это у них такой орган для сования куда-ни-попадя. У мальчиков всё иначе, у них для этого другая часть тела имеется.
'Так или иначе, дожала меня классная, кратко рассказал, мол приехала, они с директором общались, потом со мной в нашем классе сидели разговаривали, потом по школе поводил. В отдельные нюансы посвящать не стал. Кажется, Галинишну устроило, что я ни о каком прогрессе в этом проекте не рассказал. Успехи школы — это хорошо, но не тогда, когда в этом замешан самый никчёмный ученик её класса.
Что меня более всего удивило, это то, что из класса никто не заболел. Практически в полном составе доработали до сегодня, а сегодня объявили, что всё. С понедельника начинаются каникулы, а мы все молодцы и герои. А вечером в школе дискотека в честь каникул. В честь годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции дискотеку устраивать не принято. В автобусе народ развил бурные дебаты по поводу дискача, на который все обязательно пойдут независимо от усталости, неготовности, ненакрученности кудрей и отсутствия подходящей обновки в гардеробе. Последние два момента напрягали, естественно, только слабую половину человечества, а пацанам было слегка плевать на всякую ерунду. То есть нет, если есть вы что одеться, то это здорово, а если нет, то и не страшно'.
Во всяком случае, даже если кто и комплексует по поводу своего лоховатого вида, вслух о таком говорить не принято. Вообще, как я заметил, довольно демократично народ относится к шмоткам. Если кто припрется в крутой фирме, то да — и пощупают, и рассмотрят детально, запоминая, как выглядит настоящая забугорная вещь. А ежели всё скромно, то и пофигу! Единственное ярко комментируемое соревнование стартануло в конце осени, а октябрь — это фактически её конец, из-за шарфов. Откуда-то как-то и зачем-то нас накрыло модой на длинные шарфы. Длинные, то есть реально очень длинные шарфики. Лидерами модного течения практически сразу стали те, кто носит не покупные шарфы, а мамкины творения. Потому как несчастные два метра — совсем не то значение, с которым можно поразить одноклассников. Д е нис, бедный и несчастный обладатель самого длинного шарфа длиной три-двадцать еще не знает, что род Корчагиных подготовил удар ему под дых мамиными руками. Послушав мой рассказ про тенденции моды восьмого «Б» и школы вообще, она воспылала желанием сделать своего старшего сына самым модным. Тем долее — редкий случай — ей этот высверк не сильно дорого и встанет. Так что сначала два метра превратились в три, а потом и в четыре. Еще один вечер — и у меня четырёхметровый шарф.
Как такое носить, спросите вы? Да легко! Поверх куртки наматываешь три оборота так, чтобы не в затяжку, а свободными петлями,
