Шамабад должен гореть! (СИ) - Март Артём

— Зачем ты ее отпустил? — Спросил я.

— Я… Она…

— Она нарушитель Государственной Границы, — проговорил я низким, хрипловатым от холодной злости голосом, — и, скорее всего, она навела на нас духов.

Лицо Клима искривилось, по щекам покатились блестящие дорожки слез. Стиснув зубы, я толкнул мальчишку, отпустив воротник его одежды. Клим пошатнулся, осел на КСП.

— Сука… — Выругался Ваня, потом зло гаркнул на Ворона, который заинтересовался чем-то в кустах: — Рядом!

Клим заплакал, сидя на земле. Он закрыл лицо предплечьем и тихо поскуливал, стараясь сдерживать рыдания. Его узковатые плечи подрагивали.

Мы с Ваней молча смотрели на Вавилова.

— Что теперь делать? — Спросил тихо Ваня. — Он собственноручно отпустил нарушителя Границы.

— Она не хотела попасть на заставу, — сказал я. — Боялась, что там выяснят, что именно она тут делает.

— Его ж теперь в тюрьму посадят! — Прошептал мне Белоус.

На миг Ваня задумался. Насупился с сомнением во взгляде. Потом сказал еще тише:

— Или, не говорить про девочку? Сделаем вид, что ее и не было вовсе?

Я глянул на Белоуса со значением во взгляде.

— Нет-нет. Ты прав, — поторопился он отрицательно покачать головой. — А друг все тут не так просто?

— Не так просто, — согласился я. — Слишком много совпадений: девочка в этих местах, духи, появившиеся как только, мы ее вытащили из воды.

— Думаешь, они ее ждали?

— Не исключено, — кивнул я. — Утаим что-то, а это потом аукнется всей заставе.

Ваня молча покивал.

— А Клим? — Украдкой кивнул на Вавилова Белоус.

— Ему тяжело. Переживает из-за отца. Но это не значит, что у него есть право так своевольничать.

— Ну… Он переживал о дедушке Амины. А вдруг и правда с ним что-то станет? — С сомнением в голосе спросил Вавилов.

По его глазам я видел, что он все равно печется о товарище. Я тоже мог прекрасно понять Клима. Однако ничего из того, что с ним случилось, его не оправдывало.

— Знаешь, что может быть ценнее одной человеческой жизни? — Спросил я.

Мой вопрос, видимо, застал Белоуса врасплох, и оттого Ваня запоздало покачал головой.

— Две. Две жизни, Ваня. А сколько жизней у нас сейчас за плечами?

Белоус понимающе опустил взгляд.

— Вот. И за каждую мы в ответе. Значит, нам нельзя рисковать безопасностью Границы.

— Я понял, — он покивал. — Тогда доложим все Тарану так, как было.

Я глянул на Вавилова. Клим уже не плакал, только сидел на КСП с каменным лицом. Остекленевшими глазами он смотрел перед собой.

— Клим! — Позвал его я.

Тот медленно, словно сонный, поднял ко мне свой взгляд.

— Что сказали на заставе?

— Они вышли на связь с нашими на участке, куда уехал шеф, — очень медленно, как бы пережевывая слова, заговорил Вавилов. — Потом передали приказание Тарана — заставу подняли к бою. К нам спешит помощь. Части сил нашего наряда приказано ждать тут до прихода поисковой группы. Дальше присоединиться к ней.

— Ждать? — Спросил я и тут же догадался в чем дело. Добавил: — Ты не доложил Тарану о девчонке?

Припертый к стенке Вавилов тяжело сглотнул горький ком. Потом отрицательно покачал головой.

Я приблизился к нему, и Клим испуганно встал.

— Дай трубку, — сказал я.

Он молча достал трубку для связи и передал ее мне. Не сказав больше ни слова, я направился к ближайшей розетке, чтобы сам доложить все на заставу.

Таран был крайне удивлен тем, что мы нашли на границе какую-то девчонку. А потом, узнав о том, что Клим ее отпустил, он впал в холодную ярость.

И хотя начальник заставы, лично говоривший со мной по проводной связи, старался не показывать своего настроения, по слегка подрагивающему голосу я ясно понимал, в каком он бешенстве.

Тогда он приказал нам вести пограничный поиск по мере сил. Предупредил, что к нам движется еще одна поисковая группа.

— Девчонка, возможно, пыталась перенести на нашу сторону мины, — сказал шеф, — я лично обнаружил рюкзак с двумя минами на том месте, где ваш наряд застрелил медведя. Ищите. Постарайтесь захватить нарушительницу.

Ворон мог брать след давностью в два часа, потому время еще оставалось. И пес взял запах Амины.

Он вывил нас троих вниз, к реке. Повел туда, где лежали тела погибших душманов. А потом потащил и дальше. Однако спустя метров сто пятьдесят след терялся на крутом берегу Пянджа.

— Ушла, — сказал я, осматривая берег под фонарем Вани. Потом глянул на темные речные воды, бегущие перед нами.

Здесь течение было не столь сильным, как в том месте, где мы спасли Амину, но девчонка явно не решилась бы пересечь Пяндж вплавь. Значит, все было очевидно.

— Неужели нырнула? — Задумчиво спросил Белоус, одарив меня недоумевающим взглядом.

— Нет. Это вряд ли.

Он помрачнел. Глянул на молчаливого и грустного Клима волком.

— Значит, ей помогли, — сделал верный вывод Ваня. — Ее забрали. Скорее всего, на плоту.

— Верно, — я кивнул. — И эти четверо были одними из тех, кто должен был сопроводить девчонку на ту сторону. Кажется, они решили, что мы ее взяли, а потому и попытались отбить.

— Она что-то знала, — с мрачной задумчивостью сказал Ваня.

— Если она и помогает им, то не по своей воле, — вдруг подал голос Клим.

Мы с Ваней переглянулись. Я вздохнул.

— Знаешь, зачем она была тут, на нашем берегу? — Спросил я.

Вавилов молчал.

— Она пыталась перенести на советскую сторону две мины. Перетаскивала к нам оружие, совсем как те «пастухи», которых мы взяли не так давно.

Настоящее изумление появилось на лице Клима. Даже в желтом отсвете фонаря я увидел, как он побледнел.

— Откуда ты знаешь?..

— Таран рассказал, когда я выходил с ним на связь.

— Я… Я… — Клим принялся открывать и закрывать рот, словно рыба, лишенная воды.

— Пойдем, — сказал я и хлопнул его по плечу. — Нужно доложить, что нарушитель Границы ушел на ту сторону.

Белоус промолчал. Приказав Ворону идти «рядом», он последовал за мной. Все, даже сам Клим, понимали, какую ошибку допустил сегодня Вавилов.

Я не осуждал его за это. Не злился на него. Ни в том, ни в другом не было смысла. Единственное, что тут можно было сделать — это выводы. Выводы о том, что этот человек не способен выполнять долг пограничника. По крайней мере, сейчас.

Утром следующего дня. Где-то в кишлаке Комар.

— Ты должна уехать немедленно, как только люди Юсуфзы уйдут отсюда, — сказал старый Шад, тяжело опускаясь на пыльный ковер, лежавший в углу. — Амина, что ты там пишешь?

В небольшом домике с глиняным, потрескавшимся от времени полом было темновато. Свет проникал в единственное окошко, расположившееся в плоской крыше.

Амина, сидевшая на коленях, прямо на полу, обломком карандаша шкрябала по грязноватой странице листа, вырванного из своей школьной тетради. Ловила зайчик тускловатого серого света, пробивавшегося сначала сквозь пасмурное небо, а потом и через крохотное окошко.

— Амина, ты меня слышишь?

Девушка не обратила внимания на своего деда. Она была занята.

Шад был стар. Девчонка точно не могла сказать, сколько ему лет. Да он и сам не мог, ведь никогда не считал годы от своего рождения.

Однако на вид родному деду по линии матери, Амина могла дать лет шестьдесят пять — семьдесят. Может, меньше, если сделать скидку на тяжелую жизнь в кишлаке.

Шад был не немощен, как хотела представить его пограничникам Амина. И уж тем более, его не звали Захидом, как она сказала шурави.

Несмотря на возраст, это был еще вполне себе крепкий, хоть и худоватый старик, прекрасно управлявшийся с сохой и плугом.

— Амина!

— Тише, дедушка, — проговорила Амина, поставив точку у последнего слова своего письма. — Я тебя слышу.

— Ты должна уехать! Должна уехать сегодня же ночью! — Шад встал, опираясь на колено. Потом выпрямился.