Комсомолец. Часть 3 - Андрей Анатольевич Федин
* * *
Прошло около четверти часа с момента, когда смолкли вдали голоса очередной компании женщин. А может, пролетело и больше времени. Я всё не решался в очередной раз чиркнуть спичкой — подсветить циферблат часов. Смотрел на островок света, что находился в стороне проспекта Гагарина (где осенью впервые увидел Горьковского душителя). Но временами уже поглядывал и в другом направлении. Мусолил мысль о том, стоит ли перенести место засады. Поворот к пустырю я сейчас видел неплохо, а вот участок дороги в сторону больницы — просматривался скверно. На деревянном обрубке винтовочного приклада (он выглядывал из-под пальто) вновь скопилась влага. Смахнул с деревяшки капли воды рукавом. Уже привычно бросил взгляд на дорогу — в тот самый миг, когда на освещённый фонарём участок вынырнул из темноты купол зонта.
Ждал появления новых зонтов… секунду, две… те не появились. «Одна?» — подумал я. Переключил внимание на женщину. Разглядывал её в просветах между ветвей. Отметил, что дамочка невысокая, в сером плаще до колен и в той самой обуви с мягкой подошвой, в наличие которой у советских женщин мне недавно не верилось. Шла она суетливо, но не быстро; слегка неуклюже: прихрамывала. Возраст женщины я не определил (навскидку сказал бы, что та уже не ребёнок, но и не древняя старуха). Лицо не рассмотрел. Но увидел причёску (короткие тёмные волосы — не Королева). Капля воды щёлкнула по козырьку будёновки, брызгами разлетелась по сторонам. Я тихо фыркнул. И тут же затаил дыхание: прислушался. Женщина шагала беззвучно. Но звуки шагов я всё же слышал. Они доносились из темноты: раздавались за спиной женщины.
Человек шагнул на островок света уверенно, не таясь. Мужчина — в этом я не усомнился (на этот факт указывал и чёрный болоньевый плащ, и ботинки, и брюки, и натянутая на лоб тёмно-серая кепка). Он не спешил, но и не отставал от женщины — напротив, расстояние между ними сокращалось. Как и тогда, осенью, когда за Королевой шёл Горьковский душитель. «Точно не Белезов», — промелькнула в голове мысль. Следовавший за женщиной мужичок не показался мне массивным и высоким (если фигура Гастролёра напоминала мою прошлую, то фигура этого мужика — мою нынешнюю). Ссутуленный, щуплый. Модный по нынешним временам плащ неплохо сидел на его плечах (словно надет поверх пиджака) — воротник приподнят, закрывал от дождя шею и щёки. Мужчина смотрел себе под ноги, не на спину женщины. Прятал в рукавах руки.
«Интеллигентный человек, возможно врач, — такие ассоциации промелькнули у меня в голове при виде укутанного в блестящий от влаги плащ человека. — Не из категории подозрительных личностей. Не источает угрозу». Мужчина не таился (не старался ступать тише). Казался задумчивым или уставшим. Тень от кепки скрывала его глаза. В свете фонаря лишь влажно блестел заострённый кончик носа — пока мужчина вновь не шагнул в темноту. Женщина не оборачивалась и не ускорялась, словно не чувствовала опасности (на улицах советских городов нечего опасаться) или уже убедилась, что следовал за ней не бандит — приличный мужчина. Парочка приближалась ко мне — к шороху шагов добавилось шуршание плаща. И всё же в фигуре мужчины-преследователя меня что-то насторожило.
Не сразу, но сообразил: не понравились его руки — я не видел под рукавами даже кончики пальцев.
Я вспомнил, как когда-то вот так же шёл зимой: прятал кисти рук в рукавах куртки (мёрзли пальцы, а я не имел привычки оттягивать руками карманы). Тогда шагавший мне навстречу ребёнок вдруг спросил: «Дяденька, у вас нет рук?» Слова того мальчика врезались мне в память, научили меня носить зимой перчатки: очень уж не хотел вызывать своим видом жалость и любопытство у детишек. А вот человек в плаще сейчас выглядел безруким калекой (что никак не укладывалось в единый образ с наглаженными штанинами и модным плащом). Он будто бы продрог. Хотя не втягивал голову в плечи, как часто поступали озябшие люди. И не ускорял шаг, стремясь быстрее оказаться в тепле, сбросить холодную мокрую одежду. Он шагал лишь немногим быстрее женщины… Напомнил мне о январской встрече с Надей Бобровой в Пушкинском парке.
Сердце не ускорило ритм сокращений, будто я всего лишь готовился к сдаче очередного скучного экзамена. Дышал ровно, спокойно. Зажал между колен обрез, снял пальто — положил его на кусты поверх мокрого пледа (холодные капли тут же прикоснулись к оголённой шее, запустили по спине волну холода). Поправил свитер (болью напомнила о себе рана в плече), до локтей засучил рукава. Больше не таился и не скрывал своего присутствия. Словно имел полное право суетиться в кустах (как дорожный рабочий или дворник). Не совершал резких, пугающих движений и не шумел. Наклонил обрез дулом к земле, поправил на лице давно намокший платок. Под подошвами ботинок захрустели ветки. Женщина покачнула зонтом, взглянула в мою сторону. Вот только я на неё не смотрел — пропустил пугливо шарахнувшуюся в сторону даму, шагнул навстречу мужчине.
Вскинул вверх короткий ствол обреза (направил дуло поверх кепки человека в плаще), нажал на хвост спускового крючка. Звук выстрела прозвучал не такой оглушительный, каким он мне запомнился по опыту стрельбы из мосинки в прошлой жизни (его заглушил дождь?). Но достаточно громким для того, чтобы голова в кепке дёрнулась (от неожиданности), а позади меня пискнула женщина. Я смотрел на выглядывавший из-под тени козырька кончик носа. Следил при этом и за руками мужчины. Отработанным ещё в прошлой жизни движением повернул рукоять затвора влево и отвёл затвор назад до отказа (звякнула об асфальт гильза). Дослал затвор вперед (верхний патрон стал в патронник), повернул рукоятку вправо (к стрельбе готов). Указал стволом обреза на грудь мужчины. Положил палец на спусковой крючок.
«Стреляй!» — вопила кровожадная часть моего сознания.
«А если это
