Андрей Посняков - Посол Господина Великого
Собиралось в Новгороде ополчение. Бегали, кричали, тысяцкий да сотские. Посадники тут же, на конях белых — Дмитрий Борецкой да Казимир Василий. Хмурились, на людишек глядя. Да и как не хмуриться-то? Отряды собиралися — кто во что горазд. Ладно, оружейники — те в доспехах справных, для себя кованых, да с мечами, со щитами, с рогатинами. А остальные? Кто в панцире ржавеньком, кто в кольчужке какой рваной — не войско, смех один. Воевать опять же не все умели. Это в Москве профессионалы-воины, здесь по-другому. Молодые-то ребята, правда, встречались с ворогом. С псковичами да и со свеями, бывало. Однако до самих битв часто и дело не доходило. Ослабление проводили друг дружке: пробирались на вражьи земли, жгли, грабили, убивали да в полон брали. Редко когда выпадало рубиться. А вот теперь, видно, не миновать того.
Владычный полк стоял угрюмо. Не очень-то хотели с православными биться. На худой конец — уж лучше с псковичами. Хмурились.
Хмурился и сотский, у тюфяков-пушек, со стен принесенных, прохаживаясь. Грузили на телеги те пушки, да ядра каменные, да зелье. Грузить-то грузили… Стрелков вот толковых мало! Оборотился к ополченцам сотский:
— С огненным боем знаком кто?
Тишина. Ну откуда — кожемякам, да мытникам, да приказчикам — огненным боем владеть справно?
Один вылез было. Даже выкрикнул что-то… Но — затихарился вдруг почему-то.
Олег Иваныч как раз на коня вспрыгнул, домой поехал.
Проводил его крикун тот взглядом змеиным. Как уехал, выскочил, оглянулся, заорал громко:
— Я! Я огненный бой знаю… Бери к себе, соцкий, была не была!
Шапку оземь кинув, осклабился… бороденкой тряхнул козлиной.
Ой, сотский, сотский… Змеюгу ты взял, змеюгу!
Олег Иваныч собирался дома. Разложил на лавках кольчужные чулки, рукавицы перстатые, стальные поручи, поножи, панцирь… свой, новгородский. Немецкой-то работы, тот, что у пиратского вожака ван Зельде когда-то позаимствовал, частью скинуть пришлось в лодке-то, ну, кое-что продал в Ревеле. А сейчас бы сгодились латы-то! Панцирь кой-где поржавел — отдал Пафнутию — чистить. Мечом узким взмахнул — то, что надо. Шлем… Вот этот, литовский… С забралом, с бармицей… Тяжел, однако. Может, не брать? Легким обойтись, лика не скрывающим?
Пафнутий воспротивился:
— Что ты, батюшка! А ну как стрела какая? Тяжел, говоришь, шеломец-то? Дак, чай, своя-то ноша не тянет! Да и я с тобой пойду… Позволь уж старому воину… А не позволишь, не обессудь — так уйду. Лучшей смертушки и не надо — голову сложить за Новгород, Господин Великий!
— Да и мы, чай, вместях держаться будем, — вошел в дом Олексаха, в кольчуге, с мечом коротким.
— Откель оружьице?
Смутился Олексаха:
— Настена… От мужа пропавшего осталось кой-что.
Оглоеды собрались. Кольчуги блестят, шеломы — куполами Софийскими, из-под шеломов кудри светлые вьются! Не вои — богатыри былинные!
— Ужо, постоим за Новгород!
Дедко Евфимий аж прослезился, их собирая. Един он на усадьбе и оставался — двор охранять от лихих людишек. Акинфий-то, сторож, вчера еще в ополченье ушел. Нелюдим, нелюдим — а смотри ж…
Немного погодя Геронтий, лекарь-палач, пришел. В бригантине — латах немецких — и откуда они у него? На поясе меч короткий, за плечами саадак с луком. Сел рядом с Олегом на лавку, усмехнулся:
— Невместно мне под московитом, сам знаешь.
Радостно почему-то стало на душе у Олега Иваныча — с этакими молодцами да не победить? Замерла душа в томленье сладостном. Постоим за вольный Новгород, эх, постоим! Сгинем все — не отдадим Родину врагу на поруганье! А погибнем — так за правое дело, за свободу, за вольности новгородские! За достоинство гражданина Республики, за то, чтоб не кланяться всяким, не унижаться, на брюхе не ползать…
На Загородской, в корчме у Явдохи, пили. Человек с полсорока, может, чуть поболе. Вои со стражи башенной, пара сотских да разные. Воинов лично Явдоха за собственный счет угощал. Вином твореным, исполненным — с зельем — для пущей дури, такой, что лошадь чаркой с ног сваливает. Капустой квашеной заедали, чуть сладковатой — померзла за зиму капуста-то. Как выпили, петь-плясать пошли. Да все какие-то невеселые выходили пляски. Пару коленцев выкинув, упрели танцоры — по жаре-то — в обрат потянулись, к лавкам, а кто и на улицу, охолонуть, полежать-поспать под березами на траве мягкой.
К сотским за стол мужичонка один подсел, по виду — ни богат, ни беден — стрижен в кружок, борода козлиная. Разговоры стал разговаривать, мужичонка-то, — дескать, хотят бояре-то к латынянинам перейти да грешничать заставляют — со святой православной ратью биться. А то и не нужно совсем простым-то людям новгородским, другое надо — в единой вере быть, под благословением святым митрополита Московского Филиппа. Иван Васильевич, князь великий Московский, простым-то новгородцам не враг есть, а только переветчикам злым — Борецким, да Арбузьевым, да прочим — что похотят в латынскую веру перейти, да чтоб был Новгород Великий под рукой Казимира Литовского.
— Да то не лжа ль есть? — усомнился один, других потрезвее, сотский, на мужичка козлобородого посмотрел подозрительно.
— Вот те крест! — тут же и перекрестился тот. — Самолично слыхивал, как Марфа Борецкая, да Киприян Арбузьев в Михайлиной церкви под Литву сговаривались. Дескать, придет Иван Василич, все богачество наше порушит.
— Вот сволочи…
— И я про то. Эй, Явдоха! Тащи-ка еще вина доброго!
Долго таскался по Новгороду козлобородый. Из корчмы в корчму. С улицы на улицу. С Плотницкого на Славну. Со Славны на Людин. С Людина на Загородский. Везде про латынство боярское рассказывал. Да про рать московскую православную…
Шла вторая половина июня, жаркая, сухая, с пожарами. Уже с конца мая горели к востоку от Новгорода деревни, леса да острожки — то действовать начал московский полк — рать князя Ивана Стриги Оболенского. В июне выступило из Москвы войско князя Даниила Холмского. Отборная та рать была: государевы служилые люди имели дощатые брони, сабли, ручницы. Отряд огненных стрельцов-пищальников огнестрельным боем непокорных новгородцев сразить собирался. Воеводы у князя Холмского добры: Федор Хромой, да Пестрый-Стародубский, да Силантий Ржа — в черненых доспехах, в плаще черном, в шеломе с забралом причудливым в виде страхолюдной морды. На Шелонь-реку путь держали — там хотели соединиться с псковичами да вместе разом на Новгород идти.
Другое, самого Ивана Васильевича, князя великого, войско чуть попозже выступило — артиллерию-«наряд» везли, похвалялись. С ним и татарин касимовский — Данеяр-царевич. Ужо несдобровать отступникам!
Новгородцам деваться некуда — со всех сторон обложены. Пришлось на части войско делить: одно в Заволочье отправить, против Стриги-Оболенского, другое — «рать кованую» да «судовую» — на Шелонь, против Даниила Холмского. Часть ополчения двигалось по Шелони навстречу псковичам.
Шумели над высохшими лесами злые ветры, знойное солнце, жарило, нагревало тяжелые пластинчатые брони.
По левому берегу Шелони двигалась рать новгородская. В первых рядах — люди именитые, бояре знатные — посадник Дмитрий Борецкой, да Василий Селезнев, да Киприян Арбузьев, да старый боярин Епифан Власьевич. С ними, чуть позади, на верном коньке кауром Олег Иваныч гарцевал, искоса на войско новгородское посматривая. Велика рать, то верно, да только отборных воинов мало — вон, впереди, в доспехах справных, кромя бояр, только люди житии скачут, да те, кто побогаче, — оружейник Никита Анкудеев, да подмастерья его, да прочие оружейники со Щитной. Пластины на латах толстые, стальные, у кого — и сплошняком кирасы, на манер доспехов рыцарских, только у рыцарей-то куда как легче да удобнее. Наши-то оружейники к бою не очень привычны — думают, чем крепче — тем лучше — шутка ли: почти что сантиметр — Олег Иваныч лично измерил, интереса ради — да это еще не считая кольчужицы, под доспех надетой, — в общем, миллиметров тринадцать получается — как у немецкого танка PZ-II. Рыцарские-то латы — прочные, но удобные и не столь тяжелы — килограмм двадцать — двадцать пять, не то что нынешние новгородские — почитай все сорок будут! Попробуй рукой шевельни. Рыцари-то в этаких только по турнирам ездили. Зато и пробить доспехи новгородские затруднительно, разве что ружьишком противотанковым.
Кроме латников, остальные ополченцы куда как хуже выглядели. Кто в панцире, кто в кольчужице драной, кто с копьем, кто с мечом дедовским. Оружие-то ладно — так ведь и умения воинского — кот наплакал. Да и откуда ему взяться, умению-то, у тех же кузнецов, молотобойцев, кожемяк? Ежели и умеет кто драться, так впереди не судный поединок ждал — битва знатная. Не только от воевод в битве победа зависела, но и от сноровки ратной. В бою строй менять, переходы да защиту делать — все взаимодействия требовало, от каждого — мастерства да понимания.
