Андрей Посняков - Посол Господина Великого
Ага, держите, суки позорные… Вряд ли, конечно, получится против всех — да лучше быстрая смерть, чем такая… А уж этого ублюдка Матоню он с собой на тот свет прихватит — к бабке не ходите!
Дождавшись, когда один из московитов схватил его обеими руками за шею, Олег Иваныч враз выпростал руку, протянул к вражеским ножнам… Миг — и московит упал, заколотый собственной саблей!
Ловко отскочив к росшему рядом дереву, Олег Иваныч нехорошо улыбнулся. Московиты попятились. Матоня страшно завыл, словно упустивший добычу волк, и, взмахнув окровавленной саблей, погнал на противника всех имевшихся воинов…
С радостным сердцем ехал по полю битвы славный московский воин Силантий Ржа. Доспехи черненые сняв, отдал людишкам — чистить, сам налегке ехал — в кафтанце атласном, алом, в рубахе белой, вышитой. На ногах — легкие сапоги козлиной кожи с узорочьем тисненым. На поясе — кинжал един только. Правда, меч двуручный, ливонский, к седлу привешен. Ну, это так — позабыл снять, теперь уж не выкидывать же!
Радостно было Силантию, душа пела. Удачно поход сей складывался, что ни сраженье — то победа. Отбили Заволочье, сожгли Русу, здесь вот, на Шелони, сразились. Главным силам до Новгорода двадцать верст осталось — конец войне близок. А потом… Жалует Иван Васильевич Силантия, слугу своего верного, землишкой со людищами, ох, жалует… Да еще и на выбор! Где б испросить-то? Вот, под Русой — ничего, говорят, да и к Новгороду близко. Иль у Тихвинского посада взять, рядом с иконой святой? На богомолье ездить, грехи замаливать. Но, опять же, земли там бедные, не растет жито. Больше овес да репа. Нет, лучше около Русы взять.
Радостно Силантию. За себя, за Москву, за Ивана Васильевича, великого московского князя. Кто он, Силантий, без государя? Никто. Человечишко рода бедного, захудалого, хоть предки с Олегом на Царьград хаживали. А все ж богатства особого не нажили. В бедности жили. Так и Силантий бы… Ежели б не воля государя великого! Все получил за верную службу — и землицу, и людишек, и почет да славу. И еще, бог даст, получит. Служи только. А что строг государь — так то и правильно. Не будешь строгим — пораспустятся людишки, избалуются. Потому — казнить иногда приходится, прореживать. А то взяли моду, как в поганых странах: «вассал моего вассала — не мой вассал», да правила какие-то выискивают, что они государю должны, а что, страшно и вымолвить, он им. Это подумать только! Будто государь — да еще и кому-то должен что? Хватать таковых надо да казнить лютой смертию, чтобы другим неповадно было!
Задумался Силантий. В задумчивости съехал к реке, лицо сполоснул, да в обрат поехал. На холм уж выбрался — вдруг крики в кустах услыхал… Что за черт? Может, враги недобитые?
Вытащив меч, Силантий Ржа пустил коня вскачь. Мечом над головой вращая, на поляну выскочил, корчагу с вином твореным сбив…
— Что тут у вас?
Вздрогнули все от окрика богатырского — и сами московиты, и пленники.
Узнал Олега Иваныча Силантий, остановил нападавших.
Вложив меч в ножны, спешился, подошел ближе. Протянул руку Олегу:
— Саблю… Этим всем, — Силантий кивнул на пленников, — жизнь… Мое слово!
Замер Олег Иваныч. Может быть — лучше погибнуть с честью? А Софья? А Гришаня? Те-то ведь на него надеются! А он тут возьмет — и амба! Все их надежды предаст. Нет, погибнуть — самое простое. А вот выжить, выбраться, Софью с Гришаней выручить — это куда как потрудней будет… Софью с Гришаней… Нет, не только о них подумал в этот момент Олег Иваныч… О Новгороде подумал, о республике Новгородской… О слабости ее и силе… Одно поражение — еще не конец. Еще не рыщут жадно по мощеным новгородским улицам московитские всадники, еще хватит богатства у Новгорода, еще, даст Бог, будет и сила. Еще посчитаемся… не все потеряно, не все…
Усмехнувшись, эфесом вперед протянул Олег саблю…
Силантий кивнул серьезно, приняв оружие, уважительно поклонился, потом вдруг обернулся… Нифонтия безглазого, воющего, увидав, на Матоню взглянул грозно.
Матоня аж присел от страха.
— Ах, вы тут вона чем тешитесь, шпыни мерзостные?! — в ярость придя, вытащил плеть Силантий.
Да как пошел охаживать!
Поразбежаться не могли воины московитские — знали хорошо воеводу — молча удары терпели, спины подставляя.
— Смилуйся, батюшка…
Долго не успокаивался воевода Силантий, плеть измочалил. Одно дело — в честной битве врагов рубить, другое — как эти, похоть свою богопротивную тешить!
Наконец унялся.
— Пленников — к обозу! — приказал.
На Олег Иваныча указал:
— Этого — ко мне с почетом доставите! Да смотрите у меня!
На коня вскочил — слетел махом с холма — и вскачь, вдоль реки, к шатру княжескому…
Всех пленников в Русу пригнали. Дней с десяток прошел уже после пораженья Шелонского. В Русе сам государь московский был — Иван Васильевич. Строгость свою показал к переветчикам — в обозе-то договор с Казимиром нашли. После казнены были на Москве бояре именитые новгородские — средь них и посадник Борецкой Дмитрий, и друг его Василий Казимир, и боярин Киприян Арбузьев — вот уж не пригодилось богатство-то. Один Епифан Власьевич упасся, то ли прощен был, то ли позабыли про него, дурня старого. Иван Васильевич в кругу ближнем так объяснял те казни: Новгород-де никакая не особая сторона, а его, великого князя, отчина. Потому и бояре — не пленники именитые, а изменники-переветчики, только смерти и достойные. Потому — какое с ними благородство? Какой выкуп? Казнить всех! Головы — с плеч!
Что ж касаемо других людишек, простых… Ох, виноваты и они пред государем великим, ох, виноваты…
К вечеру попросился Олег Иваныч к Силантию-воеводе. Тот встретил ласково, угостил пивом. Дальше беседа пошла.
— Осерчал государь и на простых людишек новгородских, — качая головой, тихо произнес Силантий. — Казни великие могут быть, коли не заступится за них никто… за предателей-переветчиков!
— За Родину свою бились, за свободу да вольности новгородские! — не выдержал Олег Иваныч. — А ты — «предатели»…
— А как же грамота, что в обозе вашем нашли? — взвился Силантий. — Договор с Казимиром!
Олег усмехнулся:
— Ты что, Силантий, совсем уж нас за дураков держишь? Зачем же такую важную грамоту с собою в битву возить? Да лучше б в храме Софийском упрятать подале! Ежели б была она… Ты ж знаешь, я сам в то посольство ездил — ни о чем с Казимиром не договорились, ничего не обещал он…
— А грамота?
— А грамота та — подложная, сам понимать должен! Несподручно Ивану Васильевичу запросто так Новгород воевать, вот и выискивает вины мнимые…
Заскрипел зубами славный московский воин. Ничего не ответил. Отпил пива из кувшинца прямо, губы рукавом вытер.
— Не о том говорим мы с тобой, Силантий, — покачал головой Олег Иваныч. — О пленных думать сейчас надобно! Не только бояр — и простых много. Чего ж их зря губить-то?
Силантий задумался, кивнул согласно.
— Мыслю я — Феофил, владыко новгородский, заступиться перед государем московским может! — закончил Олег Иваныч.
— Феофил? — удивленно переспросил воевода.
— Феофил! — утвердительно кивнул Олег. — Владыко наш князю московскому зла не делал — полк его с вами сражаться не стал, да и прежде того — сколько раз митрополиту Филиппу Феофил честь выказывал. Думаю, не забыл то Иване Васильевич…
— Может, и не забыл, — пожал плечами Силантий. — Но чего ж ты от меня-то хочешь, человече?
— Гонца к Феофилу! — Олег Иваныч взглянул прямо в глаза московскому воеводе. — Иль хочешь, чтоб с пленными было так, как там, на поляне?
Вздрогнул Силантий, опустил плечи. Задумался. Гонца к Феофилу… Что ж, можно и гонца… хуже не будет. Только обставить все по-хитрому…
Встав с лавки, Силантий подошел к Олегу Иванычу и торжественно возложил ему на плечо руку:
— Ты — мой пленник, Олег. Потому — отпускаю тебя покуда под честное слово, как рыцаря славного. Коня дам — скачи в Новгород, к владыке. Все как есть обскажешь! Только… — Силантий оглянулся: — Только — ежели что, сделаем так, будто бежал ты, коня украв, — понизив голос, закончил он. — Попадешься — казнят. Ну, а не попадешься — ко мне возвратишься обратно… Согласен?
Олег Иваныч кивнул, соображая, как бы ловчее проехать… Да не попасться бы…
— Коня у реки возьмешь, на водопое.
Ближе к ночи ринулся прочь Олег Иваныч, коня с реки уведя. Что есть мочи гнал, торопился. Впрочем, никто его и не останавливал — за своего сходил в тегиляе московском, Силантием-воеводой выданном…
Когда коня брал, человечка одного спугнул, у реки-то. Человек тот в камышах прятался, руку пораненную рубахой перевязав. Умело перевязал — видно, знал — как. При виде всадника к кустам метнулся — об бригантину — латы нагрудные немецкие, им же сброшенные, спотыкнулся. Гремнули латы — затаился человек, кинжал длинный в руке сжал. Однако не оглянулся всадник, исчез в дымке ночной. Так и не встретился Олег Иваныч с Геронтием. А тот и не узнал его — поди разбери во тьме-то! Руку раненую под плащ упрятав, пошел на север Геронтий, в урочищах болотных таяся. В деревни, что на пути встречались, иногда заходил осторожно, лекарем бродячим сказываясь, но все больше лесами пробирался. В поясе зашитые гроши серебряные немецкие позвякивали. Не тратил их Геронтий, берег. В пути ягодой да рыбой перебивался, исхудал весь, да зато рука израненная не докучала — быстро на заживку пошла, что и сказать, лекарем Геронтий был изрядным. Дней через несколько вышел Геронтий к реке широкой. То Нева-река была. Мелких купчишек увидев — к ним попросился…
