Сансара. Оборот второй. И пришел творец - Василий Анатольевич Криптонов
Десять секунд.
— Ещё!
Девять.
К пятому кругу до того устал, что уже в глазах рябило. А разозлился ещё сильнее, чем устал. Интересно, чего инструктор таким образом добиться пытается? Я ведь не смогу бесконечно улучшать время! Хочет, чтобы я с трассы вылетел? Так не вопрос, изобразим. Глядишь, доложит Жан-Полю, что гонщик из Кости — как из говна пуля, и тот нас в покое оставит… Блин, вот я дурак! Надо было сразу сообразить, а не носиться тут в жопу раненым бизоном.
На следующем круге, выбрав поворот посложнее, я улетел с трассы. Для этого, как ни странно, пришлось приложить определённые усилия — бороться с собственной ногой.
По ощущениям, она самостоятельно, без моего участия, пыталась жать на тормоз — куда сильнее, чем планировал я. Понимаю, насколько бредово звучит, но в тот момент был готов поклясться, что так и есть! На почве усталости клина поймал, не иначе, чтоб товарищу инструктору тростью подавиться. Сроду таких глюков не ловил. Небось, психологический барьер, или ещё какая дрянь, из тех, что любят обсуждать во всяких шарлатанских чатиках. В итоге, победив ногу, сумел-таки не вписаться в поворот, и нас вышвырнуло.
До сих пор, как уже говорил, исполнял такое только в виртуале, а там всё было просто: красные буквы FINISH перед глазами, и привет — езжай по новой. Реальность внесла в ощущения такое разнообразие, что век бы не чувствовал.
Вылетев с трассы, тарелка с полсотни метров пронеслась по обочине, а потом воткнулась в невидимую стену.
Костя, это силовое поле, силовое поле, это Костя, — мелькнуло в голове. Нас с тян вдавило в кресла так, как космическому кораблю Шарля в эротическом сне не снилось. Мне показалось, что мозг сейчас по черепушке размажется, а лёгкие стекут по рёбрам.
После столкновения тарелка рикошетом отскочила в сторону и пару раз крутанулась вокруг своей оси, но большую часть удара стена, видимо, погасила. Потому что откатились мы недалеко, а когда я достаточно очухался для того, чтобы нажать на тормоз, остановились.
Не успел перевести дух, как в шлеме раздалось:
— Возвращайся в стартовую зону.
Твою мать!.. Если я его слышу, то и товарищ инструктор, получается, наши разговоры слышал?.. Я попробовал припомнить всё, что успел сказать. Ну… за исключением трости в заднице, ничего криминального. По крайней мере, о том, что этот круг собираюсь слить, точно не брякнул. А про трость товарищу инструктору не привыкать, небось. Коню понятно, что вряд ли его тут, с такими педагогическими методами, на руках носить готовы.
Я подъехал. Остановился. Поднял дверь.
Товарищ инструктор молча ткнул в кнопку с говорящим названием «Свобода». Через секунду я почувствовал, что кресло отлепилось от спины.
— По второй отсечке время — минус полторы секунды, — сказал товарищ инструктор.
Ого, да тут и правда всё по-взрослому. Это он, получается, на всей трассе мою скорость контролировал, не просто с тросточкой игрался. Интересно, как полёт прокомментирует?
Оказалось, что никак.
— Выходите.
Мы с Фионой вылезли из машины. У меня гудели ноги, руки, а больше всего башка. Фиона, кажется, вообще еле выползла. Судя по тому, как выглядела, повиснуть на мне ей мешал только страх перед товарищем инструктором.
— Отведи к мадам Родригес, — приказал он кому-то.
Я сфокусировал расплывающийся взгляд и углядел за спиной товарища инструктора знакомого охранника.
— На вид — оба целы, но пусть осмотрит на всякий случай. Общий заезд завтра в девять.
С этими словами товарищ инструктор сел в мою машину и уехал.
Сука. Ни тебе «до свиданья», ни хотя бы «Костя — величайший гонщик Нимиры».
Фиона со стоном повисла на мне. Охранник вздохнул:
— Что, совсем хреново?
— Башка гудит, — подхватывая Фиону, сказал я. — А так нормально.
— Ну, башка не жопа, — обрадовался охранник, — завяжи да лежи! Я уж думал, поломали чего. А башка, она по первости у всех гудит. — Почесал в затылке. С надеждой спросил: — Может, не надо к врачу? Разведу по камерам, хряпнете болеутоляющего, да спать? Сон, говорят, лучшее лекарство. — Мадам Родригес он, похоже, побаивался не меньше, чем Фиона — товарища инструктора.
Смешно. Хотя, с другой стороны, неизвестно, каких высот достигла местная медицина, после знакомства с местной педагогикой я уже ничему не удивлюсь. Может, мадам Родригес мигрени топором лечит. Да и тащиться, честно говоря, не хотелось — ни к мадам Родригес, ни куда бы то ни было. Хотелось одного — лечь, и чтобы никто не трогал. Не ожидал я, что реальные гонки так выматывают.
— Ладно, хрен с тобой. Веди в камеру. Пожрать дадут?
— А как же, — обрадовался охранник. Он подхватил Фиону с другой стороны. Чихнул, но не выпустил. Решил, видимо, проявлять мужество до конца. — Еда вам хорошая положена, по высшему пилотскому разряду.
— А бухло какое положено?
Фиона встрепенулась и навострила уши. Охранник недоверчиво покосился на меня.
— Что? — спросил я. — Вот, например, в мире С-P45298/B меня ишумским вином поили. Оранжевое такое, на фанту похоже — знаешь?
— Не пью, — отрезал охранник.
Так надменно, что я решил уточнить:
— Давно в завязке?
— Полтора го… то есть, не твоё дело!
— Ясно, — кивнул я. — Раз всего полтора года, тебе к бухлу прикасаться опасно, конечно. Лучше поберегись, не приноси.
— Я полностью излечился от зависимости!
— Ну да. Я сперва тоже решил, что полностью. А теперь вижу, что ты к бутылке даже прикоснуться ссышь — значит, не полностью. Подождать надо. Ещё лет пятнадцать.
Охранник обиженно засопел.
— Ты слышал, что товарищ инструктор сказал? Завтра — общий заезд, а перед гонками пить нельзя. Иначе у вашего брата проблемы с шунтами могут быть. Они похмельных не принимают, говорят. Отторгают.
Вот это ни хрена себе. Кто ж такой мир слепил-то, интересно? Трезвенник-маньяк на пике обострения, не иначе.
— А завтра? — спросила Фиона.
Охранник аж вздрогнул — кажется, считал её если не мёртвой, то близкой к этому.
— Что — завтра?
— Ну, завтра после гонок можно будет немножко выпить?
Охранник открыл рот, но сказать ничего не сумел. Чихнул.
— Всё, — обрадовалась Фиона, — ты пообещал!
— Ничего я не обещал!
— Тогда веди меня в больницу. Я себя ужасно чувствую, — и Фиона картинно обмякла у нас на руках.
Охранник посмотрел на меня почему-то с завистью.
— Вот это я
