Исправительная академия (СИ) - Хай Алекс

— У нее сильное обезвоживание, — сказал он. — Отравление тоже серьезное. Передозировка антипсихотиками — дело опасное. Нужно нормализовать водный и электролитный баланс. Ускорить выведение токсинов из организма, восстановить уровень кислотности крови… Но главное — не навредить. Так, отойдите! Поищу в базе ее данные. Нужно исключить аллергию.

Он решительно направился к столу, а я поймал себя на мысли, что, окажись я на настоящей войне, был бы рад помощи такого врача. Занявшись настоящей работой, Тимофей Викторович преобразился — суровое лицо стало еще строже, цепкие глаза подмечали каждую деталь во время осмотра. Мысль была остра, а рука не дрожала, никаких сантиментов.

Мужик был явно из тех людей, кто мгновенно мобилизовывался в экстремальных ситуациях. Даже жаль, что его определили на этот богом забытый остров. Ему место в местном аналоге МЧС или хотя бы на «скорой»… Почему он вообще здесь оказался?

— Давыдова, — подсказал я. — Екатерина Давыдова.

— Да знаю я! — раздраженно отмахнулся врач. — Помню ее еще с первого медосмотра. Она тогда куда живее была. Потом, когда ее перевели в «четверку», карту изъяли. Но у меня все продублировано на личном диске. Старая военная привычка, еще с Итало-Сербской. Мало им братья в сороковые насовали… Так нет, надо было спустя полвека снова сунуться…

Ворча, он вывел компьютер из спящего режима и принялся копаться в папках. Я не удержался и обратил внимание на «операционку». Видимо, отечественная, «Сокол» — на логотипе была птица с распростертыми крыльями.

Забавно, конечно, было подмечать такие бытовые мелочи. Пока я видел очень мало деталей этого странного мира и толком не понимал, где оказался. Вроде монархию отреставрировали, государством правил обновленный род Романовых. Судя по рассказу лекаря, была Вторая мировая. А вот какой была наша, Великая Отечественная? Была ли Блокада — не Ленинграда, но Петербурга? Что было с Москвой? А Сталинградская, точнее, он должен называться Царицыным, и Курские битвы? Как здесь все было?

Но раз Тимофей Викторович упомянул о войне сербов и итальянцев… Значит, Ось существовала? Значит, был раздел Югославии и освободительная война? А был ли Тито?

Ох… Как же мне нужны книги. Много, много книг. И компьютер в личное пользование. Выяснить про способности, изучить историю, современность…

Но будем решать задачи по степени их приоритетности.

Сперва — вытащить Катерину, чтобы она помогла найти Софию.

— Так, нашел, — лекарь уткнулся в файл.

Я украдкой заметил фотографию Кати в момент поступления сюда. Действительно, словно другой человек.

— Хронические заболевания… Так, гастродуоденит. Терпимо. Анорексия… Объяснимо. Мигрени… Ничего удивительного, с ее-то даром… Аллергии на препараты… Нет, все чисто. Можно ставить мой коктейльчик. Не навредит.

Я не мешал врачу колдовать над пациенткой. Лишь иногда по его просьбе подавал то, что он просил. Тонометр, какие-то полоски-индикаторы для анализа крови — все делалось почти что в полевых условиях, благо у нашего Тимофея Викторовича был нужный опыт.

— Так, господа, — он наконец-то закончил проверку и подвесил емкость со смесью лекарств. — Теперь ждем час-полтора. Оболенский, пока что займусь вашей раной. Остальные в порядке?

— Если не считать сильнейшего потрясения, то да, — отозвался Мансуров.

— Извините, с потрясениями не работаю. Это к психологу. Я так-то хирург по основной специальности. Оболенский, раздевайтесь ниже пояса и садитесь на стул. Будем обрабатывать. Остальные… — врач оглядел свой небольшой скромно обставленный кабинетик и остановил взгляд на электрическом чайничке. — Кофе мне заварите, пожалуйста. Ночь будет длинной. И все тише мышки.

Я с неохотой стащил штаны и продемонстрировал порез. Черт, а он был глубже, чем ощущалось. Видимо, у меня как у бойцовой собаки, болевой порог был несколько завышен.

— Шить не буду, применю дар, — сказал Тимофей Викторович, промыв рану. — Будет больно.

— Да ладно…

— Я серьезно, Оболенский. За каждый дар нужно платить. За мой, увы, расплачиваются пациенты. Ускоренное сращивание тканей — это очень, очень больно. — Он взглянул на Мансурова и Романа. — Вы двое, держите его.

Я покосился на лекаря.

— Что, НАСТОЛЬКО больно?

— По-вашему, зачем я помощницу усыпил? Услышала бы, — он протянул мне деревянную палку. — Зажмите в зубах.

— Какое-то страдающее Средневековье, — проворчал я. — Компьютеры, электронные замки… И палочка для зубов.

— Оболенский, не раздражайте меня еще сильнее, прошу вас, — строго велел врач. — Судя по тому, что мы с вами услышали, вам пригодится здоровая нога. Так что придется потерпеть. Зато через полчаса сможете скакать аки сайгак.

Лекарь не стал бы зря надо мной издеваться. Я кивнул.

— А может и меня вырубите, как медсестру…

— Нельзя. Вы мне нужны в сознании. И себе тоже.

— Ну ладно, — я пожал плечами и вгрызся в деревяшку.

Судя по всему, выточили ее из какой-то очень мягкой породы. Зубы увязли в древесине с неким подобием комфорта. Что-то хвойное. Ель или лиственница.

— Держите его, — велел Тимофей Викторович. Роман и Мустафин встали по обе стороны от меня и крепко ухватили за плечи. Точнее, охранник-то держал нормально, а вот Денис Мустафин точно в детстве недоедал каши. — На счет «три». Раз…

Бедро вспыхнуло такой дикой болью, что у меня слезы брызнули из глаз.

— Ммм…. Иввевги! Мафь вафу!

Зубы впились в несчастную палку так, что дерево во рту хрустнуло. Но выдержало. Ну зараза этот Тимофей Викторович! Говорил же, что на счет «три». Обманщик!

Бедро горело так, словно на меня вылили все самые адские кислоты, подожгли огнеметом и засунули в рану руки в перчатках из наждака. И все это одновременно. Тело выгнулось в спазме, Роман крепче ухватил меня, а Мансуров честно пытался преодолеть сопротивление моего левого плеча.

— Аааа… Мммм… Довго ефе?

— Тихо, Оболенский, — лечитель-мучитель поднял на меня жесткие глаза. — Отставить нытье. Я ускоряю вашу и без того выдающуюся регенерацию почти что в сотню раз.

У меня не осталось ни сил орать, ни печатных слов, которыми я мог наречь лекаря и этот его лечебный процесс… Я потерял счет времени. Каждая секунда казалась вечностью. На лбу и спине проступил ледяной пот, и я уже не чувствовал других мышц — спазмом их скрутило как при столбняке.

Наконец боль начала понемногу слабеть. Мансуров крепче вцепился в меня, стараясь удержать от падения.

— Почти все, — не отвлекаясь, сказал лекарь. — Держитесь молодцом. Впрочем, другого я от вас не ожидаю. Решили стать героем, Оболенский, будьте любезны соответствовать.

— Свофофь!

От очередной вспышки боли я снова клацнул зубами по деревяшке, и она раскололась у меня во рту надвое. Отплевавшись, я жестом попросил товарищей отпустить меня.

— Тьфу. Я в порядке. Не держите…

— Рано! — Прошипел лекарь. — А ну держите его!

— Почему…

Тело словно в одну секунду превратилось в желе. Утомленные мышцы разом расслабились, почувствовав облегчение. Глаза закрылись сами собой, и мне показалось, что кто-то двинул меня большим пыльным мешком по голове…

— Кажется, очухался…

Я медленно разлепил веки и первым делом увидел слегка расплывающееся, но весьма обеспокоенное лицо Мансурова.

— Владимир Андреевич, — надо мной навис лекарь и посветил фонариком в глаз. Я зажмурился. — С возвращением.

— Лучше бы зашили, — прохрипел я. — Дайте воды.

Через несколько секунд в поле зрения возник Рома с кружкой, а врач и Мансуров приподняли меня и усадили на стул.

— Как нога? — Спросил Тимофей Викторович.

Я прислушался к ощущениям. Черт возьми! О ране напоминала только окровавленная дыра в штанине. Кожа была гладкая, без единого рубца. Словно и не было никакого увечья…

— Ничего себе, — выдохнул я и жадно присосался к кружке.

Тимофей Викторович снисходительно улыбнулся.