Лось 1-1 (СИ) - Федорочев Алексей
— Лосницкий?.. черт, Лосяцкий! Первая отрицательная, сто сорок искр. Не лучший вариант, но потянет!
— Он же…
Доктор зыркнул на Галину, моментально заткнув. А меня очень-очень слаженно схватили с двух сторон две крепкие женщины, выволокли из закутка и куда-то потащили.
— Мальчик, не переживай, побудешь донором! — успокаивали они на ходу не столько меня, сколько себя, — Тебе денек слабости, а Ведьма может и выкарабкается. Андрей Валентинович, он еще и не тех с того света вытаскивал, что ему Ведьма!
Масюня — местный пациент, и брать его кровь вряд ли законно. Но неизвестной Ведьме только чудо сейчас может помочь — таких страшных ран я никогда не видел, и если я могу хоть как-то этому чуду поспособствовать, то пусть! Приняв решение, я ничуть не сопротивлялся ни переодеванию, ни скоростной укладке на стол (да меня словно свёрток на нем раскатали!), ни установке катетера.
Любой работой приятно любоваться, если работает профессионал. Андрей Валентинович мог называться профессионалом с большой буквы. В том месиве, что лежало перед ним, он безошибочно находил нужные куски и сшивал, сращивал, закрепляя собственной силой, умудряясь по ходу дела еще и за мной приглядывать. Что плескалось в моих венах к концу операции — боюсь даже предполагать. В одну руку вливали какую-то бурду, из другой тянулась кровавая ниточка к операционному столу. Пакеты в капельнице меняли пять раз, и это только то, что я запомнил.
— Выживет? — спросил я, едва ворочая тяжелым языком, когда каталку с телом Ведьмы, уже похожим на человеческое, увезли в реанимацию.
— Надо же! — вяло удивился Андрей Валентинович, прислонившись к холодной кафельной стене, — Ты все еще в сознании?.. Выживет. Теперь выживет! Спасибо тебе, парень.
— Мамам не говорите, они такой вой поднимут!
— Не скажем. Не поднимут. Спи, давай.
Уже потом из случайно подслушанного в коридоре разговора я узнал, что операция длилась около семи часов, в течение которых у Ведьмы трижды останавливалось сердце, вновь запускаемое недрогнувшей рукой. Она стопудово была важной шишкой, потому что больницу на три последующих дня закрыли для посторонних, избавив меня от радости лицезрения мамочек. Иначе не представляю, как бы удалось скрыть мое участие.
Два дня лежал пластом, не было даже сил разобраться с переданным коммом — гибридом наручных часов и простейшей читалки. Телефон, кстати, в нем отсутствовал, а моему вопросу страшно удивились — беспроводной связи кроме радио здесь до сих пор не изобрели. Итицкая сила! Тут, оказывается, даже до спутников не дошли! И никаких полетов в космос до сих пор не было! Что ж за мир-то такой?
Мамашки, наконец-то допущенные к телу, ничего к счастью не заметили, списав слабость на успокоительные. Не думаю, чтобы кто-то поставил мне в упрек невольное донорство, просто не хотелось слышать очередные ахи-вздохи и причитания.
Накануне выписки, вконец ошалев от безделья, еще раз рискнул выбраться в путешествие по больнице — решил хотя бы напоследок узнать о состоянии прооперированной женщины.
Медстерва Надя на сестринском посту к моему несказанному счастью отсутствовала, что позволило беспрепятственно пробраться на лестницу, где был схвачен за ухо курящим Андреем Валентиновичем.
— Нарушаем?
— Ничего не нарушаем! — потер пострадавшее ухо, — До отбоя еще полчаса.
— Из своего отделения выходить нельзя!
— А я на своем этаже! Это вы тут… пришли, — теперь я уже знал, что целитель не курировал мое отделение, а в первый день его только пригласили на консультацию. Целители так-то были очень редкие звери.
— А это, между прочим, моя больница, где хочу, там и стою, — отбрил он мой наезд, — Я тут главврачом немножечко подрабатываю, любое отделение моё. Чего шарахаешься?
— Отоспался, сил уже нет лежать.
— Игрался бы с коммом, — указал он сигаретой на мой новый прибамбас.
— И рад бы, только я знаю, как включить и выключить. Привезли, а показать, где и что некому.
— Все время забываю, что ты все забыл, — выдохнул он струю дыма в потолок, подхваченные вентиляцией клубы рассеялись где-то вверху. — Попроси Надю, она тебе покажет, все равно бездельничает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Да я так… Как Ведьма? Выжила?
— Переживаешь, что стал кровным братом Кровавой Ведьмы? Экий каламбурчик получился! — он криво усмехнулся собственной шутке и снова затянулся.
— Переживаю за женщину, которую видел куском мяса, — отрезал я, — и в спасении которой довелось поучаствовать!
— Опять мимо! — наигранно огорчился мужчина, — Знаешь, ты так связно мыслишь и говоришь, что кажется, что ты совсем нормальный. И только притворяешься.
Пожал плечами. А что я мог сказать?
Целитель еще раз пытливо оглядел меня с головы до ног, прежде чем затушить окурок в приспособленной под пепельницу банке.
— Нормально все с Ведьмой. Пошли, просвещу немного, чтобы не строил иллюзий.
И он стал спускаться, жестом позвав следовать за ним.
— А-а? Э-э?.. — очень информативно задал я вопрос и мотнул подбородком на дверь в отделение, — После отбоя закроют.
— Мне⁈
— Ну, да, вы ж тут главврачом подрабатываете, — действительно, чего переживать? — Куда идти?
В его кабинете расположился на уютном кожаном диване. В прошлой жизни как раз такой домой присматривал. Только где она теперь, эта прошлая жизнь?
— Окна, твари, кланы, Шелеховы, Ногайские… что-то говорит?
— Мать моя, вроде бы Шелехова в девичестве.
— Выбраковка?
— А?
— Понятно. Остальное?
— Ничего! — для убедительности еще и головой энергично покрутил.
— Придется тогда с самого начала. Учебник тебе наверняка на комм закинут, если уже не закинули, но я без подробностей, подробно потом сам почитаешь. — Сразу уточнил Андрей Валентинович. — Твари. Инопланетяне, иномиряне, чужие, внеземная форма жизни, агрессоры, но если коротко, — то твари. Никто не знает, что они у нас забыли, точнее, предполагаем, что ресурсы, но это окончательно не доказано, есть и другие гипотезы. Лезут к нам через окна. Что за окна — умники тоже так и не могут разобраться, иногда называют порталами, но вроде бы это не портал, а какой-то иной способ переноса. Хотя я и портал тебе не объясню, просто знай, что окна — это не порталы! Появляются окна, где попало, хотя больше любят промышленные объекты, но не всегда. Логику, цикличность никто пока так и не смог рассчитать, а если и рассчитал, то до общественности не довел. Могут десять раз подряд появиться в Сибири, а потом бессистемно по всему миру, потом прикипеть к какому-то ничем не примечательному району, и опять вернуться в Сибирь. Поговорка, что одна мина дважды в одну воронку не залетает, для тварей не работает. Первые окна засекли еще в семнадцатом веке, есть мнение, что и раньше было, но официально — начало семнадцатого. Плотность населения тогда представляешь?
Кивнул.
— Вот! Хотя это всё уже к делу не относится! Семнадцатый, шестнадцатый, пусть историки ищут доказательства, мы-то уже в двадцатом.
Захотелось сделать «рука-лицо»: я до сих пор не уточнил дату! Да, хотя бы месяц! Лето и лето, а год?
— Какой сейчас год? И день?
Целитель, сбитый с мысли, удивленно воззрился на меня:
— Что, только сейчас сообразил? — и в ответ на мой виноватый вид, — Первое июля 1998 года. От рождества христова. — И ехидно так, — Эру надо?
— Спасибо, кайнозойская, это я знаю. — Разнообразные школьные знания до сих пор нежданчиками всплывали в голове при полном отсутствии у меня желания их вспоминать.
— Надо же, какой начитанный! А я бы, кстати, и не ответил. Буду теперь знать, что кайнозойская.
— Извините, я перебил.
— Да ладно. Я, если честно, вообще не представляю, как ты с такой кашей в голове живешь и связно рассуждаешь.
— Я могу вспомнить? — добраться до халявных знаний Масюни мне временами сильно хотелось, особенно, когда как слепой котенок тыкался в очевидные всем вещи.
— Нет, — покачал головой Андрей Валентинович, — Слишком, — он пощелкал пухлыми пальцами, подбирая подходящее выражение, — слишком нетривиальный коктейль лекарств ты выбрал, чтобы отравиться, все связи в хлам! Я в твою черепушку глубоко не лез, по мне человеческий мозг — слишком тонкая материя, и чем меньше вмешиваешься, тем лучше. Хочешь — проконсультируйся потом у других специалистов, но я тебя сразу предупреждаю: чудес не жди! Я уже матери твоей говорил: счастье, что не овощем остался!