Таможня дает добро - Борис Борисович Батыршин
— Ну и что? — заинтересованно спросил мой собеседник.
— Что-что… Астролябию она, как выяснилось позже, банально спёрла у одного зурбаганского учёного, а настройки вели не на Землю, а в Мир Трёх Лун. Оттуда меня вытащил мастер Валу — но это, как говорится, другая история…
— То есть Дзирта умеет пользоваться астролябией? — продолжал допытываться Роман.
_ Ну, она же выпускник Морского Лицея, их этому учат. Как, кстати, и мичманец с «Латра», Меннерс — шустрый, между прочем, молодой человек, от такого только и жди проблем. А насчёт астролябии есть одно соображение…
Я замолк и молчал примерно с полминуты. Собеседник терпеливо ждал.
— Понимаешь, владельцы астролябий, неважно, лоцманы или капитаны, не любят расставаться с ними. Эти приборы… они магические, что ли? Между астролябией и человеком устанавливается своего рода ментальная связь, укрепляющаяся с каждым прохождением Фарватера. Со временем она усиливается настолько, что даже краткая разлука с прибором причиняет сильное неудобство, если не сказать, мучения. Недаром мастер Валу, мой наставник, даже на берегу ни на миг не расставался со своей астролябией — носил в сумочке на поясе.
— А Дзирта свою не носила… — подумав, сказал Роман. — Я и видел-то её всего раз, в каюте…
— Она редко ею пользовалась, вот связь не успела упрочиться. Но со временем это наверняка случилось бы — и тогда пришлось бы и ей таскать на боку такую же сумочку…
В голове что-то тренькнуло — не иначе, та самая ментальная струна, что соединяет сознание Лоцмана с Источником. Я прищурился — звезда Маяка, в которую уткнулся бушприт шхуны, стала как минимум, вдвое ярче.
— Извини, товарищ Меркадер, договорим в другой раз. — я передвинул внешний лимб астролябии на два деления и поднял жестяной раструб. — Лоцман — команде! К выходу с Фарватера по местам стоять! На счёт «ноль» — три… два… один…
* * *
Законы небесной механики не обманешь, даже если перемещаться между мирами не на фотонном (или каком-то там ещё) звездолёте, а на паруснике по подпространственным тоннелям, в просторечии именуемом «Фарватеры». Каждая планета имеет свой период обращения вокруг центрального светила, свою длительность суток, свой цикл смены дня и ночи. Так что, покинув «мир отбытия» скажем, в полдень, запросто можно угодить в точку назначения во время местной «собачьей вахты», в самый глухой ночной час, когда на небе не то, что местного светила — луны-то нет, а звёзды стыдливо прячутся за тучами.
К своему стыду я не удосужился заранее подсчитать — на сленге Лоцманской Гильдии «сверить» — временные расхождения между Миром Трёх Лун и тем, в который мы отправились по следам «Серой Чайки». Имеющиеся у меня таблицы, по которым производятся подобные расчёты, позволяют быстро определить разбег по времени между любым из миров и Зурбаганом — вот для того, чтобы получить данные для третьего или четвёртого мира в цепочке перемещений, нужны сложные выкладки, на которые у меня банально не нашлось времени. В результате «Квадрант» вынырнул с Фарватера в половине третьего ночи по местному времени — впрочем, тогда мы могли только гадать, что показывают здесь стрелки на часах у обитателей. Из трёх лун на небе наблюдалось полторы — малая, бледно зелёного цвета, висела почти в зените, и ещё одна, самая крупная из трёх, едва высовывала краешек пепельно-серого диска из-за горизонта. Остальное тонуло во тьме так, что мы долго не могли понять, в какой стороне лежит остров — пока не заметили низко над горизонтом пульсирующую точку.
Дальнейшее было делом техники — причём техники давно отлаженной. Сначала мы помигали сигнальным прожектором; в ответ огонёк ярко вспыхнул и принялся отбивать указанный в Реестре код — две точки, тире, точка, латинская «F» или «Фокстрот» по международному коду. И тут же ожило радио: молодой голос назвал текущее время суток (в Мире Трёх Лун они насчитывают двадцать шесть часов тридцать три минуты и семнадцать секунд), затем последовал предписанный правилами «Гильдии» приветственный текст, номер Маяка в реестре и, наконец жизнерадостное: «с возвращением, „Квадрант“, рады вас видеть!»
— А ничего справляется, парнишка… — заметил Казаков. — Он первым заметил точку Маяка и немало обрадовался этому обстоятельства.
— Кто у тебя там? — осведомился я. Вечно путаю казаковских помощников, которых у него ровным счётом трое. Эта должность считается в колонии одной из самых престижных, и к тому же Маячный Мастер создал вокруг неё ореол исключительности, причастности к некоему высшему знанию, понятному лишь избранным.
— Бабенко Никитка. — отозвался он. — Его вахта, если они там не переиграли… Его я поставил за старшего — толковый малый, смело можно надолго оставлять маяк на его попечение…
Я покосился на него с подозрением.
— А ты-то куда собрался? Надоело сидеть на одном месте?
— Да вот, думаю помочь нашему другу разобраться с Ньюфаундлендским маяком…
Я оглянулся — Романа на мостике не было. Когда он ушёл, я не заметил — видимо, спустился в кают-компанию, проведать Дзирту.
— А с чего ты взял, что он собирается с ним э-э-э… разбираться?
Пётр удивлённо вздёрнул брови.
— А чего ему ещё делать?
— Ну, к примеру — отправиться домой, на Землю. Его ведь сюда занесло помимо собственной воли, не забыл? Вот сдаст отчёт в Таможенное управление — и первым же рейсом на Онегу. А может и не сдавать, имеет право…
— Полагаешь, он не захочет остаться?
Я пожал плечами.
— Не интересовался. И тебе не советую, пусть сам решает. А вообще он нам бы пригодился. Тем более — он уже немного в курсе.
— Ты про «окольные тропы»? — спросил Пётр. Я кивнул. «Окольными тропами» мы с некоторых пор называем маршруты, проложенные в обход Зурбагана.
— И про них тоже.
— Зря ты не рассказал ему всего.
— Решит остаться — расскажу, а пока рано.
Пётр хмыкнул.
— Ты начальник, тебе виднее…
Вот ненавижу, когда Пётр начинает строить из себя придурковатого исполнителя! Обычно это означает тщательно припрятанную шпильку, которую он умеет воткнуть в самый
