Великий и Ужасный 4 (СИ) - Капба Евгений Адгурович
— Нет, я понимаю, что тебя и твоих сородичей я устроил бы в виде утопленника или алкаша гораздо больше, чем сытый, здоровый, активный и злой. Но — хрен там. Вертел я твоих сородичей, — откликнулся я. — И если захочу — еще раз вертеть буду. Нет таких недосягаемых высот, которых не покорили бы большеви… Черные уруки!
— Но — утрата, расставание…
— В каком смысле — утрата? — искренне удивился я. — Ты что имеешь в виду?
— Ты потерял Эсси навсегда! — драматично, по-эльфийски он тряхнул совсем не эльфийской кудрявой башкой.
Этот экс-принц что, и вправду хотел заколупать меня? Ура, у него получилось. Во мне закипела злость:
— Она что — носок старый, чтоб ее терять? Я что — не знаю, где она находится? И что за тупое слово — навсегда? Какой смысл мне тут ходить и пускать сопли, если я понятия не имею, что произошло и вообще не гребу, как это разрулить? Ну да, она отправила меня прочь, вместо того, чтобы объяснить все адекватным образом, но — где бабы, и где адекватность? Твоя сестра по-прежнему нравится мне больше, чем любая другая женщина в мире, но это не повод отправлять меня со двора, пусть и делая авансы. Когда перебесится — то легко найдет меня, и мы попробуем решить вопросы вместе. Если к этому моменту перебешусь я и не буду хвататься за бердыш, завидев любые острые ухи в радиусе пяти километров… И я предпочитаю перебешиваться в другом месте, а не рядом с Эсси. Потому что девочек бить нехорошо, особенно тех, которые очень нравятся. Тем более — повторюсь, я НЕ ЗНАЮ, что произошло на самом деле. Но обязательно узнаю…
— Уши, — сказал Брегалад. — Правильно говорить — уши. Я просто поверить не могу, что ты такой рассудительный и так об этом рассуждаешь…
— Я поверить не могу, что ты настолько смелый, что готов ковыряться в этом и думаешь, что моей рассудительности хватит надолго, — проворчал я, но все-таки пояснил: — Я урук, пускай и наполовину. У меня другой гормональный баланс. У уруков выработка кортизола и мелатонина находятся на самом низком уровне, по сравнению с другими гоминидами. Ты когда-нибудь видел урука в депрессии вообще? Это даже звучит по-идиотски.
— То есть — тебе гораздо проще принять ситуацию как есть? — поднял бровь Брегалад. — Я бы так не смог.
А я вспомнил себя в прошлой жизни, себя — Бабаева, и свое расставание с Викой, из-за которого я в общем-то и был убит молнией. М-да, тогда меня всего прям наизнанку выворачивало, аж трясло всего от осознания того, что я и есть тот самый художник, который расписывал не ту церковь! Мол, столько времени, столько сил и эмоций вложил — а она такой дурой оказалась, как же так, неужели, не может быть! Вот где кортизола и мелатонина было хоть залейся! Я только часа через три за рулем успокоился. А тут — не ледяное спокойствие, нет! Глубоко внутри — кипучая ярость, которая копится до того момента, как я найду того, кто во всем этом виноват — и отгрызу ему голову. И тогда мне станет легко и радостно, ага. А пока — можно гречки с мясом поесть. Мозгом понимаю, какая бяка произошла, а вот чисто физически, эмоционально… Гораздо, гораздо легче! Уруки — толстокожие животные, нас хрен пробьешь! Но убить кого-нибудь хочется, просто ужас как.
Наверное, так древний урук-хай копил свою ярость, совершая марши на огромные расстояния по сто или двести километров без продыху, а потом обрушивал ее на головы застигнутых врасплох врагов. В этом мире Рим наверняка разрушили не вандалы. Здесь и вандалов-то никаких не было… Я уверен — его разгромили черные уруки.
— Определенно, мне гораздо проще принять ситуацию как есть, чем тебе или какому-нибудь человечку! — кивнул я. — Все на самом деле очень просто: я намереваюсь карать невиновных и награждать непричастных. У меня есть пара козлов отпущения, которых я решил винить в произошедшем и выпотрошить сразу, как только получу мало-мальски подходящие доказательства их вины. И мне сразу станет совсем легко… Потому что у уруков выработка норадреналина на порядок выше, чем у любого другого гоминида на планете, и с этим нужно как-то справляться… Это если тебе нужно биологическое объяснение.
— Ермоловы? — спросил он. — Не понимаю, как можно было заключить перемирие с темными ублюдками…
Конечно, он лежал в коме, в настадрене. Откуда ему было знать про особенности национальной политики.
— Ермоловы хоть и мерзавцы первостатейные, но и сами в некоторой степени пострадавшая сторона, — зачем-то объяснил ему я. — Есть некий кукловод, и я думаю, что знаю, кто это. И намереваюсь выставить ему счет. В конце концов — не начни он дергать за ниточки — и Эсси не уехала бы из Сан-Себастьяна без меня…
Глупость и ребячество? Определенно — да! Но мне хотелось хотя бы таким образом закрыть гештальт с путешествием на Байкал, раз не удалось спасти прекрасную принцессу и стать королем эльфов… Хотя последнее не больно-то и надо, ну бы их нахрен, таких подданых, тьфу-тьфу через левое плечо и стук-стук по дереву. Потому я и решил дать Риковичу какие угодно показания про Бурдугуз и про войну на Байкале, и поставить его в известность о том, что собираюсь заняться Нахичеванскими вплотную. Наглость? Конечно.
Я рассчитывал, что он будет меня отговаривать и найдет способ, как устроить встречу с Келбали Ханом таким образом, чтобы мы не вцепились друг другу в глотки в первые секунды общения.
* * *Конвертоплан Сыскного приказа прибыл минут через десять после того, как я прикончил гречневую кашу. Приземляться летающая машина не стала: оттуда просто спустился трос с зацепами. Ничтоже сумняшеся, я усадил Брегалада на квадроцикл, защелкнул где надо крепления и помахал Риковичу, который с обалдевшим видом выглядывал из люка и орал что-то злобное. Наверное, не понимал на кой хрен мне эльф, квадроцикл и бочка. Конечно, я делал вид, что ничего не слышал! Двигатели гудели, Байкал шумел, костер трещал и всё такое.
Пришлось им второй раз спускать трос. Но черта с два я поднялся на борт летательного аппарата до того, как затушил костер дедовским способом. Не спрашивайте — каким. Главное, чтобы лесного пожара не случилось, а методы — это всего лишь методы. Закончив с этим делом, накрутил какую-то загогулину на конце троса, сунул в нее ногу, ухватился руками и, влекомый силой лебедки, взмыл в воздух, чтобы спустя секунду оказаться лицом к лицу с Иваном Ивановичем. Люк захлопнулся, конвертоплан тут же рванул вперед.
— Это что — эрниль Брегалад, сын главы клана Росомах? — рыжий менталист был преисполнен любопытства.
— Нет, — отмахнулся я. — Никакой не эрниль. С недавних пор — просто Брегалад Ронья, брат главы клана Росомах.
— Что⁈ — мне очень нравилось смотреть, как Рикович приходит в состояние ступора.
— У Росомах теперь другая глава, — житейским тоном пояснил я. — А мне тут больше находиться не стоит, иначе я устрою еще один межнациональный конфликт. Просто из принципа. Остроухие меня выбесили капитально.
— Так… Ты делал этому не-эрнилю защитные татау от ментального воздействия? — уточнил Рикович, сразу же схватывая суть.
— Нет, защитные — не делал. Только целебные.
— Тогда — садись куда хочешь, подожди, я сейчас разберусь с ним… — он прямо рукава засучивать начал, ей-Богу.
— Только без жертв, Иван Иванович, ладно? — даже не стараясь быть убедительным, попросил я.
Рикович даже слушать не стал, просто подошел к Брегаладу и положил растерявшемуся эльфу руку на лицо. И тот пла-а-авненько так осел на пол, и лицо его приобрело самое безмятежное выражение. Менталист уселся рядышком, не убирая ладонь с его физиономии, и замер так минут на пять. Его лицо то краснело, то бледнело, из носа потекла струйка крови. Я уже думал помочь ему, леща, что ли, дать крепкого, или газировкой из банки окропить, но тут сыскарь открыл свои глаза с полопавшимися капиллярами и проговорил:
— Помнишь, я говорил тебе, что читать разум урука — это то же самое, что нырять в сортир?
— Нет, не помню, — откликнулся я. Конечно, я помнил.
— Так вот, — ему было пофиг, что я там ответил. — Вместо мыслей в башке у лаэгрим — серпентарий со змеями. Полная дрянь. Никогда до этого не пытался читать эльфов. И правильно делал, наверное…
