95-й. Сны о будущем прошлом (СИ) - Войлошников Владимир
Есть!
— Так я и говорю.
— Олечка-а, мама как приедет, ты ей скажи, пусть мне позвонит.
— Скажу, конечно!
— Ну, пока, — в трубке загудело.
Я положила трубку, и заметила чуть выше диска маленькое пластиковое окошечко со вставленной бумажкой. На бумажке немного дрожащими бабушкиными цифрами было написано: «46−57–62» — наш старый номер!
Уже легче. Я знаю своё имя, адрес и номер телефона! А ещё, что маму также зовут Галя, а отца — Саша. И институт. С которым надо что-то решать, потому как учиться ещё три года на филолога нафиг мне не упало.
Я побарабанила пальцами по тумбочке.
Раз уж я, похоже, здесь надолго.
Как бы не навсегда.
Ладно, с учёбой успеем разобраться. С домом что?
Вот он коридор. Почему-то никто никогда не называл его прихожей (с другой стороны, это такой крохотусечный аппендикс, язык не поворачивается его столь высокопарно именовать). Вешалка. Обувная полка. Тумбочка. Телефон. Большое старое зеркало в широкой деревянной раме. Стены голубой краской крашеные. Пол тоже крашеный, коричневый. Деревянный. Да он во всём доме такой, кроме туалета с ванной, там плиточка, меленькая такая, терракотовая.
Я методично пошла «по отсекам».
Из коридорчика — сразу налево.
Туалет. «Прилично» по советским понятиям. Покрашено. Стены сгущёночно-белой краской, пол — коричневой. Да, именно плитка покрашена. Зачем — не знаю, не спрашивайте. Ужасный верхний бачок с дёргалкой-шнурком. Ну, хоть не шипит, не течёт.
Ванная. Тут вокруг ванны бежевенький, довольно свежий кафель. Это, помнится, Василич выкладывал. Интересно, в этом варианте событий мама с ним? А дочь его психодорошная уехала или в Иркутске им нервы треплет?
Кстати, раковина ещё стоит. Я, вообще-то, раковины в ванных в принципе не люблю. Дурацкий предмет. Мелко, брызжет, с локтей по сторонам течёт или уж как надо туда изощряться впихиваться… Судя по всему, раковина использовалась в основном как полочка. Мылы-шампуни, крема, да всё не те, не те… ладно, разберёмся.
Зато собственно ванна-а-а… Мда. Вот зачем они кафель положили вокруг такого чуда?
Ванна у нас была старая, чугунная, и когда-то в незапамятные времена (я так предполагаю, потому что никто не сознался) её очень тщательно, а, может быть, и неоднократно, почистили чем-то абразивным. И почти весь глянец-то счистили! Со дна и до самой середины стенок, да-а-а. Теперь если сидишь в ней, заодно и пилинг прилегающих частей получается. Я эту ванну потом поменяла на стальную. Там. В прошлом будущем.
Эх, надо хоть «кометом» отмыть её, что ли, а то в эту шершавость всё повъелось, срамота…
Напротив ванной в коридорчике стояла стиральная машинка. «Сибирь», да. Чтоб вы понимали, полу автомат. Т. е., это, конечно, не «Фея» какая-нибудь, но стирка превращалась в некоторый квест.
В кухне было привычно тесно. Хрущёвка же, что вы хотите. Какие же тут размеры? Два двадцать на два сорок, кажется… Как заходишь, слева сразу маленький древний холодильник, «Саратов». Какого он года, я даже представить затрудняюсь, знаю точно, что в тысяча девятьсот семьдесят третьем он приехал сюда со старой квартиры. Он реально маленький, чуть выше стола. Дальше промежуток, задницу впихнуть — и раковина, над ней — сушилка для посуды. Справа от раковины трёхконфорочная электрическая «Лысьва», потом ещё один холодильник, чуть побольше — «Бирюса» (про который теперь ржут, что он «имени Бирюса Уиллеса»). Окно (естественно, старое деревянное, с двойной рамой), под ним чугунная батарея-гармошка.
Шторы ситцевые в незабудках. С рюшами.
А стены до самого потолка заклеены клеёнкой (рулонной такой, на тканевой основе), какие-то ромбы с мелкими розочками. Многие тогда так делали.
И прямо напротив входа, у правой стены — стол-тумба с тремя табуретками и шкафчик над ним. Оба крашены белой краской с умилительно розовыми ручками. На столе здоровенный советский ещё стальной электрочайник, выдернутый из сети по причине почти сразу сгоревшей кнопочки автоматического отключения. Придётся снова привыкать караулить, вот блин.
Микроволновкой и не пахло, опять же — блин! А когда они вообще появились? Вроде, помнится, первые, здоровые такие, уже были? Или купить мини-духовочку? Есть смысл? Подумаем.
Назад в коридор.
Квартира наша по-простецки называлась «распашонка», в зал приходила дверь из коридора, а в противоположной стене — выходило две, в спальни, разделённые встроенным шкафом из жуткого крупностружечного ДСП, крашенного белой краской.
Но сперва зал. Зал ничем меня не удивил. Стенка, та, что потом на дачу увезли. Для тех, кто такую мебель видел только в кино типа «Москва слезам не верит», напоминаю: «стенка» — это несколько одностильных шкафов в один ряд составленных. Комплект такой, короче.
Тюль и шторы, простой советский вариант, но прилично. На полу синтетический палас. Сейчас такое бы, наверное, назвали ковролином. На стене — большой шерстяной узорчатый ковёр. И уже, кстати, обои. Страшненькие, из первых, но свежие.
Диван. На самом деле, это, наверное, была какая-нибудь тахта? Не сильно я в мебели специалист. Жёсткий каркас, деревянные подлокотники, шесть плотных поролоновых подушек: три — как бы матрас и три — спинка. Можно раздвинуть основание, разложить это всё и получить почти двуспальную кровать. Мне, кстати, с моим слабым позвоночником, нравилось на ней спать — не слишком мягко.
Тумбочка. На тумбочке — телевизор, ещё здоровенный, с кинескопом. Обеденный стол с двойной раскладной столешницей. Балкон, конечно, не застеклён.
Бабушкина комната была совсем крошечная (натурально, два на три метра). Всё, что влезло — кровать, комод, да ещё один телевизор. Ковры, конечно, и на полу, и над кроватью.
Здесь, правда, ещё имелась та ДСПшная шкафостена, про которую я говорила. Половина открывалась на эту сторону, половина — во вторую спальню. Такая очень кондовая попытка изобразить плательный шкаф. Вроде как трёхтумбовый.
Вторая спальня, она же последняя из имеющихся комнат — побольше, три на три. Судя по оттенку хаоса, здесь-таки обитаю я. Тут тоже была кровать-полуторка, тот же набор ковров, письменный стол, заваленный явно моим учебным барахлом, магнитофон со стопкой кассет (Боже, кассет!), тюли, шторы…
Встроенный шкаф на две трети был заполнен — вы не поверите — моими детскими игрушками. По советским меркам я была очень «богатым» ребёнком, а всё матушка, которая мимо игрушек пройти не могла. С каждой зарплаты что-нибудь да покупала мне. Мало их у неё в детстве было, должно быть. Всё же когда семья с восемью детьми остаётся без отца, это не особо располагает к роскошествам, а бабушка стала вдовой, как раз будучи моей матушкой беременной, эх…
Ладно, не будем печалиться.
Кроме встроенного, в этой комнате стоял двухтумбовый шифоньер (сейчас и слова-то такого не услышишь), который спустя лет пять тоже уедет на дачу. Барахло внутри сего предмета пребывало в некотором хаосе, но всё оно, однозначно, было моим.
А мама?
Я прошлась по дому, проверяя шкафы. Почти полное отсутствие матушкиных вещей говорило за то, что она, похоже, живёт не здесь. С мужем? Скорее всего.
Так. Чаю. Упорядочить мысли. А! Чайник-то надо караулить, блин!
Я пошла в кухню, проверила, что в чайнике есть вода (и что она, между прочим, закрывает довольно высоко стоящую спираль!), включила. Села на табуретку (ой, моя любимая табуретка жива, с самыми удобными в мире подножками!), на другую табуретку выложила содержимое кошелька.
Мама дорогая, я и забыла, какие мы были миллионеры…
В кошельке лежала записка от… честно — я не знаю, от кого. Кто такая Лена Д.? Но она сообщала мне: «Оля, это твоя стипендия!» внутри бумажки лежали… хм… бумажки. Со множеством нулей. Три по десять тысяч и одна — пять. Тридцать пять кусков. Повышенная! Ну, судя по оценкам в зачётке.
