Позывной "Курсант"–3 - Павел Барчук
— Спасибо. А что скажет товарищ Шипко? — Шармазанашвили вопросительно посмотрел на воспитателя, который с каждой минутой становился все более довольным.
— Полностью согласен со сказанным. Будь ситуация, по которой мы тут собрались, правдивой, уж поверьте, нам бы не пришлось искать подтверждения у Ольги Константиновны. Потому что все подтверждения было бы на лицо. Вернее, на лице. — Отчеканил Панасыч.
Его последний каламбур выглядел форменным издевательством. Особенно из-за того, что Шипко, как и Молодечный, даже на долю секунды не переводил взгляд в сторону Цыганкова, словно тот и правда пустое место. Словно здесь, в кабинете, кроме меня и трех чекистов вообще никого нет.
Вот честно говоря, после слов Панасыча я бы даже растрогался и пустил слезу. Такую настоящую, скупую, мужскую слезу. Ни хрена б себе, двое нкведшников, да еще каких — Шипко и Молодечный — за меня впрягаются. Если бы не одно маленькое, однако весьма цепляющее «но».
Панасыч, как и Кривоносый, высказался в мою защиту чуть позже, чем надо бы. То есть, раз уж им пришла в голову подобная блажь и они решили явить миру истинную справедливость, так какого хрена не сделали этого раньше? До моего прихода.
Вряд ли Цыганков сразу притащил с собой на встречу Ольгу Александровну. Он по любому явился сначала один и озвучил свои претензии. Потом, по идее, как раз Шармазанашвили подтянул обоих чекистов. Это — логично. Шипко — воспитатель мнкй группы. Молодечный — инструктор по борьбе. Уж ему точно известно, в состоянии ли я набить морду Витюше. Но по всему вызодит, они уже тогда должны были высказаться. Как только их пригласили в кабинет директора Школы. Сейчас эта показуха зачем?
— Хорошо. — Шармазанашвили кивнул. — Товарищ Цыганков, есть возражения?
— Нет возражений…– Процедил Витюша сквозь сцепленные зубы. Мне кажется, я даже услышал, как они, его зубы, трутся друг об друга.
Самое интересное, этому придурку вообще не было стыдно или неудобно. Хотя его так-то за руку на вранье поймали. Нет, я и сам, что уж греха таить, так могу завернуть, если мне выгодно, ни один детектор лжи не определит.
Просто вранье Цыганкова — глупое, тупое и бездарное. Мелко нагадил. Очень мелко. Я бы со стыда сквозь землю провалился из-за такого. Как малолетний дебил сейчас выглядит, честное слово. Взял, запугал женщину, пришел, рассказал херни какой-то, да еще оказалось, что все было наоборот. Уж если срать, так надо с размахом, а это что? Смех один.
— Товарищи, вы свободны. Отправляйтесь в столовую. Мы много времени потратили. Там всё давно готово и ваши подопечные, товарищ Шипко, заждались. — Шармазанашвили решил, видимо, больше тему с посягательством на честь Ольги Константиновны и Витюшину мужественную харизму не мусолить. По крайней мере сейчас.
Правда, когда Цыганков оказался возле двери и собрался вслед за чекистами выйти из кабинета, руководитель Школы его окликнул.
— С Вами, товарищ сержант государственной безопасности, мы еще поговорим о случившемся.
Витюша шумно втянул воздух ноздрями, а потом выскочил в коридор, будто ему жопу припекает.
В общем, все ушли. Все, кроме меня. Мне пришлось задержаться. И причина не в том, что я мандец как не хотел расставаться с товарищем Шармазанашвили. Наоборот. Если прежде я не верил всем чекистам, особо сильно тем, кого знаю ближе остальных — те же Клячин или Бекетов, то теперь к их тесному кругу добавился еще и начальник Школы.
Руку даю на отсечение, этот спокойный кавказец что-то задумал.
Понял я это ровно в тот момент, когда чекистам было велено идти в столовую, а мне в спину, едва сделал шаг к выходу, прилетело:
— Реутов, останься.
Я повернулся к Шармазанашвили, попутно соображая, какие ещё неожиданности могут меня сейчас ждать.
— Ты рад, Реутов? — глаза кавказца изучали моё лицо. Он явно пытался уловить малейшие изменения или эмоции.
— Конечно рад, товарищ капитан государственной безопасности, — С выражением восторга ответил я, следуя заветам Петра Первого, между прочим. Вид надо иметь молодцеватый и немного дурковатый. Ну а что ещё можно было ответить? Конечно же, я счастлив, что моя вина так быстро превратилась в мою правоту. Надеюсь, вопрос насчет комсомола тоже отпадёт автоматически. Как ни крути, мне это нужно, если я планирую вырваться рано или поздно за пределы Союза. Лучше, конечно, рано…
— Не надо рвать глотку, — поморщился начальник школы. — Я рад, что ситуация разрешилась благополучно. Да и перед товарищем Бекетовым оправдываться не хотелось бы…
Фамилия моего «благодетеля» прозвучала настолько неожиданно, что я совершенно придурковато, теперь без притворства, несколько раз моргнул, словно пытаясь сфокусировать взгляд. Это что за номера? Почему сейчас в нашем разговоре вдруг начал фигурировать старший майор госбезопасности?
Нет, я помню, конечно, что при первой, не совсем удачной встрече, которая у нас вышла с директором Школы, Клячин очень даже конкретно апеллировал фамилией Игоря Ивановича. Соответственно, Бекетов из факта моего с ним знакомства тайны не делает. Даже наоборот. Конкретно дает понять, что моя судьба ему небезразлична. Но… Что-то мне подсказывает, именно в данную минуту не зря мы вдруг заговорили о «благодетеле». Не зря Шармазанашвили о нем заговорил. Я, бы так и вообще не вспоминал…
— Скажи, Реутов, а вы давно знакомы с Игорем Ивановичем?
Я буквально физически ощутил, как в моем организме напряглись все нервные клетки. Потому что этот вопрос действительно заставил меня напрячься. И что прикажете отвечать? Травить байки про амнезию? Сомневаюсь, что с таким диагнозом меня с огромным восторгом возьмут в комсомол, и уж тем более оставят в спецшколе НКВД. Хорош разведчик! Сегодня себя забыл, а завтра что? Родину? Да и вообще… Опасное это дело… Опасное… Нет, ссылаться на беспамятство точно нельзя.
Сказать давно? Начнутся лишние вопросы, на которых легко можно проколоться. Потому как ни я, ни стоумовый Бекетов данную ситуацию вообще не оговаривали. Вот, кстати, да! Лучше бы он вместо того, чтоб лакать коньяк при нашей крайней встрече, подумал бы, а вдруг кто-то спросит, с какого боку-припеку пацан из детского дома старшему майору госбезопасности. Потому что с Реутовым Бекетова вообще ни черта связывать не может. Уверен, у Игоря Ивановича есть подходящая история, вот только он, чтоб его там приподняло и ударило, не счел нужным обсудить эту легенду со мной.
В любом случае, молчать бесконечно я не могу. Пауза затягивалась, Шармазанашвили начал
