Физрук-7: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
— Бункер.
— Пойдемте досыпать, — предложила Таисия.
— А как же… — попытался пошутить я, подмигнув Стеше, с округлого личика которой не сходила гримаска сострадания.
Девушка смутилась и выскочила из лаборатории. Мы снова остались одни с актрисой, которая вдруг взяла меня за руку, через которую из меня только что откачали некоторое количество крови.
— Устал, мой герой?.. — ласково проворковала Неголая. — Ничего, сейчас вернемся в номер, примешь душ, выпьешь коньячку, и снова станешь, как огурчик.
— Да уж… — проворчал я, чувствуя, что мне приятна ее забота. — Вымыться не помешало бы, и одежонку застирать. Вот уж не думал, что мне придется таскать на руках здоровенного мужика, да еще — писателя.
— Да какой он писатель! — отмахнулась Таисия. — Это его брат был писателем, да спился, алкаш несчастный…
— Выходит, ты в курсе?
— Еще бы! — фыркнула она. — По-твоему, я своего мужа не отличала от его брата-близнеца?
— Ну мало ли…
— За такие грязные намеки можно и по роже…
— Не сердись, я пошутил…
— Если я тебе дала, это не значит, что я шлюха, — угрюмо проворчала она, бродя по лаборатории и убирая следы только что проведенной здесь операции. — Нашел проститутку… Я может потому и перепихнулась с тобой, что ты похож на моего Графушу — лучшего мужика на всем свете.
Возражать я не стал. Меня мучили сейчас совсем другие вопросы.
— Откуда у тебя навыки оказания первой помощи? — спросил я. — Тем более — переливания крови?
— Можно подумать, что у тебя не было нашего советского детства, — съязвила актриса. — В школе все девочки изучают основы оказания первой медицинской помощи… Учения по гражданской обороне… «Зарница»… Я вообще в медицинский хотела поступать, всерьез готовилась, а поступила в театральный… И знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что встретила его, Евграфа. А он поступал в театральный…
— Понятно, — сказал я. — А здесь ты ведь не в первый раз, верно?..
— С чего это ты взял?
— Хорошо ориентируешься, да и ключи у тебя есть.
— Молодец! Верно подметил, — сказала Неголая. — В «Загородном» я, можно сказать, выросла. Моя мама работала здесь.
Ну в общем чаще всего самые загадочные вещи объясняются просто. Понятно, что меня на самом деле не слишком волновали медицинские навыки провинциальной актрисы. Куда интереснее узнать, кто ранил лжеписателя? Сначала были два амбала на грузовике. Теперь неизвестный, ударивший преследующего его контрразведчика ножом? А что он там, кстати, делал возле курбатовского автомобиля?.. Заложил мину под днище? Тогда надо срочно звонить в милицию, пусть вызывают саперов.
— Пойдем в номер! — сказал я.
— Торопишься, котик? — промурлыкала актриса, снова перевоплощаясь из решительной, максимально собранной женщины в глупую, развратную кошечку. — Хочешь, я приму душ с тобой?..
— Да хоть с самим чертом! — рявкнул я и бросился к выходу.
Мне удалось только выбраться из подвала, когда на стоянке, за «Икарусом», раздался взрыв и в ночное дождливое небо ударил огненный столб.
Глава 20
Пожарные погасили огонь, сожравший не только то, что осталось от автомобиля, на котором приехал перевербованный агентом ЦРУ майор КГБ, но и ни в чем не повинный автобус, принадлежавший «Интуристу». Вызванные милицейским нарядом саперы осмотрели окрестности, на предмет нахождения других взрывных устройств, в том числе и мою «Волгу». Она, к счастью, не пострадала. Персонал и гости пансионата, которые глазели из окон второго этажа на ликвидацию последствий взрыва, были опрошены, но ничего толком сказать, само собой, не могли.
Я тоже не стал рассказывать о неизвестном, который отирался возле взорвавшейся машины. Ведь я его своими глазами не видел. Пусть уж лжеклассик дает показания. Врачи, наверняка, вызовут милицию, ведь ранение у него ножевое. Меня сейчас больше всего занимало, почему раненный напомнил мне о бункере? Что он хотел этим сказать? В любом случае, не стоило тянуть с выяснением. Понятно, что Третьяковского беспокоил неизвестный противник, который, как оказалось, готов на все. Ночь выдалась беспокойная и я решил добраться до бункера, пока не рассвело. В крайнем случае, посплю в нем, на «жегловском» диване.
Уж не знаю, к разочарованию или к радости актрисы Неголой, но рассчитавшись с нею и ее коллегами за представление, я сел за руль и помчался к Старому Заводу. Путь лежал через город, однако я не стал в него заезжать, а обогнул по Круговой. Когда я свернул к руинам бывшего чугунолитейного предприятия фабриканта Свешникова, от ночной темноты не осталось ни клочка. Серая пелена рассвета растянулась от края до края видимого пространства, навстречу моей «Волге» ползли клубы тумана, словно я не в автомобиле ехал, а заходил на посадку на самолете, пронзая облака. Встречных машин на этом проселке я не опасался, а вот если кто-то поджидает меня на самом Заводе, то из-за тумана сразу и не разглядит.
Никто меня здесь не поджидал и не устраивал засады. Я поставил машину так, чтобы в случае нужды сразу прыгнуть за руль и дать газу. Пересек обширный, но заваленный ржавым хламом двор завода, вошел под гулкие своды литейного цеха. Я впервые был здесь в светлое время суток. Правда, солнце пока не взошло, так что сумеречный свет едва сочился через проломы в крыше, но все же можно было обойтись без фонарика. Через несколько десятков шагов я наткнулся на перила, огораживающие люк. Вынул из кармана ключ, присел на корточки и открыл замок.
Внутри было темно, но я уже знал, где находится выключатель. Спустился на несколько перекладин, нащупал пимпочку, нажал. Яркий свет ударил по глазам. Проморгавшись, я спустился в тоннель, отворил тяжелую дверь кабинета. И сразу увидел на зеленом сукне столешницы белый листок бумаги. Я взял его и прочел верхнюю надпись «Саша…». Уже интересно. Ноги меня не держали и не выпуская листка, я добрался до дивана, повалился на него и принялся читать.
«Если ты читаешь это, значит со мною, что-то случилось. Не важно, убит я или тяжело ранен, ты должен продолжать то, что делаешь и поступать так, как велят тебе совесть и здравый смысл. Твои действия не должны зависеть от степени тяжести случившегося со мною. Я кое-что предпринял, чтобы облегчить твою задачу. См. сейф, папка номер 4…» По-хорошему, надо было встать, открыть сначала несгораемый шкаф, за ним — разблокировать сейф, но все тело мое ломило и я решил немного поваляться. Вряд ли, написанное в упомянутой папке, настолько важно, что требует срочного прочтения.
Я и не заметил, как уснул. И мне приснилась война. Багровое зарево над городом и людская мешанина на улицах. Вдали все еще грохочет и вспыхивает, но уже понятно, что с востока неумолимо надвигается колонна боевиков, а вокруг опустевшие дома с окнами, заклеенными бумажными лентами крест-накрест. В лицо летит пепел, и от вони горелой бумаги трудно дышать. На крыльцо городского УВД, над которым еще реет в дымном воздухе государственный флаг, выходит военный в парадном мундире пехотного полковника и картинно стреляет себе в висок. Однако ободранных, окровавленных, преданных и проданных им солдат, которые уже почти дезертиры, это не впечатляет. Они свистят, ржут, матерятся, швыряют в его труп, чем ни попадя. И жутко, до рвоты, воют сирены противовоздушной обороны…
Вздрогнув, я проснулся. В бункере стояла мертвая тишина. От защищенных металлической сеткой плафонов распространялся яркий свет. Естественные надобности требовали немедленно удовлетворения. Я вскочил с дивана и кинулся искать удобства. Еще покойный Сумароков уверял меня, что здесь все есть. Туалет я обнаружил быстро. Сделав свое дело, отворил соседнюю дверь. За ней оказался душ и умывальник. Вымыв руки, я стал исследовать подземелье дальше. И нашел кухню. Мойка, электрическая плита, шкаф с посудой, большой стол, вокруг которого стоят стулья с высокими спинками. Холодильник.
Отворив его, я с изумлением увидел, что он набит продуктами и бутылками. Причем, этикетки сплошь импортные. Видать, все это доставлено прямиком из спецраспределителя, как минимум, горкомовского уровня. Я вытащил пару бутылок чешского пива и упаковку копченых колбасок, я таких не видал еще с момента своего попадания в 1980 год. Нашел среди ложек и вилок, корзинка с которыми стояла в посудном шкафу, открывалку и забрал всё в кабинет. Если уж знакомиться с документацией, то — с комфортом. Выставив и выложив добычу на стол, я принялся открывать сейф.
