По сложной прямой (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

«И зря. У нас мало времени, поэтому буду краток. Вы, герр Беккер, обладаете почти природным талантом к самодисциплине! Психологи и проверяющие хором утверждают, что у вас полностью вышло упорядочить свой разум в такой высокой мере, что ваша пассивная способность к глубокой эмпатии не наносит ему вред. Всё, что вам нужно будет сделать, так это пожить немного возле проекта «Симулянт». Просто жить и вслушиваться в его разум. Мы предсказываем высокую вероятность момента, что вы сможете дешифровать часть его мыслей или воспоминаний, принять её и запомнить. А это, мой дорогой друг, секреты. Самые глубокие секреты русских, связанные с этим… существом».

«Вы думаете, меня так просто выпустят после того, как побываю рядом с ним?», — в тот момент Вольфганга захлестнули сомнения. Он знал, что ценен, но также знал, что у BND Германии найдется с десяток-другой куда более умелых и талантливых специалистов по криокинезу и криовоздействиям, нежели он. Сама же способность к глубокой эмпатии была… не востребована. Беккеру требовалось время, чтобы вчувствоваться как следует даже в одного человека, а жить в пустоши, где нет ментального эха, юный немец отказывался категорически. Наоборот, он мог комфортно жить только в больших городах, и то приходилось каждые полгода переезжать в новый район.

«Выпустят, мой дорогой герр Беккер, всенепременно выпустят по первому же запросу», — уверенно кивал куратор, — «Русские были и остаются восхитительно принципиальными, когда речь идет о международном имидже. С вашей группой они будут вести себя как с горячей картошкой, мы знатно осветим ситуацию вокруг вас, поэтому ни о каких попытках вербовки можно не беспокоиться!»

Полмиллиона марок на полу не валяются, а пожелания BND принято исполнять. Беккер согласился.

Сейчас, пребывая в блаженном состоянии полной тишины, обычно длящейся всего лишь половину суток после каждого переезда, немец млел, изо всех сил пытаясь сохранить внешнюю нервозность. Как же иначе? Вокруг был тот самый, многократно расписанный в тысячах статей, проговоренный с каждого из телевизионных каналов телевещания, ужасающий и мрачный гулаг Советского Союза — Стакомск!

Брехня собачья, первым же делом подумалось ему, рассматривающему в окно автобуса широкие улицы и вполне обычные дома. Огромный современный город, пусть и отдающий заснеженной эстетикой русской зимы. Беккер, вечно пребывая в переездах и проводя свои личные эксперименты по определению уровней собственной чувствительности, бывал в куда худших местах. Колоссальные стены, которыми разделены районы? Так между ними свободный проезд и проход! А где медведи? Где военные, что тут должны ходить на каждом шагу?

Город окружен ограничителями? Какой ужас. Прямо как Париж и Берлин, всего лишь две европейские столицы, сумевшие приобрести достаточно этих устройств, чтобы их жители могли вздохнуть спокойно!

А затем он краем уха услышал, куда их везут. Комьорская. Успех. Полный успех. Ему нужно быть минимум в километре от Симулянта, а он едет прямо к нему домой! Это чувствуется! Ощущается! Мощная однообразная волна буквально давит все эти надоедливые мелкие шепотки, сопровождающие Вольфганга с тех пор, как он пробудился! Мощь этого экспата поражает! Бесполезная, безопасная, тупая как пробка способность, как будто созданная для него, для Беккера!

Дураком немец не был, скорее наоборот. Чем ближе был автобус к цели, тем сильнее нарастало давящее присутствие у Вольфганга в мозгу. Пока это подавление действовало исключительно на благо засланцу, но он был готов в любой момент… ко всему. Совершенно! А вдруг цель спит? А если ему, Симулянту, наступят на ногу и эмпата захлестнет его болью и яростью? А если… Нет, нужно просто действовать по обстоятельствам! В худшем случае он кинется русским в ноги и во всем признается. В таком городе можно жить!

Наконец, давящее чувство пропало, совсем. Беккер понял, что ментальное излучение экспата достигло такой интенсивности, что просто начало поглощать все посторонние мысленные шумы, включая и его собственное экспатическое излучение, присутствующее у любого разумного существа на планете. Благостная недостижимая и непостижимая ранее тишина опустилась на мозг молодого немца.

Автобус ехал, сидящие в нем молодые беженцы шептались с теми, кто понимал их язык, а Беккер увлеченно анализировал своё состояние. Какой же мощи этот экспат, если его излучение поглощается? На каком же тогда уровне идёт эмоциональное взаимодействие? Неужели… Вольфганг начнет воспринимать его не внешне, а внутренне? Надо срочно предпринять меры, воздействие уже может начаться!

Сконцентрировавшись на своём искусственно упорядоченном разуме, немец отрешился от действительности, которая вскоре грозила сменить декорации. Он не заметил, как к одной машине, конвоировавшей автобус, пристроилось еще три, как они проехали проходную со шлагбаумом и углубились на одну невзрачную улицу, на которой дорогу с двух сторон сжимали девятиэтажные здания. Не заметил он, как автобус повернул, проезжая мимо заснеженного парка с голыми деревьями, подъехав к тройке странных зданий, стоящих прямо у колоссальной стены этого чудесного города.

Он очнулся, только когда кто-то рядом выругался на немецком, поминая собачий холод и этих морозоустойчивых русских, бросивших их в окружении еще более морозоустойчивых автоматчиков. Вяло отметив про себя, что на улице где-то минус пять по Цельсию, а значит, говорил редкостный нытик, просто сбрасывающий пар, Вольфганг поднял голову, оглядываясь.

Много снега. Рядом, вроде бы, пруд. На крыльце среднего из странных зданий стоит молодой мужчина в полированной металлической маске, изображающей идеальное, как на памятниках, лицо. Волосы мужчины торчат, как будто он их редко моет, но часто хватается за оголенные провода. Он смотрит на них. Позади появляется женская фигура. Это азиатка… нет, женщина восточного типа, в возрасте. Одета по-домашнему, опять-таки в восточное. Беккер не слышит, о чем они говорят, но, являясь неплохим экспертом по пластике человеческих тел, может уверенно сказать, что, несмотря на разницу в возрасте, мужчина и женщина, рассматривающие беженцев, находятся в очень близких отношениях. Доверительная физиомоторика, нет ни одного признака невербального недовольства нарушенным личным пространством.

Кто это? Их новые надсмотрщики?

Додумать мысль молодой эмпат не успел, так как у него буквально вышибло дух от нового зрелища — выплывающей из тьмы волшебной фигуры девушки, одетой в простое длинное платье. Полупрозрачная, белая, прекрасная, с большущей копной красиво развевающихся у неё за спиной волос. Он знал её. Черт, да все знают её! Это же знаменитый советский «призрак», Йулиа Окалина! Певица! Актриса! Мечта миллионов! Что она тут делает?!

Молодые беженцы прилипли взглядами к знаменитости, негромко, но возбужденно переговариваясь. Даже окружающие их люди в форме то и дело поглядывали на неосапиантку!

«Она что, тут из-за…», — задумался Беккер, — «Протест? Нас хотели, наверное, поселить в этот барак, да… а она узнала, и прибыла в знак протеста? Хочет привлечь внимание? Но почему одна? И что это за ребенок, который возле неё стоит? Очень красивая девушка… но фрау Окалина, она затмевает!»

Тем временем встречающие, после короткого диалога, направились к ним. Мужчина с торчащими волосами снял с лица маску, оказавшись бледным недовольным типом с жуткими тенями вокруг глаз и гнусным выражением рожи, как тут же окрестил его лицо Вольфганг, для которого было непривычно раздавать такие метки. Но тут получилось как-то само собой!