Москва (СИ) - Дашко Дмитрий
Я выскочил из укрытия и в мгновение ока оказался возле Ивана Николаевича.
Он вздрогнул от моего неожиданного появления.
— Быстров?! Ну вы даёте!
— Иван Николаевич, извините, пожалуйста, мне пришлось прибегнуть к такой конспирации.
— А что стряслось?
— Ситуация уж больно хреновая, — признался я.
— Вы во что-то вляпались?
— Ещё как. Это случилось, когда я расследовал дело об убийстве Евстафьевой.
— Позвольте, это не та, которую закопали живьём?
— Она самая. В общем, за её смертью стоят такие люди, что мне одному с ними не справиться. Очень нужна ваша помощь, Иван Николаевич. Больше мне не к кому обратиться.
— Хорошо, Быстров. Излагайте, что у вас произошло, а потом мы вместе подумаем, чем я могу вам помочь…
— Запишитесь, пожалуйста, со мной на приём к товарищу Дзержинскому на завтра. Скажите, что это срочно.
Возвращаться на службу после разговора с начальником МУРа было опасным, поэтому я до вечера кружил по городу, по-прежнему избегая пустынных пространств. Бокий действует с точностью опытного хирурга. Он не станет делать надрез в неподходящее время в неподходящем месте.
Но вечно куролесить по Москве нельзя, так или иначе нужно возвращаться домой. Я — не робот, пусть меня аж потряхивает от волнения и вообще, чувствую себя взведённой пружиной, но рано или поздно это состояние пройдёт, сменившись на апатию. Надо есть, спать, иметь запас сил, достаточный для схватки.
Ну что ж… надеюсь, наш разговор с Николаевым был не зря.
Я решительно двинулся к дому.
Встретили меня в подъезде. Их было трое, кажется, я даже успел опознать одного из охранников дачи Бокия — Омельченко.
Действовали чекисты умело и слажено, двое схватили меня, не позволяя вырваться или схватиться за оружие, а третий — Омельченко, ударил в солнечное сплетение с огромной силой.
Теперь я не то что кричать не мог, а чуть не задохнулся.
Для гарантии Омельченко врезал мне ещё раз, и я понял, что чувствует рыба, выброшенная на берег.
Честно говоря, ничего хорошего. Мои лёгкие просто разрывались на части.
Краем глаза я успел заметить профессорского вида мужчину в пенсне и с бородкой клинышком. Он спустился с лестничной площадки выше.
В его руке был медицинский шприц, а у меня не было даже сил, чтобы сопротивляться.
Я обречённо наблюдал за тем, как иголка входит в моё плечо, как работает поршень.
В той жизни меня всегда смешили фильмы, в которых люди теряют сознание или умирают сразу после того, как им сделают инъекцию. Любому, даже самому сильнодействующему веществу, нужно какое-то время, чтобы подействовать.
Эта дрянь сказалась на мне быстро, хотя я тупо мог потерять ход времени. Ноги сами собой подкосились, я обмяк, превратившись в плюшевую игрушку, а потом всё померкло.
Кто-то щёлкнул «кнопкой», вырубая моё сознание.
На время или навсегда.
