Герои Аустерлица (СИ) - Ангелов Августин
— Ура! Слава России и государю императору! — грянули в ответ семеновцы.
Все они показали себя отличными бойцами в недавних стычках с неприятелем. И потому я, глядя на них, верил в их мужество и выучку. Все-таки они гвардейцы, а не обычные линейные пехотинцы. Семеновцы обладают отменной стойкостью и не побегут даже перед превосходящими силами противника. Во всяком случае, я на это очень надеялся, уже успев увидеть их в деле и убедившись, что опыт ведения боевых действий они усвоили хорошо.
Начав свою историю от потешного войска Петра Великого, семеновцы за столетие проявили себя во многих сражениях, сражаясь за царя и Отечество. Этот полк долгое время считался примером для других подразделений русской армии. Вот только запятнали гвардейцы-семеновцы себя не так давно тем, что в покушении на императора Павла участвовали. С тех пор их в армии многие недолюбливали, а рядовыми стали комплектовать Семеновский полк из крестьян, а не из дворян, как раньше.
Понеся немалый ущерб в репутации, тем не менее, отменную выучку и боеспособность семеновцы сохранили. Во всяком случае, те солдаты, которые пришли с Дороховым, это уже наглядно мне продемонстрировали. Да и молодые крестьяне, которые служили в Семеновском полку, все отличались мощным телосложением, высоким ростом, недюжинной силой, хорошим здоровьем и безропотным послушанием командирам. Из семеновских офицеров в отряде после мясорубки у плотины Аугеста уцелел только Дорохов, но унтеров у него под началом осталось достаточно. Так что структура управления остатками роты, несмотря на все потери, не развалилась. Пройдясь вдоль строя и еще раз осмотрев бойцов, я приказал выступать.
Семеновцы, разумеется, кавалеристами не были, как и моравские добровольцы, влившиеся в нашу сводную роту. Но, каждый рядовой пехотинец, будучи крестьянином от рождения, с детства умел неплохо обращаться с лошадьми. Деревенские жители издревле на лошадях пахали, сеяли, отвозили урожай и ездили между населенными пунктами. Так было в любой стране Европы. И не только в Европе, конечно. К началу эпохи Наполеоновских войн в этом отношении во всем мире пока что не изменилось ничего. Эпоха механизированного транспорта и сельскохозяйственной техники еще не наступила, да и не собиралась наступать в ближайшие десятилетия. А потому лошадь по-прежнему оставалась необходимым и полезнейшим рабочим и транспортным животным, с которым очень важно уметь поладить, и о котором нужно постоянно заботиться.
Прежде, чем сесть верхом, солдаты проверяли, правильно ли надеты седла, хорошо ли подтянуты подпруги и удобно ли выпущены по длине стремена. Я тоже проверил упряжь своего трофейного жеребца прежде, чем забраться в седло. Этот очень даже недешевый черный конь с белым пятном на лбу достался мне от вражеского фельдъегеря, захваченного в плен. Причем, мне его добровольно уступил Дорохов, хотя трофей принадлежал Федору по праву. Ведь это именно благодаря смекалке поручика нам удалось захватить вражеского коня вместе с седоком без всяких повреждений. Потому я не хотел брать себе этот приз. Но, Дорохов настоял, убедив меня, что подобный конь должен принадлежать старшему офицеру, командиру нашей сводной роты, кем я теперь и являлся.
И мне показалось, что, когда поручик окончательно протрезвел, то все-таки почувствовал себя неудобно, в долгу передо мной. И не только по той причине, что я хлопотал в штабе о возвращении ему офицерского чина, но и из-за того, что разговаривал он со мной поначалу весьма дерзко, не желая подчиняться мне, как старшему по званию. Впрочем, я обиду на него уже не держал. Во-первых, совесть у парня все же имелась. И, во-вторых, при всей сложности его характера, Дорохов оказался командиром храбрым и эффективным, а я оценивал людей по делам их. Потому все прежние хулиганские выходки Федора для меня сейчас мало что значили. Гораздо важнее было то, что моим заместителем оказался бесстрашный и умелый офицер, преданный воинской службе и Отечеству.
Князь Андрей считался отличным наездником. Потому и я, оказавшись на его месте, в грязь лицом не ударил. Память тела помогла мне удобно устроиться в седле без риска натереть себе пятую точку. Тяжелые пистолеты, сделанные, как выяснилось, на заказ в Швейцарии и подаренные покойному Ришару за боевые заслуги маршалом Иоахимом Мюратом, о чем гласила надпись, выгравированная на серебряной пластине снизу футляра, я переложил в седельные кобуры, чтобы не били в грудь на скаку. После чего, еще раз проверив, застегнуты ли пряжки на кожаных сумках, висящих с каждой стороны от седла, в которых помещался мой личный багаж, состоящий из трофейных вещей, принадлежавших мертвому французскому полковнику, когда он еще был жив, я подал знак рукой Дорохову, начав движение колонны первым.
Следуя за мной, лошади пошли друг за другом неторопливым шагом. С отправлением из-за Иржины и ее родственниц, которые собирались в дорогу весьма медлительно и нерасторопно, забывая то одно, то другое в последний момент, как обычно это бывает с рассеянными женщинами, мы все-таки сильно задержались. И потому начали движение позже на несколько часов, чем я планировал. Но, наконец-то наш боевой караван, выдвинувшись из ворот крепости в то время, когда уже достаточно рассвело, постепенно начал покидать Гельф. В утреннем морозном воздухе дышалось легко, а ясное в большей своей части небо с кучевыми облаками, лежащими достаточно далеко от нас над темными горбами гор, давало надежду, что погода будет благоприятствовать походу.
Всадники поехали друг за другом, а за ними, скрипя колесами под тяжестью грузов, потащились фургоны, впереди которых катилась бричка Иржины. Кучером у нее был Януш, одетый в венгерский бекеш, похожий на укороченный тулуп из овчины. А сама бричка выглядела переполненной багажом. Баронесса же, кутаясь в длинную шубу с капюшоном, похожую видом на темную норковую, еще долго оглядывалась на свой замок, бывший много лет ее домом.
Остановившись на обочине, я пропускал вперед своих всадников, внимательно осматривая каждого из них. Вскоре мимо меня проехал и экипаж баронессы. Взглянув на Иржину, я заметил, что в ее глазах стояли слезы. Иржина грустила, поскольку понимала, что едет в неизвестность. Но, поравнявшись со мной, она постаралась приободриться, промокнув глаза платочком и попытавшись улыбнуться. Я же приветственно махнул ей рукой и, поскакав в голову нашей кавалькады на своем быстром черном коне, приказал Дорохову выслать разведывательные разъезды и организовать арьергард на случай преследования.
Когда отъехали от замка, выйдя из-под защиты крепостных стен и склона горы, на открытом месте сделалось промозгло, поскольку налетел морозный ветер. И я поежился в своей трофейной французской шинели с меховым подбоем, ранее принадлежавшей все тому же полковнику Ришару, думая о том, каково было солдатам Суворова переправляться в высокогорье через вечные снега Альп. Ведь, кроме плаща из сукна, называемого епанча, у суворовских солдат никакой теплой одежды не имелось. А регулярное зимнее обмундирование появилось только после того героического похода.
Правильно восприняв сей опыт, император Павел распорядился внести изменения в вещевое довольствие армии и снабжать в холодное время солдат шинелями, тулупами-душегрейками и даже валенками. Я же приказал позаботиться о том, чтобы перед дальней зимней дорогой бойцы нашей роты утеплились, насколько возможно, надев, у кого были, шинели поверх мундиров. К счастью, у французских фуражиров мы взяли в качестве трофеев немало теплых вещей. И пока я не переживал о том, что бойцы получат обморожения. Тем более, что дневная температура все еще держалась выше нуля, хотя рано утром дорожные обочины покрылись инеем, а под конскими копытами иногда хрустел лед в лужицах, замерзших за ночь.
Глава 27
Пустив коня в голове колонны, я мерно покачивался в седле, а за мной так же размеренно двигалась вся рота вместе с обозом. Лошади шли неспешно, шагом, приноровившись к скорости движения обозных фургонов, которая лишь немного превосходила скорость обычного пешехода. Такое неторопливое перемещение, с одной стороны, экономило силы животных. Но, с другой стороны, значительно удлиняло время нашего перехода из Гельфа в Здешов.
