Трудовые будни барышни-попаданки 3 (СИ) - Дэвлин Джейд

Благодаря своим коммерческим приключениям я поняла смысл фразы «рассчитали без хозяина». А в этот вечер поступила именно так, с той разницей, что рассчитала без хозяйки: представила немного утомительное чаепитие, необходимые гигиенические процедуры — умывальник, еще лучше — баньку. И сон в уютной постели. Как будто ехала в забронированный номер, а не незваной гостьей к незнакомому человеку.

Дом нашли не без труда. Я быстро поняла, что по сравнению с Москвой Нижний Новгород — уездный городок. Сейчас же вокруг меня был мегаполис, да еще в момент восстановительной перепланировки, где каждый второй не знает, куда нам ехать, а каждый третий не хочет общаться.

Добрые люди все же встречались, и в сумерках мы прибыли по нужному адресу. Как я и предполагала, это был не дом, а небольшая усадьба, с оградой и крепкими воротами. А вот что касается остальных предположений и ожиданий…

Стучать пришлось долго. Потом из калитки высунулась бородатая физиономия.

— Кто тут пожаловал?

Я представилась, передала рекомендательное письмо, заодно спросила: с кем говорю? Дворник Василий стал чуть вежливей, но велел подождать и удалился.

Похоже, ждать я отвыкла — уж очень долго тянулось время, прерываемое вопросами Лизоньки: «Маменька, чего мы ждем?» Хорошо хоть, Зефирка погуляла.

Потом медленно отворились ворота, дворник велел Еремею заезжать. Я, как и прежде, стала его просить получше устроить моих людей, протянула полтину.

— С собаками в дом нельзя, барыня, — сказал дворник, увидев Зефирку. — Никак не можно, — уточнил он, когда я попыталась коррумпировать его остатками мелочи.

— Не хочу Зефирочку во дворе оставлять, — насупилась Лизонька, — не хочу-у-у! Сама оста-а-анусь!

— Ну, дело барское, — неуверенно произнес дворник, явно проинструктированный не пускать собак в дом, но не знавший, имеет ли право доводить барских детей до слез.

— Чего ты плачешь, миленькая? У твоей собачки шубка есть, — донесся голос с крыльца.

— У меня тоже шубка есть, — ответила Лизонька пожилой даме в жилете и капоре, — я тоже во дворе могу-у-у!

— Ну, пойдем, если только твоя собачка моих подружек не обидит, — сказала дама. — И вам добро пожаловать, Эмма Михайловна Штром.

Я улыбнулась, сделав вид, что не заметила ошибку, гадая, нарочитая она или случайная.

Легче всего оказалось с подружками, населявшими дом. Зефирка и в усадьбе кошек не гоняла, и вряд ли удивилась, когда увидела одновременно восемь штук, а судя по различным признакам, кошачье стадо было гораздо больше. Одни позволяли Зефирке себя обнюхать, другие шипели — собака их обходила, третьи молча улепетывали. Хозяйка поглядывала ревниво, но не придиралась.

А вот мое общение с Натальей Григорьевной, увы, шло по модели «кошка-собака», с осторожным обнюхиванием и еле слышным шипением. Во-первых, особым хлебосольством не пахло — как и в первый день я хлебала щи, правда наваристые, из фарфоровой тарелки. Во-вторых, застольная беседа оказалась под стать угощению.

Я с самого начала пыталась вывести разговор на привычные и понятные темы — например, урожай этого года, цены на овес, рожь и солонину — универсальный набор помещичьего общения. Но выяснила, что за провизией ходит кухарка и цены Наталью Григорьевну не интересуют. Подаренную коробку зефира хозяйка отложила. Не удалось перевести беседу и на прочие мои достижения. Наоборот, Наталья Григорьевна заметила:

— Что ж ты, милая, меня все спрашиваешь, будто стряпчий? Сама отвечай-ка!

Отвечать пришлось на вопросы, к которым я была максимально не готова: о моей многочисленной провинциальной родне. По версии хозяйки, я должна была знать о ней больше, чем она, прекрасно осведомленная о Салтыковых-московских, а также питерских…

Существует книга «Как говорить с умным видом о книгах, которые ты не читал». Увы, книга «Как говорить о неизвестных людях так, будто они тебе известны» мне не попадалась. Поэтому я не просто плыла, а, пожалуй, впервые была так близка к провалу или к признанию самозванкой. Особенно когда случайно передала привет от Салтыковой-рязанской, как тотчас же выяснилось, умершей за два года до Пожара.

Спасибо хозяйке, самозванкой меня не признала, зато стала поругивать мою мать.

— Ох, Степанида Платоновна, вечная ей память, как же так дочку-то воспитать можно! Пансион, науки, а родню не ведает.

Тут же выяснилось, что покойный супруг Эммочки в гостях у нее не бывал, зато о моем замужестве она слышала.

— И не воспитывала, и не приглядывала — выскочила самокруткой за первого франтика встречного…

— Наталья Григорьевна, — сказала я сухо и даже, пожалуй, громче, чем следовало, — мой супруг, Михаил Шторм, пал в бою за государя и отечество!

— Горюшко, соболезную, — вздохнула хозяйка без малейшего сарказма. — Траур годик относила? Это правильно, милая моя. Теперь тебе замуж надо…

Эк я попала! Ехала в Москву раскрыть тайну своего наследства, а попала в добровольное брачное бюро. Столь цепкое, что не вырваться.

Лизонька, не доев щи, начинала подремывать. Надо бы отправить ее спать, тем самым прервав разговор. Да и самой заснуть.

Но хозяйка вошла в азарт.

— Сейчас мы тебе, милая, столько женихов найдем! У меня пяток на примете: Голицыны, Бутурлины, Загряжские! Да вот Ростовцевы-орловские — три молодца на примете: Николя, Пьер, Мишель, а папенька их недавно в камергеры пожалован. Сегодня же читала…

— Наталья Григорьевна…

Но хозяйка будто с цепи сорвалась. Ей показалось, я не верю тому, что она прочитала в газете, она велела принести «Московские ведомости» и подать очки. Надела их, прищурила глаза. Но, верно, окулист ошибся со стеклами, и она подняла их на лоб, чтобы использовать естественное зрение.

— «Мартышка к старости слаба глазами стала, а у людей она слыхала…» — с ужасом услышала я голос Лизоньки и вспомнила, что не так давно рассказывала ей эту басню.

— Что-что ты говоришь? — удивленно спросила хозяйка. И я представила нас на темной улице, среди метели. Вещи бы не забыть…

Глава 41

— Это басня Крылова про мартышку и очки, — простодушно сказала Лизонька.

— А я в книге-то ее не видела, — удивилась хозяйка. — Петр Павлович говорил, что Иван Андреич ее в столичном салоне у князя Шаховского читал, жаль, не запомнил. Скажи-ка дальше.

Лизонька скоро сбилась, мне пришлось продолжить. Хозяйка расхохоталась, даже не подумав, что история про близорукую обезьяну относилась к ней.

— А что-нибудь еще вам известно, что Иван Андреич писал, да вот мне читать не довелось?

Я не очень представляла хронологию творчества Крылова. Оказалось, что про Ворону и Лисицу, про Лебедя, Рака и Щуку она знает, а вот про Обезьяну у зеркала да про Петуха и Кукушку — нет.

А я-то откуда знаю? Надо было в детстве заучить «Волка и ягненка». Я знала, чем закончится, казалось — пока не выучу, у бедного барашка есть шансы. Листала сборник дальше и случайно выучила два десятка других басен. Ну а в дороге, когда не было настроения сочинять сказки, рассказывала их Лизоньке.

Наталья Григорьевна была в восторге.

— Вот ты, милая, в каких кругах-то вращаешься — знаешь те басни нашего Ивана Андреича, какие не печатаны еще или до Москвы не дошли!

Стол преображался. Появилась кулебяка с семгой, сыр и столь же изящно нарезанный окорок, различные разносолы, вино. Наконец-то попробовали и мой зефир.

Хороший мне урок, конечно. А на будущее — тем более. Провинция-с по одним уложениям живет, а высший свет, вернее столичный, по-своему. Я уже поняла — в России сейчас две столицы: Питер, где император и министерства, и Москва, где живут отставные чиновники и крутятся купеческие деньги. Два центра ресурсов и силы, очень разные, но в одном схожи: их элитным обитателям не очень интересны урожаи, удои, позднее половодье и прочие темы провинциальных разговоров. Им управляющие присылают оброк, зимой приходят обозы с провизией, ну, еще летом можно съездить в поместье. А так светские столичные разговоры — кто за кого вышел, кто получил новый чин, родился, умер. У некоторых, гордящихся просвещением, еще и причастность к культуре, пусть и не без понтов, — модный роман, новая пьеса, незнакомая басня, как в моем случае.