Столичный доктор. Том V (СИ) - Вязовский Алексей
— И понравилась нам обоим одна дамочка — я оперся на трибуну лектора, подмигнул первому ряду. Только парни, ни одной девушки в аудитории. Можно и поднять градус.
— Потанцевала она со мной, потом с товарищем. И вечерком ушла с ним. И вот так, господа, я остался с носом. А товарищ… без носа.
Сначала стояла полная тишина. Потом грянул дружный смех. Хохотал, даже начальник академии Пашутин, который стоял в дверях аудитории грозно надзирая за подведомственным контингентом.
— А теперь, господа студенты, давайте поговорим про эпидемию сифилиса.
Я коротко пересказал проблематику, озвучил цифры больных по стране. Нагнал жути — мужчины заражают жен, те рожают мертвых детей. Лица студентов стали напряженными, масштаб бедствия дошел почти до всех.
— Мне нужно сто витязей земли русской, готовых сразиться с этим чудовищем! — закончил на пафосе и увидел, как вытянулось лицо Пашутина. Я ему благоразумно не озвучивал цифры перед началом собрания
— Два месяца безумно трудной работы, — из меня продолжали бить лозунги. — Вы будете стоять у истоков новых пастеровских станций в губерниях. Оба месяца вам зачтут, как практику. Полторы тысячи рублей оклада каждому по итогам.
Это добило студентов. Хотели все, поднялся лес руки. Все, что мне осталось, это назначить дату собеседований и раздать визитки. Ну и конечно, выдержать почти скандал с начальником.
— Господин Баталов! Совершенно непозволительно отрывать стольких студентов от учебы в конце семестра! Половина студентов отсутствовать будет! Мыслимо ли такое?
Виктор Васильевич раздраженно вытер платком обширную лысину на голове, уселся за рабочий стол. Дело уже происходило в кабинете ректора, сплошь уставленного книжными шкафами. Пашутин приглашающе махнул рукой на стул для посетителей, продолжил:
— Я вас, Евгений Александрович, безмерно уважаю, вы, можно сказать, уже вписали себя в учебники по медицине. И не только наши, европейские тоже. Резекция по Баталову, реанимация по Баталову, даже освобождение от обструкции верхних дыхательных путей вашей фамилией названо. Но представьте, как будут лечить эти недоучки! — Пашутин махнул рукой в сторону аудитории, откуда мы пришли. — Это же отдельное кладбище надо открывать для каждого.
— Вы преувеличиваете, — мягко произнес я. — Всего два месяца!
— Да в приморскую губернию только ехать поездом месяц — туда и обратно
Я пожал плечами:
— Да, страна у нас большая. А может стать еще больше, если не терять каждый год численность полгубернии!
— Это вы про сифилис?
— И про другие эпидемии. Поверьте, пастеровские станции станут нашими крепостями по всей стране.
Цветисто выдал, но ведь все верно по сути. Через станции можно будет продвигать лечение десятков заболеваний, лекарств и прививок от которых если еще нет, то рано или поздно появятся.
— А что касаемо выпадающих двух месяцев — просто продлите обучение на лето.
— А платить кто за это возьмется? Оклады преподавателей, реактивы, да и самокоштным студентам будет неловко…
— Они заработают по полторы тысячи рублей, — отрезал я. — Вот ваш каков оклад, как ректора?
— Восемьсот рублей, — Пашутин опять начал вытирать вспотевшую лысину. — Только я не ректор.
— Да какая разница, суть одна и та же. Потом, вы забываете, что я стал товарищем министра охраны общественного здоровья. Совет министров выделил нам небольшой бюджет, вполне можно как-то договориться о трансферах в пользу вашей академии.
Этот аргумент добил начальника.
— Хорошо, я окажу всё возможное содействие.
— С министерством лучше дружить, — протягивая руку, коварно произнес я. — Ведь с октября мы отвечаем за надзор в сфере медицинского образования!
Последнее слово осталось за мной.
* * *Бесконечный бардак с ремонтом особняка подошел к концу. И это при наличии денег. Если бы мероприятие еще и растянулось во времени, то я бы, наверное, сдался. Не для меня такое. Особенно строители, двигающиеся, будто им постоянно преходится преодолевать сопротивление воздуха. Я же мечтал, чтобы как в кино — забегали, закопошились, смешно переставляя ноги в ускоренном воспроизведении — и нате, готово. В идеале -«Джонни, сделай мне монтаж».
Очень мне хотелось, чтобы на новоселье приехала Агнесс, писал ей письма и засыпал телеграммами. Но в ответ получал неизменное «нет». Мол, с нее довольно будет пережить свадьбу со всеми этими аристократами и просто богачами. Понимаю, сам бы так сделал. И даже осторожно узнавал, возможно ли устроить прием, но чтобы на нем отсутствовать. Выяснилось, что нельзя. Это как раз тот случай, когда просто деньгами не возьмут, еще и отгрызут кусочек бессмертной души. Новоселье? Изволь подать товар лицом.
И началось — составить список гостей, разослать приглашения, утвердить меню, нанять, чтоб их, музыкантов. И еще тысяча пунктов перечня, который я отдал на откуп Гюйгенсу и Семашко. А что, они в меру друг друга недолюбливают, значит, в сговор не вступят, и в итоге сделают, как следует. Так сказать в здоровой, конкурентной среде.
Николай Александрович, когда с безопасником познакомился, чуть в драку не полез. По крайней мере, зыркал исподлобья сурово, это у него хорошо получается. Юношеский максимализм лезет еще наружу через все физиологические отверстия. Зато Андрей Михайлович только улыбался. Скупо и не обидно, я бы даже сказал, дружелюбно.
Естественно, Семашко в особняке бывал уже неоднократно. Осуждал, конечно, но вслух не высказывал. Особенно ему «не нравился» аквариум, возле которого он чуть не час проторчал, когда впервые увидел. Да и потом интерес не утратил, особенно после прибытия из Германии разноцветных рыбок, скатов и прочих креветок размером с кулак. У него даже хватило ума потащиться к Старицкому, чтобы попытаться узнать, сколько стоит такое безумное разбазаривание денег. Но Виктор Павлович службу знал четко: есть всего один человек, перед которым он держит полный отчет. И фамилия этого парня вовсе не Семашко.
Следующий взбрык произошел, когда я предложил Николаю поселиться во флигеле. Там всё сделали довольно комфортным, чтобы и мне незазорно было переночевать, и моим гостям, приключись такие, тоже.
— Позвольте мне жить со слугами.
— И я тоже был с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был, — перефразировал я известные стихи на мужской лад. — За что же вы слуг так не любите, Николай?
— Как это? Я хочу быть среди них…
— Спросили бы лучше, обоюдное ли это желание. Они вас своим не считают. Вы — мой личный помощник. Ваши услуги могут понадобиться в любое время суток, мы это оговаривали. Представьте, что я послал кого-то за вами часа в три ночи. Шум, гам, люди толком не отдохнут. По вашей вине, кстати. И хоть я им плачу вполне достаточно, они на такое могут обидеться, уволятся. Потеряют работу. Так что заселяйтесь туда, где вы никому мешать не будете.
— Сплошная демагогия, ваше сиятельство. Впрочем, уступаю вашей воле.
Всё как в анекдоте про любовь ежиков и кактуса — не нравится Николаю у князя служить, но не уходит. Работа интересная, перспективы большие. Да и кто ж его отпустит? И вообще, одна из моих главных мечт — чтобы он набрался опыта и занял мое место. А я — на яхту и в Средиземное море, вместе с Агнесс. До него из Финского залива доплыть еще надо, но неприятность эту мы переживем. А там — встречать рассветы, провожать закаты…
* * *Я стоял на террасе особняка и вдыхал прохладный, сырой питерский воздух. Туман поднимался с Невы, скрывая дальние силуэты домов. Скоро выпадет снег, подуют совсем холодные балтийские ветры. Не дай бог наводнение! Питер этим славится. Отличная погодка для депрессивного настроения. Сегодня всё кончится! Как говорили студенты, пятнадцать минут позора — и на свободу. Приехали с Гюйгенсом еще раз посмотреть, всё ли в порядке. Вечером мой дом будет полон гостей, среди которых министры, великие князья, и прочая публика, входящая у меня в категорию «Глаза бы мои больше вас не видели!». Андрей Михайлович заверял, что всё должно быть идеально, но я таким заявлениям давно не верю.
