Безверыш. Земля - Андрей Олегович Рымин
— Ну, а третий что? — начинающим заплетаться языком спросил кто-то с дальнего конца лавки, когда все опять дружно выпили за мою удачу.
И вот тут я внезапно замялся. Вот ведь йок! Расскажу, что я вижу года и отмер, так Ханс сразу поймёт, что я с Ло заодно. Впрочем, он и так уже догадался. Нашёл взглядом колдуна. Тот кивает — мол, хрен с ним уже, больше можно не притворяться. Ну и ладно. Быстрее закончим. Повернулся к гахару и с наглым прищуром сказал, глядя прямо в глаза сраной нелюди:
— Человека года вижу вместе с отмером. От меня свой возраст не скроешь. Свой истинный возраст.
Гля! И смог ведь защиту пробить. На миг маска добряка-Олафа, натянутая гахаром на рожу, исчезла. На меня смотрело чужеродное зло. Взгляд кричал: «Значит так? Хорошо.» Вот теперь он меня точно прикончит. Вернее, попробует.
Но наши соседи по столу, само собой, ничего не заметили. Миг — и Олаф опять улыбается, как и все, поднимая бокал за меня.
— Ты умрешь.
Вот теперь уже шёпот.
— Ну, попробуй, — шепчу я в ответ.
— Глупый, глупый детёныш.
И сразу два озарения. Первое — у него нет иглы, как и перстня с шипом. Иначе бы я уже укололся «случайно». И второе — Ло мной снова прикрылся. Проверка ценою в жемчужину.
— Убьёшь меня, и мои друзья разорвут тебя в клочья.
— Очень глупый детёныш.
А колдун говорил, что гахарам чужды эмоции. У этого они точно есть. Издевается же.
— Ну, а ты Сепан, что? Дар имеешь? — пробасил задающий за столом направление общего разговора Блут.
— А как же, — осклабился Сёпа.
Пришла очередь друга рассказывать о своей способности. Но я толком не слушаю. Что-то у меня уже вспотели ладони. Рядом чудище в человечьем обличии, рядом враг, рядом смерть. В любой миг что-то может случиться. Не пора ли уже начинать? Нашёл взглядом Ло и одними глазами спросил. Точно так же тот мне ответил, что рано. Эх…
— Конь уже отскакал своё, — снова принялся шептать, наклонившийся ко мне Ханс. — Все, кто служит конструктору сдохнут. Думаешь, ты здесь в безопасности? Ло уже проиграл. Он умрёт окончательной смертью. А без него вы никто. Люди — мусор, от которого мы очень скоро очистим и ваш убогий мирок. Вы — тупые животные. Показать, как легко заставлять вас служить чужим целям?
Вот же тварь! Это он меня запугать вздумал? Поздно. Мне уже и так страшно. Так страшно, что хочется плюнуть в его мерзкую рожу. Это я, получается, едва не лишил мир людей, все миры, сколько их ни на есть, единственного заступника, способного всех нас спасти? Не врал Ло. Он — последняя надежда человечества. Все сомнения в прошлом. И ведь я называл его бесом…
— Ой, как страшно, — прошипел я сквозь зубы с издёвкой. — Пой, гахарчик, пой свою песню бессилия. Я таких как ты уже пару прикончил. Ты следующий.
Всё. Обратной дороги нет. Поздно, рано, а я начинаю. С Ло потом объяснюсь.
Но, что это? Моим же оружием? Ёженьки…
— Ну ты скажешь тоже, — в голос фыркнул гахар. — Пусть и много жён, а законная каждая. Разве их мамки шлюхи?
— Что⁈
Сидящий рядом Брых был ещё недостаточно пьян, чтобы не понять о ком речь, но при этом достиг той черты, за которой мозги уступают эмоциям.
— Олаф считает вас сыновьями батрачек, а я говорю ему, что батрачки — не шлюхи.
И захлопать ресницами, словно невинный младенец. Что, ублюдок? Думал, я растеряюсь? Так я тоже готовился. Он задумал прикончить нас, мы его. Но последнее не могло прийти врагу в голову, так что он не боится. А зря. Я-то голыми руками его убить вряд ли смогу, как он меня может легко, но у Ло в рукаве есть свой козырь. Случайная смерть в пьяной драке — обычное дело. Эта мысль пришла, и к одной, и к другой стороне. Не будь страшно, так было бы даже забавно.
— Ты совсем охренел что ли⁈
И к кому обращается вскочивший на ноги Блут не понять. Ко мне? К Хансу-Олафу?
— Повтори, что сказал! — хватает гахара Брых за грудки.
— Моя мамка шлюха⁈ — ревёт рыжий ронхиец по имени Бач. — Я тебе язык вырву, щенок!
Это мне. Тут не спутаешь.
— За своим языком следи, дурень. Не Китар оскорбил твою мать.
Это Ло. Он подкинет дровишек в костёр. Если что, Сёпа тоже поможет.
— Осторожнее со словами! Тут даров ваших нет! Зубы вылетят вмиг!
Это уже белобрысый царевич-бугай, который Баваром зовётся.
— Убрал руки!
Это гахар.
— А ты думаешь, мне нужен дар, чтобы выбить из тебя всё дерьмо⁈
Сёпа первым переходит от слов к делу пока ещё не сильно толкая возвышающегося над ним горой Бавара.
— Мужики, вы чего⁈ — пытается разнять соседей по столу Бочка.
Но Бавар, не глядя, отмахивается, попадая ладонью в лицо поднимающегося на ноги Андера. В это время лавка, на которой я сидел пару мгновений назад, отлетает от стола вместе с парой не успевших вскочить мужиков. Ханс резким движением выкручивает руки Брыха, и тот отпускает рубаху гахара, оторвав пару пуговиц.
— А ну все заткнулись! — ревёт Вепрь, страшно вытаращив глаза.
Поздно. Его крика не слышат. Рыжий Бач разъярённым быком бросается к Сёпе, по пути роняя на стол попытавшегося его остановить Чопаря.
— Наших бьют!
Клещ взвивается вверх в сумасшедшем прыжке и вцепляется в толстенную шею Блута своим маленьким тёзкой. Но по мнению пьяного большинства за четвёркой царевичей правда. Оскорбление матери — это причина что-надо. Долговязый Рэм запускает бутылку в полёт. Гахар видит её. Уворачивается. Снаряд проносится через весь зал и со звоном и винными брызгами разбивается о дальнюю стену рядом с вовремя пригнувшейся женщиной в дорогом пышном платье.
— Чего глазами хлопаешь⁈ — толкает замершего в ужасе служку спутник барышни. — За стражей! Быстро!
— Водой их! Водой! — визжит на своих подчинённых трактирщик. — Пирос! Мокос! К воротам!
Но, когда ещё та стража примчится? Стол уже полетел вверх тормашками. Вслед за ним летят сочные плюхи, раздаваемые своим и чужим без разбора. Драка в миг превращает народ, полминуты назад мирно пивший за здравие друг друга, в ревущий клубок. А ведь здесь не слабаки собрались — у
