Серафима спешит на помощь - Салма Кальк
Знаете, это продолжалось я не скажу, сколько, я уже могла только ждать утра — почему-то мне казалось, что с рассветом весь этот бред наконец-то закончится. Не останется ни привидений, ни скелетов, ни непонятных тварей, ни мужиков с мечами или без них, которые хотят, чтобы их целовали. Мужиков хотя бы бить можно, и я это даже делала, пока не выдохлась совсем. От призраков и ещё какой-то столь же жуткой дряни, зверообразной и вонючей, можно было только убегать. Но убегать до бесконечности не выходит, у меня уже тряслись ноги, кололо в боку, ни к чёрту сбилось дыхание. Бежать, бежать, бежать, беги, Симка, ты вляпалась во что-то, очень нехорошее, и можно только бежать. Это страшнее мажоров, гопников и увольнения с работы, и соседей-пьяниц тоже страшнее. Поэтому спасайся, Симка, не спасёшься — сама виновата. Луна тем временем уже и зашла, и стало темно.
Или нет? Не темно, то есть, не слишком темно, потому что рассвет близко.
Двое парней налетели на меня с разных сторон одновременно, попытались поспорить друг с другом, но я не стала слушать, а врезала ногой одному и кулаком второму, крутанулась… да, рассвет близко. Удар, удар, удар… один валится в сухую траву, второму пришлось добавить, и он тоже повалился. Вперёд, на очередную полянку.
— Смотри скорее, смотри, — услышала я. — Вот он, твой шанс и твоё спасение. Прекрасна, не правда ли?
Я завертела головой, но никого не увидела. Ноги меня уже не держали совсем, и я просто плюхнулась на камень у корней дерева. И увидела, как из-за дерева напротив выходит, шатаясь, ещё один мужик. Я не сразу въехала, чего он шатается, а он двигался ко мне, неуклонно и неотвратимо, выписывая ногами невероятные кренделя. Просто мужик, в белой рубашке с завязками у горла, в черных штанах, и сапогах. И всё.
Очередная вонючая ушастая тварь выглянула из-за дерева и будто вопросительно глянула на мужика, но тот сделал какой-то неуловимый жест рукой — и тварь пропала с тоненьким визгом. Не было, показалось. Я так засмотрелась, что даже не поняла, как он оказался возле меня.
А он не просто оказался, он плюхнулся на траву рядом, ругнулся на корни и обдал меня такой волной перегара, что капец. Три дня не просыхал, что ли? Тьфу.
— Вы пр-р-р-рекрасны, невер-р-роятная воительница, — пробормотал он. — Я пр-р-рошу вас помочь мне. Э-э-э… пож-ж-жалуйста.
— Помочь? — не врубилась я. — А чего надо-то?
— А вот, — он наклонился, облапил меня и присосался ко рту, иначе я бы это назвать не смогла.
В общем, если бы я не выдохлась так сильно, он бы получил по мордасам в ту же секунду. А так я решила, что переживу… засохнет, само отвалится. И вправду пережила, он не удержал равновесие, завалился на бок и меня потянул туда же.
Я оттолкнула его, сплюнула, отползла, поднялась… а он вздохнул и захрапел.
И в этот момент где-то впереди, за редкими деревьями показалось солнце.
При свете нерешительного утра я бы дала поцеловавшему меня мужику лет тридцать. Блондин, стрижен совсем коротко, наверное — был брит, и отрос слегка. В хорошей форме, не пренебрегает тренировками. На лице шрамы — боец? Уголовник? Служил в горячей точке? Или просто кулаки чешутся по всякому поводу?
Но сейчас он храпел на пожухлой траве, одетый как-то подозрительно легко для поздней осени. И не просто легко, но ещё и странно — рубашка с завязками у горла, пуговиц нет. Штаны из приличной ткани, шерстяной, плотной. Ремень хороший, кожаный, на нём нож в ножнах — суровенький такой, и кожаная сумка с тиснёным рисунком. Сапоги здоровенные, выше колена, тоже кожаные, носки усилены металлом. Подошвы гвоздиками мелкими подбиты.
Что, мать их, за хренов реконструкторский фестиваль?
И вообще, где я есть? Сейчас я определённо видела — это ни разу не наш парк Парижской коммуны, или как там его называют. Это нормальный такой лес, не тайга, а просто лес, с ёлками, кустарником, облетевшими берёзками и травой. И где-то впереди, он, кажется, заканчивается. Наверное, мне нужно туда.
— Прекрасная леди, — раздалось из-за спины.
Я аж подпрыгнула от неожиданности — что за нахер, простите? Я не слышала, чтобы кто-то подошёл, я ж ещё не совсем отупела, да? Или совсем? Повернулась медленно, и…
Да едва не побежала с воплями дальше, не разбирая дороги и теряя тапки.
Передо мной в воздухе висела… какая-то хрень, простите, иначе не назову. Серенькая, еле заметная, прозрачная. Имевшая форму человека в какой-то хламиде, или накидке, или как там это ещё называют.
— Как вас зовут, прекрасная леди? — звук шёл именно из этой неведомой хрени.
И что делать? Отвечать?
— Я Серафима. А вы… кто? — осторожно спросила я.
— Меня зовут Эдрик, прекрасная леди, я хранитель рода графов Мерсийских. И вот этого бестолковца — тоже, раз он самый младший графский отпрыск, — хрень по имени Эдрик подплыла к лежащему пьянице и нависла над ним.
Опустилась немного, но тот только почесал нос и накрыл его ладонью. И снова захрапел.
— И… что это тут вообще такое? — наверное, я капец устала, потому что не смогла больше спросить ничего.
— Я непременно вам расскажу. Но сейчас нам бы убраться отсюда, Туманный лес — не самое безопасное место даже днём, хоть мы и пережили самое неприятное время, чему лично я весьма рад.
— Куда убраться? Мне домой надо.
— Кто вас ждёт дома? — насторожилась хрень.
Я задумалась. Да никто. Баба Валя только может быть, я ж к ней так и не дошла. И на работу утром больше не надо.
— Вы задумались, прекрасная леди, это значит — там нет ни малых детей, ни хворых родителей.
— Не-а, — честно ответила я. — Даже собаки нет.
— Тогда отбросьте сомнения! — пафосно возгласил он. — Вы станете великой!
— Прям щаз? — спросила я.
— Нет, немного погодя, — ответил он.
Он же, да? Эдрик — это он?
— Эдрик — это он? — спросила я. — В смысле, мужского рода?
— О да, — закивала хрень. — Я — дух первого графа Мерсийского, и мой долг — следить, чтобы род не прерывался, был богат и благополучен.
— Чего? — все эти графы никак не умещались в мою голову после событий прошлой ночи.
— Хьюго должен был объяснить вам всё сам, впрочем, я думаю, он ещё успеет это сделать. Пока же нам следует отбыть отсюда как можно скорее.
В подтверждение его слов из леса донеслось отдалённое рычание.
— Нежить попряталась до новой ночи, а вот дикие
