Авиатор: назад в СССР 5 (СИ) - Дорин Михаил

Руководитель полётами не торопился отвечать. Его, видимо, я поставил в тупик своей просьбой о посадке у них на аэродроме, а нам сейчас такое промедление ни к чему.

— 109й, уточняю возможность вас разместить, — сказал руководитель Островного.

Чего уточнять? Дайте сесть, а потом будете размещать, кормить, поить и разбираться с нами. Мысль была о том, что какой-то неадекват сидит в кресле руководителя, совершенно незнакомый с понятием «оказание помощи терпящим бедствие».

— 109й, если есть возможность, запросите посадку на своём аэродроме. Вас ставить негде.

Вот это причина! Удивляет меня такой подход к оказанию помощи в нашей армии.

— Островной, я 109й, топлива на Дворцовый уйти у нас не хватает. У 108го повреждения, как приняли? — повторил я.

Может просто не понял руководитель полётами? Странные какие-то ответы у местной группы руководства.

— 109й, я повторяю… — снова начал отвечать представитель «Островного», но на заднем плане послышался достаточно грубый голос.

— Я тебя сейчас уконтропуплю! Дай им посадку!

Пока я изрядно потел в районе спины, а местный управленец воздушным движением раздумывал садиться нам в Бокайды или прыгать в районе Ташкента, нашёлся на том конце приниматель правильных решений.

Похоже, что сейчас нам точно разрешат посадку. От такой встряски даже меня взбодрило, пусть и не было ещё возможности этим вечером расслабиться.

— 109й Островному! Заход рассчитываете сходу? — вышел на связь уже другой человек, голос которого был гораздо увереннее и солиднее.

Как мне кажется, это и есть руководитель полётами. А тот, кто разговаривал с нами изначально, наверняка, дежурный по приёму и выпуску воздушных судов или какой-нибудь молодой руководитель зоны посадки, пришедший недавно в полк. Вот молодёжь и не сообразила.

— Точно так. Посадка парой.

— Принял.

— И… и медиков, — прохрипел в эфир болезненный голос, похожий на Валерин.

— Понял. Медицинскую помощь обеспечим, — ответственно заявил руководитель полётами.

В Бокайды посадку я ещё не делал, но здесь заход на полосу гораздо проще, чем в Осмоне. Местность пустынная, сухая, минимум растительности, а ближайшие холмы далеко от лётного поля. Именно поэтому летом здесь жарко, как в степях Владимирска.

В эфир уже начал кричать речевой информатор на самолёте, что на борту аварийный остаток топлива.

— 108й, дотянете до аэродрома? — запросил руководитель полётами.

— Островной, дотянем. Посадка с ходу, снижение… снижение рассчитываю с 25 километров, — тяжело произнёс Валера.

Даже не могу себе представить, что там в кабине у моего командира звена. Такое ощущение, что он серьезно ранен и из последних сил держится в сознании.

Вместе приступили к снижению. Постепенно убираю обороты и ручку отклоняю на себя. Полосу видно на большом расстоянии в такую светлую ночь, и она нас приветливо встречает огнями подхода и прожекторами.

— Островной, 109й, дальний прошли, посадка парой.

— 109й, посадку разрешаю, ветер боковой справа до 6 метров, — выдал условия руководитель полётами.

Валера начал проседать. Его МиГ продолжал покачиваться из стороны в сторону, так и норовя задеть меня и сесть до полосы. С такой амплитудой мне опасно с ним заходить на посадку, но, возможно, только наблюдая меня справа от себя, он может сесть.

Лишь после ближнего привода, Гаврюк выровнялся. Касание у него вышло жёсткое, но в пределах ограничений по прочности конструкции. Я же выпустил тормозной сразу после касания, а вот мой ведущий ещё бежал несколько сотен метров, прежде чем начать тормозить и за ним появился оранжево-белый купол. Остановился Валера в самом конце полосы.

— Выключаюсь. Скорую подгоните… сюда, — произнёс он в эфир.

Я как можно быстрее срулил с полосы на стоянку, чтобы иметь возможность добежать до самолёта напарника. Да не тут-то было! Мест свободных в Бокайды нынче немного. При первом взгляде на стоянку, можно сделать вывод, что техники сюда нагнали «мама не горюй»! Помимо местного полка истребителей МиГ-23 ещё и Су-17, вертолёты, и пара Ил-76, которые загружаются техникой и личным составом прямо сейчас.

Несколько 23их уже запущены или рулят к полосе, чтобы уйти на задачу. Повернув голову на ВПП, я увидел, как отрывается пара этих самолётов, несмотря на стоящий в конце полосы самолёт Валеры.

По указанию руководителя полётами порулил я куда-то в район ТЭЧ. Остановили меня чёрт знает где. Быстро прибежать к Валере возможности не было.

Как только я выключил двигатель и вылез из кабины на влажный бетон стоянки, уже меня поджидала бригады технического состава.

— Чем помочь? — спросил у меня один из них. — Я инженер комплекса. На МиГ-21 раньше работал.

— Приветствую. Да у меня борт порядок. Остаток маленький только был. Напарника подбили слегка, — сказал я, пожимая инженеру руку. — Мне бы к нему попасть, — ткнул я пальцем в сторону торца ВПП, где вокруг борта Валеры собралось несколько машин.

— Там нечего делать. Откатят его всё равно сюда, чтоб я его смотрел и оценивал, — ответил мне инженер.

— Тогда мне нужно на КДП или в штаб. Сообщить своим, что мы сели у вас.

— Ооо, этого нет смысла делать! Вся дивизия уже в курсе, как вы геройствовали в горах. Говорят, над вершинами в сотне метров проходили, правда?

— Не знаю, дружище, — сказал я и стянул с головы шлем. — В темноте особо не видно.

Подшлемник пришлось выжимать от пота, а сама ДСка промокла насквозь. Вот что значит побывать в экстремальной ситуации. После приятных слов от технического состава, что все уже знают о нашем полёте, я даже загордился собой.

Когда снял перчатки, обнаружил, что руки слегка трясутся, и сил держать шлем почти нет. Ноги немного подкашивались, поэтому я просто присел на корточки, повернувшись к своему самолёту.

— Ну-с, хорошо поработали сегодня, — сказал я про себя, и полностью опустился на бетон.

Техники бродили мимо меня, подтягивая шланги и осматривая мой МиГ. Я же просто балдел от того, как же здорово сидеть на этом мокром бетоне. Пускай меня, как и любого лётчика манит в небо, но всегда хочется возвращаться на землю. А после боя, этого захотелось вдвойне.

За спиной раздался скрип тормозов УАЗика. Я встал с бетонки и посмотрел на приехавшего гостя. Ко мне подошёл, одетый в полевую форму, капитан, с весьма серьёзным видом и настроем отодрать меня за что-нибудь.

— Доклад! — рявкнул он.

— Виноват, — сказал я, не понимая цели и должности прибывшего военного. — Лейтенант Родин, лётчик 236го полка…

— Доклад о выполнении задачи, лейтенант! — продолжал на меня наезжать капитан.

— Вы кто, товарищ капитан? — переспросил я.

Осмотревшись по сторонам, я увидел реакцию от технического состава на приезд этого деятеля. Все очень быстро решили, заползли под самолёт и изображали бурную деятельность. Наверняка, ко мне приехал представитель особого отдела.

— Лейтенант, вопросы задаю я. Доклад о выполнении поставленной задачи, — настойчиво, пытаясь вбить в меня каждое слово, сказал капитан.

— Для начала, мне необходимо подтвердить ваши полномочия, товарищ капитан. На каждом углу кричать о моих задачах я не имею права. Вы офицер и должны это понимать.

Он подошёл ко мне вплотную, тряся своими полными щеками, свисающими словно кожа у собаки породы бассет-хаунд. В свете фонарей стоянки я смог разглядеть его злющие глаза.

— Живо в машину. Ко мне в кабинет поедите. Это приказ.

— Вам представиться сложно, товарищ капитан? Никуда я с вами не поеду, пока мне не скажете кто вы.

— Капитан Пупов, особый отдел 24й дивизии, которой и подчиняется ваш треклятый полк. В машину, лейтенант, — сквозь зубы проговорил Пупов и пошёл к своему УАЗику.

— Очень приятно. Тогда я Лев Валерьянович Лещенко. Нашли дурака, который на слово поверит, — улыбнулся я. — Разрешите ваши документы, товарищ капитан особого отдела.

Со спины подошёл инженер, который встретил меня после посадки.