Не тихий Тихий океан - Протасов Сергей Анатольевич

В конце концов ему это просто надоело, и он устранился от какого-либо участия. Но по его личному распоряжению, точно так же начали разгружать «Киев», «Воронеж», «Сент-Кулдо», «Силурним» и «Свеаборг» на которых размещались остальные части гвардейских полков.

Аргументированные возражения портового начальства, ссылавшегося на недостаток пароходов, распоряжения наместника императора и расписание погрузки припасов и снаряжения, утвержденное Дальневосточным военным советом, в расчет не принимались. Но командиры гвардейских транспортов, оказавшиеся между молотом и наковальней, доложили о них своему шефу.

Тогда великий князь вызвал к себе контр-адмирала Иессена. В Штабе (!) такого пассажа не поняли, однако разъяснять ничего не стали. Тем более что тот последние дни перед выходом в море провел в заливах Посьет и Америка, проверяя готовность флота и судов, уже принявших на борт людей и грузы, к предстоящему непростому переходу и не смог немедленно явиться на борт «Владимира» по требованию «командира всех гвардейцев Владивостока». А назначенный младшим флагманом Тихоокеанского флота контр-адмирал Беклемишев еще не добрался к тому времени до нового места службы. Да и какой с него был еще спрос, когда он даже дел не принял.

Однако пренебрежения своими рекомендациями Николай Николаевич спустить никак не мог. Так и не найдя на ком оторваться, он явился в портовую контору и устроил прилюдно форменный разнос начальнику порта контр-адмиралу Греве, начав с «преступной недопустимой небрежности в отношении кораблей гвардейского экипажа», заканчивая «безобразной подготовкой транспорта для морской перевозки войск». Никаких доводов он не слушал, отчитывая адмирала как мальчишку.

Дело кончилось тем, что уже немолодой контр-адмирал, за последние месяцы жесточайше измотанный поддержанием боеспособности флота и одновременным развитием подчиненных ему портовых мощностей, доведенный всем этим почти до грани нервного срыва, сразу после его ухода слег в беспамятстве с тяжелым сердечным приступом. Как показал осмотр врачей, все оказалось весьма серьезно, и он на две недели попал под строжайший «медицинский арест», даже не успев передать дела.

Остаток этого дня и следующие трое суток просто спал под воздействием опиумных настоек, которыми его регулярно поили. Замы, хронически загруженные и до этого, не имея на сей счет конкретных приказов, просто занимались своими делами. В итоге никаких конкретных распоряжений относительно изменений в составе груза так и не было никем отдано.

В конце концов, по устному приказу гвардейцев, все не поместившееся снабжение просто выгрузили на берег, оставив в конторе, прямо на столе, письменное распоряжение на имя начальника порта обеспечить его доставку в пункт назначения гвардии на Хоккайдо любым способом… И конвой ушел!

Поскольку ни одного достаточно крупного парохода к этому времени ни во Владивостоке, ни в его окрестностях уже не осталось, а связаться с кем-либо из высшего начальства не удалось, неожиданно образовавшийся срочный груз спешно распихали на два трофейных старых угольных парохода и отправили в Хакотдате. С ними отправили и бумагу, делегировав дальнейшую заботу о нем штабу Небогатова. Чисто случайно у «лишнего снаряжения» так появился хоть какой-то шанс догнать своих хозяев, «срезав угол».

Связаться по радио с русским командованием Цугару не удалось, так что встречу этих «самотопов», как их окрестили грузчики за унылый внешний вид, никто не организовывал. А поскольку в главной базе Российского Тихоокеанского флота к тому времени вообще не осталось ни одного военного корабля, способного на переход через Японское море, они на всем своем маршруте шли вовсе без охраны.

Как оказалось, накаркали. К вечеру с них увидели дым впереди по курсу. Решив, что это свои, уверенно двинулись на сближение. Только когда со встречного парохода начали стрелять, стало ясно, что это «японец». Старые транспорты, едва дававшие девять узлов, бросились в разные стороны. Но спастись смог только один, и то благодаря хитрости экипажа и наступившей темноте.

Когда уже после нескольких прямых попаданий стало ясно, что сбежать не удастся, на палубу положили лист железа и разложили на нем собранные во всех углах деревяшки, содранный линолеум, разбитую мебель, промасленную ветошь. Сверху все это пролили керосином и подожгли, одновременно начав понемногу травить пар из котла и застопорив машину. Японец оставил якобы горящий и потерявший ход пароход в покое и погнался за вторым. К этому времени уже почти совсем стемнело, так что после ухода противника весь горящий хлам просто выбросили в море и дали полный ход, изменив курс.

В итоге в изрядно потрепанном состоянии к исходу следующих суток удалось добраться до Отару, где пароход и затонул прямо в порту, приткнувшись к отмели. Оттуда уже известили штаб Небогатова, а затем и Владивосток о его приходе и произошедшем накануне бое и гибели скакунов великого князя. Времени на посылку в Отару другого судна и перегрузку еще не испортившейся части снабжения уже не оставалось, поэтому уцелевшая часть патронов и амуниции гвардейских полков так и не добралась до Токийского залива.

Но об этом всем стало известно уже позже. А пока, закончив к 26 октября планирование и комплектование, начали отправку второго эшелона войск. С этим караваном ушли командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Иессен и наместник императора на Дальнем Востоке великий князь Михаил.

Они уже знали, что адмирал Бирилев тепло принят немцами на их протекторатных землях в Тихом океане и сейчас готовит свою эскадру к предстоящим боям. Конечно, все это без подробностей. Только в общих чертах. Много ли скажешь в шифрованной телеграфной переписке, да еще и через третьи руки.

Зато из доклада командира только что вернувшегося «Терека» во всех деталях стало известно, как прошло дело на Окинаве и дальше. После эвакуации Артшвагер проводил вооруженные пароходы до Сайпана, сдав под опеку немецкой колониальной администрации, а сам рванул домой, чуток попугав нейтралов южнее Цусимы. Старшим в Окинавском отряде остался капитан второго ранга Пономарев, командир «Анадыря». Он уже отчитался через германского окружного офицера Каролинских островов, что закончил необходимый ремонт и выслал разведку к островам Бонин. Теперь ждет ее результатов, все так же отстаиваясь в обширном заливе Лаолао. Испанские землевладельцы, остававшиеся хозяевами многочисленных плантаций, расположенных на этом острове, предупредили, что Сайпан в последнее время часто посещается американскими судами, так что задерживаться там он не намерен. Если все будет в порядке, в ближайшее время, как и планировалось, отправится на Бонин всем отрядом, чтобы развернуть временную базу.

Новые известия от него штабы планировали получить уже по пути на Курилы, назначенные последней точкой ожидания перед сосредоточением флота. От этого доклада зависели все дальнейшие действия. Ждали его в большом напряжении.

Отдав необходимые распоряжения в порту Владивостока, на заводе и в бухте Новик, где по-прежнему стояла большая часть действующего флота, и послав несколько депеш телеграфом в Петербург и Харбин, оба самых главных начальника на крейсере «Богатырь» отправились в залив Ольги. Чтобы не тревожить никого прежде времени, по официальной версии – для осмотра собираемых там транспортов с войсками и прочими грузами.

«Богатырь» конвоировал пароходы «Одесса», «Рига», «Королева Ольга», «Иртыш», «Олаф» и «Рейн», шедшие в балласте. Вопрос с приобретением германского парохода «Рейн» разрешился положительно буквально в последний момент. Хотя сумма сделки оказалась в итоге изрядно завышенной, еще один большой быстроходный транспорт пришелся очень кстати, как и любезное согласие экипажа участвовать в предстоящей экспедиции. Времени для освоения его новой командой уже не оставалось, а немцы, предварительно увеличив на нем численность палубных матросов и механиков да добавив еще пару штурманов с подозрительно офицерской выправкой, подписали соответствующий контракт, потребовав взамен сущие пустяки – всего лишь полугодовое жалованье за один поход.