Младший научный сотрудник 5 (СИ) - Тамбовский Сергей

— А вы и с ними тесно общаетесь? — удивился я.

— Служба такая, — буркнул он и очистил помещение.

А ровно в два часа я уже сидел в скором поезде «Буревестник», отправившимся только что с обновленного Курского вокзала столицы нашей Родины города-героя Москвы. Это был, если так можно выразиться, полностью импортозамещенный аналог «Сапсанов» и «Стрижей», дико популярных в десятые годы следующего века. Ехал он вот только слегка замедленнее, так что вместо 3,5–4 часов время в пути растягивалось до полных семи… и это, если задержек не случится.

— Слушай, — неожиданно сказал мне после первого получаса пути сосед, пузатый мужчина в возрасте за полтинник, — где-то я тебя видел… — и он призадумался.

— Не знаю, — вежливо ответил я, — вообще-то у меня физиономия стандартная, могли с кем-то и перепутать.

— Может быть, — уныло ответил он и сразу перешел к более насущным вещам, — водку будешь?

— Водку буду, — сказал я словами милиционера Семенова из «Особенностей национальной охоты», и через пару минут мы уже выпили по полстаканчика Русской, закусив, чем бог послал.

А я между делом понял, где он мог меня видеть — я засветился на одной съемке в индийском президентском дворце… возможно, ее и прокрутили по телевидению. Но мужик, представившийся Артемом Геннадьевичем (можно просто Артем), уже забыл про этот момент и с увлечением рассказывал про свою работу. А работал он на маргариновом заводе имени товарища Кирова.

— Знаю-знаю про такой, — вспомнил я, — в промзоне где-то на Московском шоссе.

— Именно там, между Лакокраской и Красным Октябрем, — обрадовался он, — а с другой стороны железка… да мы мимо нас скоро проедем, покажу.

— Ваши соседи на запахи жалуются, — продолжил я после второго стаканчика, — воняете вы, говорят, сильно…

— Есть такое дело, — вздохнул Артем, — производство сложное, есть куча промежуточных операций между сырьем и готовой продукцией, кои сопровождаются выбросами нехороших запахов.

— Ну так сделали бы чего-нибудь, — посоветовал ему я, — а то так и останетесь в народной памяти, как вонючки.

— Это легко сказать, — хмуро продолжил он, — но сложно сделать. Нужны миллионные вложения на разные фильтры и системы очистки, а у нас сам знаешь, как сложно деньги выделяют.

— Чего вы там из готовой продукции-то производите? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— Загибай пальцы, — предложил он, — рафинированное подсолнечное масло, раз…

— С названием каким или просто масло? — переспросил я.

— Без названия, — уточнил он, — у нас все подсолнечное масло на территории страны одинаково называется.

— В бутылках с ним, — вспомнил я, — всегда мутный осадок на дне, чего это так?

— Это не наше, — обиделся он, — это нерафинированное и недезодорированное — соседи производят, Маслокомбинат имени Свердлова. А мы чистейшее масло гоним, без примесей.

— Извини, — сказал я, — перепутал. Давай дальше, что вы там еще на-гора выдаете.

— Маргарин, конечно, — продолжил он, — что, по-твоему, должен делать маргариновый завод, — и, видя, что я опять открываю рот, тут же уточнил, — с названием, аж двух сортов — «Столовый» и «Солнечный». А еще майонез же, Провансаль, но это не совсем профильная продукция, по остаточному принципу его клепаем.

— Жуткий дефицит, — ответил я, — этот ваш Провансаль, обычно его в наборах выдают и потом он стоит в холодильнике в ожидании праздника.

— Да, есть тут наша недоработка, — признался он, — да и баночки эти 200-граммовые пора заменить на что-то более современное, на дой-паки те же… видел молоко в пирамидках?

— Ага, красивые штуки, — сказал я, — а как вы в эти пирамиды майонез будете запихивать?

— Технологию эту наше министерство в Швеции купило, — поведал он, — там кроме пирамидок много и других вариантов упаковки. Может в следующем году и выпустим майонез в пакетах. И совсем уже последний пункт в нашем меню — это мыло.

— Что, на маргариновом заводе и мыло делают?

— Прикинь — сырье примерно то же, что и для маргарина, и технология несильно отличается… вообще-то исторически наш завод и начинался, как мыловарка. Еще до революции запустили его…

Водка у нас тем временем закончилась, Артем уснул на своем кресле, а я тупо смотрел в окошко вплоть до пригородов Нижнереченска. Тут и он проснулся и указал мне, где там корпуса его заводика стоят — прямо возле жд путей, покрашенные в ядовитый зеленый цвет. Запаха я, если честно, никакого постороннего не уловил — все тем же креазотом пахло, что и на всей остальной железной дороге. На дорожку этот маргаринщик Артем мне даже свой телефон оставил, не очень я понял, зачем, но свой тоже написал ему на бумажке — земля круглая, глядишь, и пригодится когда-нибудь и зачем-нибудь…

Доехал до дому на двенадцатом трамвае, дребезжащим всеми своими железными внутренностями, зашел в пустую квартиру и тут вспомнил, что маму же завтра, кажется, из санатория должны выписать. Сверился с записями в блокнотике — точно, завтра… ну вот и встречу заодно. А пока надо вопрос с Ниночкой порешать — прогулялся до ее дома, тут пешком всего ничего было, пара километров, постучал в дверь, обитую дермантином, открыл ее папаша.

— Аааа, — с трудом, но вспомнил меня он, — ты вроде Петр, с хулиганом тогда лихо махался, Нину защищал.

— Точно, — подтвердил я, а вот как его зовут, я убей не вспомнил, поэтому обошелся без имен, — Нина-то дома?

— С утра была, а сейчас не знаю где, — отрезал он, — сказала, что по делам каким-то поедет… да ты заходи, поговорим.

— Не, спасибо, — отболтался я, — дел еще много. Когда Нина придет, скажите, чтоб позвонила по этому номеру, — и я дал ему заранее приготовленную бумажку.

В институт ехать было поздно, девять вечера на дворе, до этого времени там засиживались только самые упоротые трудоголики, к числу коих мои коллеги не относились. Поэтому вернулся домой и во дворе напоролся на местного главного хулигана Димона, он сидел на лавочке возле песочнице и меланхолично дергал струны шестиструнной гитары, пытаясь извлечь из нее что-то мелодичное. Получалось плохо. Он увидел меня и обрадовался.

— Петюня приехал, — возопил он со своей скамейки, — иди сюда, побазарим.

Делать было нечего, не бегать же в самом деле от этого дебила — подошел и сел рядом.

— Ты, говорят, забурел в натуре, — сообщил он, откладывая гитару в сторонку, — в Москву, говорят, с концами перебрался.

— Да, перевели меня туда, — не стал вдаваться в детали я, — в одну контору, в военную. Понравился я похоже кому-то из начальников.

— А здесь что тогда делаешь?

— На побывку отпустили, — пояснил я. — Сам-то как живешь, если в целом?

— В целом неплохо, — сообщил он, — да, магнитофон, что я тебе давал починить, пашет с тех пор без задева. Пленку я у спекулей купил… раз уж ты в столице живешь, привез бы что-нибудь новое из музыки, туда она в первую очередь попадает.

— Обязательно, — пообещал я, — в следующую побывку привезу пару-тройку альбомов.

Глава 4

Гавайская гитара

Гавайская гитара, 1983 год

Я быстро покидал в пакет оставшуюся еду и напитки, прихватил свою старую одежду, и мы вдвоем с Цоем быстренько убрались из так и не обжитого бунгало номер 12. Запирать не стали.

— Ключи надо бы отдать этой… — вспомнил я, — Кончите.

— Только уж не сейчас, — оборвал меня он, — сейчас подальше убраться надо.

— Так может в соседний домик какой зайдем, — навскидку предложил я, — вон их сколько бесхозных стоит.

— Я думаю, что не стоит, — поморщился Цой, — они могут их все проверить на всякий случай… мало ли, подумают, что информаторы ошиблись.

— Тогда пошли в заросли, — махнул я рукой направо, — оттуда и посмотрим, насколько твой внутренний голос верную информацию дает. Да, как думаешь, они собак могут подключить?

— Каких собак? — ошарашено спросил он.

— Служебных, каких, которые по запаху ищут скрывающихся от правосудия лиц.