Шофер. Назад в СССР. Том 2 - Артём Март
— Ты мозги все пропил, — сказал я холодно и пошел к трактору.
— Давай, сын! Слезай! — Спустя пару мгновений услышал я за спиной голос Вовки, уже немного помягчевший. Кажется, понял он, что перегнул.
Да только было до этого мне все равно. Я шел к трактору, решил сесть в кабину и сам снять паренька ковшом, раз уж папка его дуростью мается. Однако Вовка заметил это, не успел я и отойти нескольких метров.
— Не смей за трактор! — Догадался он.
— Чего? — Я обернулся.
— Знаю я тебя, Землицын, — глянул он на меня злым глазом, — больно ты мурый! Без спросу всюду лезешь, где тебя не просют!
— Да нету у меня на тебя времени! У тебя ребенок на дереве сидит! — Отмахнулся я.
— Не ругайтесь! — Пискнул сверху Саня испуганно, — па! Я полезу!
— Не смей! — Вернулся я под дерево, глянул вверх, на мальчика, — не смей, Саня! Сиди на месте! Щас мы тебя сымим!
— Лезай сынок, — крикнул Вовик, — хватит ломать комедию!
Мальчик испуганно привстал на ветке, глянул вниз. Стал с трудом, обливаясь потом, перелезть лицом к стволу. Мордашка его побледнела, волосы от холодного пота сбились в сосульки.
Когда он с трудом обратился назад, ветка хрустнула. Мальчик замер.
Все внизу вскрикнули.
— Упадеть щас! Обломиться! — Запричитала пожилая колхозница.
— Саня! — Испуганно крикнул Вовка.
— Па! — ответил ему мальчик и вскрикнул, когда нетолстая ветка стала медленно просаживаться у своего основания. Оголила она щепы и светлые свои волокна у ствола.
— Сломается! — Крикнул я, — давай к трактору! Быстро!
Вовка, перепуганный до белого лица, бросился к машине, я же, не теряя времени стал под деревом.
— На меня! Падай на меня! — Крикнул я.
— Боюсь! Па! — Кричал в ответ Саня, который уже ничего не видел и ничего не слышал.
Котенком он прижался к ветке, зажмурился, втянул голову в плечи. Затарахтел трактор позади. Дал ходу вперед. Ветка провисла, захрустела и стала опускаться стремительнее.
Грохнуло. Все вскрикнули. Переломилась ветка у своего основания. Разлапистой частью оперлась на другую, что была пониже и потолще. Мальчик же, с перепугу перевернулся спиной вниз. Повис на ставшей под углом ветке, как обезьянка.
— Па! — Кричал он.
Трактор стал поднимать свой ковш.
— Стоять! — Крикнул я, — он сам в него не слезет! Видишь, как висит?!
— Санька! — Заорал из кабины перепуганный его отец, — я сейчас! Сейчас тебя сниму!
Я бросился к трактору, заметив, что ветка, что переломилась у ствола, но висела еще на крепкой толстой шкуре дерева, стала медленно проседать под весом мальчика. Вот-вот отломиться до конца.
— Вовка! — Крикнул я, запрыгнув на ступеньку кабины, — слышь!
Тот, глядел невидящим взглядом только на повисшего своего сынишку. Двигал рычагами.
— Вовка! — Схватил я его за ворот рубахи.
Тот перепугано уставился на меня.
— Он сам в ковш не спрыгнет!
— Что?! — Как бы не понимая, о чем речь, сказал тракторист.
— Спускай ковш! Я полезу внутрь и сниму!
— А?
— Етить тебя! — я встряхнул его за одежду, — спускай ковш, говорю!
Вовка будто бы проснулся. Проморгался пару мгновений. Глянул на сына уже более осмысленно. А потом тронул рычаг. Ковш поплыл вниз.
Я же спрыгнул с кабины и кинулся к ковшу. Едва он опустился до земли, запрыгнул я внутрь теплого от солнца ковша. Заработала позади гидравлика. Зашипели гидравлические цилиндры. Земля стала удаляться, а вместе с нею и перепуганные, стоявшие под деревом колхозники.
Я вытянулся. Встал в полный рост. Дотянулся до нижней ветки, на которую оперлась та, где висел мальчуган.
— Па?! — Пискнул он испуганно.
— Не боись, Саня, — сказал я ровным тоном, — мы с твоим батей тебя снимаем.
На это он ничего не ответил. Видел я, как белые его ручонки скользили по грубой коре. Ногами же он обвил ветку, пропустил под колени тоненькие сучья. Так и держался.
— Дежу! — Крикнул я, взяв парня подмышки, — отпускай!
Мальчик даже не пошевелился. Только вздрогнул в момент, когда я его коснулся. Однако со страха так и продолжил он цепляться за ветку.
— Бросай, говорю тебе!
— Упаду!
— Не упадешь! Держу же!
— Боюсь!
— Не бойся! Смело! Ну!
Парень сжался аж до стона и отпустил руки. Упал мне на ладони, оставшись висеть ногами. Я напрягся, поддержал его, пока он вынет сучья из-под коленей и освободит ноги.
Наконец, остался Сашка в моих руках. Бледного как смерть, спустил я его в ковш.
— Тяжелый ты, — я нагнулся, взялся за ковшиный железный зуб, когда нас стали опускать, — видать наелся абрикосы.
— Да она не спелая, — спокойным голосом сказал Саша.
Сидел он на дне ковша обхватив колени и глядел куда-то вперед стеклянными глазами.
— А чего ж ты туда полез? — Не глядя на него, спросил я.
— Хотел поесть абрикосов. А они не спелые, — повторил он как-то безэмоционально.
— Ничего, — вздохнул я, ожидая, пока ковш коснется земли, — бывает.
С кратким грохотом ковш приземлился. Я выпрыгнул первым. Хотел было достать и Сашку, но его отец был уже тут как тут.
— Па! — Протянул ему руки Санька.
— Саня! — Крикнул Володя в ответ и схватил своего сына, — Сынок!
Потянул он его из ковша, прижал к себе, вместе они опустились на землю.
— Прости! Па! — Кричал расплакавшийся только сейчас Сашка, — я тебе обещаю, что всегда-всегда буду слушаться!
— И ты меня прости, Сашка! — Прижимал к груди сына Вова, — прости, что заставил тебя самому лезть! Тфу! Дурак дураком был! Чуть было не… Эх! Даже и думать страшно!
Так и стояли они у ковша обнявшись. А все вокруг глядели на них и улыбались.
Сашка сидел на завалинке старого амбара под навесом. Сидел он не просто так, а аппетитно жевал большой румяный рогалик, запивал простоквашей. Рядом с ним, сидела и тепло глядела на мальчика тучная колхозница. Это она угостила мальчонку такой вкуснятиной.
Сашка, буквально десять минут назад висевший, считай, между жизнью и смертью, болтал сейчас ножками так, будто и не было всей той опасности. Не было высоты и ломающейся под ним ветки. Не было ковша и его собственных слез.
— Спасибо тебе, Игорь, — сказал тихонько Володя, когда стояли мы с ним под большим колесом его трактора, — если б не ты, потерял бы я самое дорогое, что у меня есть на целом белом свете.
Глядя на сына влюбленными глазами, он смял хвостик папироски, положил ее в губы.
Я только промолчал на его слова. Подумал о том, как бы здорово, чтобы все люди на свете имели такую же, как у Сашки, простую детскую отходчивость от всяких бед и обид. Особенно она, такая отходчивость, не помешала бы Пашке Серому. Возможно, не копил бы он тогда на своей душе столько злобы на других людей.
— Дураком я был, — вздохнул Вовка, — всегда был дураком. Был
