Александр Прозоров - Басаргин правеж
Впрочем, ледоход еще катился по реке толстым одеялом из рыхлого, вспученного и переломанного льда, местами присыпанного снегом, а местами — землей с песком и ветками, а на берегах уже заскрипели ворота, закачались мачты крутобортых кочей с набитыми на брюхо лыжами, а на борта — толстым дубовым тесом. Они первыми заскользили в сделанные в припае возле причалов проруби, первые распахнули крышки трюмов и стали принимать заждавшиеся покупателей товары из ближних амбаров. Уже через неделю после начала ледохода один за другим кочи начали поднимать паруса и отважно врезаться носами в густую ледяную мешанину, отправляясь в далекий путь вокруг Мурманского берега к портам датчан, англов и франков.
Хозяева ладей и ушкуев с завистью смотрели вслед счастливчикам, ушедшим за прибылью, но поделать ничего не могли. Поморские кочи не боялись ни ударов острых льдин по усиленным бортам, ни затирания торосами, ни обледенения, а при нужде могли и вовсе скользить по льду на брюхе — лишь бы ветер был попутным, а лед ровным. Правда, и стоили они куда поболее других суденышек, а по мелководным извилистым рекам передвигались с немалым трудом — и потому дальше Северной Двины предпочитали не соваться.
Лед еще сплавлялся вниз огромными белыми полями, когда река начала подниматься. Это стало сигналом для большинства купцов грузить и свои посудины — на большой воде от столкновений уйти проще, да и в зажор попасть маловероятно. Риск, конечно, остается, но ведь каждый день простоя — убыток.
Глядя на соседей, стал собираться в путь и Басарга. Рана у него уже почти затянулась, боярин обходился без повязки. Карст Роде выглядел бодро — вино явно пошло на пользу. Однако и рана у него пока не зарастала, и рука висела на привязи. Похоже, сабля порезала какие-то мышцы, и теперь пленник надолго остался одноруким.
Дату отплытия назначила Северная Двина. Быстро поднимаясь, она добралась до козлов, на которых зимовал струг, и однажды вечером тот просто всплыл. Холоп бросил якорь, но эту ночь они провели уже на борту, а поутру подняли парус, и по сторонам зажурчала вода…
Ветер был боковым, однако просторы разлившейся реки позволяли холопу лавировать, словно в море, и он ловко пробирался вверх по реке, то поднимаясь с попутным ветром против течения, то резко перекладывая руль и проскальзывая к подветренному берегу, чтобы потом опять повернуть наверх.
— Глазам не верю, — покачал головой датчанин, — чем заслужили вы милость Господа, русские, что он наградил вас такими просторами? У нас, куда ни сунься, уже через час пути на деревню наткнешься, а через два — на крепость или город какой. Каждый куст кому-то принадлежит, за каждой канавой надсмотрщик, за каждый чих налог полагается. Здесь же, поди, отошел от реки, дом построил да и живи где хочешь и сколько хочешь?
— Коли заметят, подати придется платить, — предупредил Басарга. — За пашню, тони или меха. Чем жить станешь, за то и платить.
— Чего? — вытянул шею Роде.
— Подати платить, — повторил опричник.
— Прости, боярин, но я, видать, ослышался. Не сочти за труд, еще раз повтори, чем мне такая вольность грозит?
— Придется платить подати… — размеренно произнес Басарга Леонтьев.
— Подати! — нервно расхохотался датчанин. — Подати! Бери что хочешь, живи где хочешь… И всего лишь — подати! Эх, боярин, не бывал ты в местах, где у каждой крысиной норы моментом хозяин находится, сборами обложить норовит, а то и в рабы с потомками вместе записывает… А ваша жизнь суть вольная вольница. Ничто не запрещается, ничто не наказывается. Коли другим зла не делаешь, то и живи по своему разумению, где пожелаешь! Мечта…
— Так живи, — предложил с усмешкой боярин. — У нас всяким людям рады, лишь бы зла не замышляли.
— Рад бы в рай, грехи не пускают, — пожал плечами датчанин. — Я человек моря, от земли кормиться не умею. Поверишь, даже дома у меня на берегу нет. Иные от берега до берега живут, а я на берег от моря до моря попадаю.
— Но ведь родился ты где-то? Не на корабль же тебя чайки принесли?
— Чайки? На корабль? — Роде громко расхохотался, оценив шутку. — Можно и так сказать. Ибо вольной земли на Лабе, на которой я родился, нету более. Датский король завоевал. Я, правда, к тому времени уже в море жил. Сперва простым моряком, потом суденышко прикупил и торговать попробовал…
— Нешто моряки у вас такое жалованье получают, что на корабль с товаром деньги так быстро скопить могут? — удивился Басарга.
— За то, как я копил, меня в Гамбурге и Киле виселица ждет, боярин, — безмятежно признался датчанин. — Однако серебро скопленное все едино на пользу не пошло, рассыпался мой пинт еще до того, как прибыль успел принести. После того я к королю Фредерику на службу и пошел, корабли его в походах охранять. Посему датчанин я, так получается, по службе, а не по рождению. Ныне у тебя в полоне, можешь за русского считать.
— Что же с тобой делать, полонянин? — почесал подбородок опричник. — Я так понимаю, родичей у тебя нет? Выкупа за тебя никто не заплатит?
— Прости, боярин… — Карст Роде, забывшись, попытался развести руками и тут же охнул от боли.
— А король Фредерик выкупит?
— Так ведь я от судна отстал! Мыслю, в списках еще с осени не значусь.
— И у самого казны прикопанной тоже нигде не спрятано?
— Токмо не говори, что камень на шею и в воду, боярин, — рассмеялся пленник. — Я тебе еще пригожусь.
— Ишь ты, селезень сказочный… — хмыкнул опричник. — Откуда ты токмо так хорошо по-русски болтаешь?
— Так всю зиму в Холмогорах! — напомнил датчанин. — Там ни по-англицки, ни по-нашему никто со мной беседовать не собирался. Пришлось самому тумкать, где, что и как здесь обзывается. Да быстро, ибо немому пожрать себе найти не так-то просто. Но, вишь, ничего, управился.
— Русский, англицкий, датский, — согнул по очереди три пальца Басарга. — Знаю, куда тебя определить. Поместье мое по дороге у нас будет. А в нем у меня приют сиротский и школа. Грамоте детей окрестных учат, счету. Стрельбе из лука, снаряжению пищали, «Готскому кодексу»…
— Ах, вот оно что! — посерьезнел датчанин. — Выходит, ты не деревенский увалень из леса, а фехтовальщик известной школы? Знал бы, с топором и ножом не сунулся, тесак бы и кастет прихватил и в сарай какой тесный для схватки выманил.
— Ты и так неплохо дрался, Карст, — утешил его Басарга. — Посему я тебя у дома своего высажу и прикажу к школе определить. Языкам детей будешь учить и хитростям боя корабельного, владению парусом. Пока исцелишься полностью, иной пользы от тебя все едино не будет. А там посмотрим на старания твои. Коли хорошо себя покажешь, так, может статься, умом, а не золотом из плена выкупишься.
* * *Переезд государя в Александровскую слободу сделал прежний, привычный путь неудобным. От обжитой подьячим Яхромы что до Москвы, что до нового монастыря царского в верстах путь получался одинаковым, однако же по воде выходило, что округ слободы струг огромную петлю описывает, на полтораста верст, не менее. И все — против течения, либо на бечеве, либо на веслах пробиваться надобно. Посему на этот раз Басарга Леонтьев оставил струг в Калязине, взял под его залог четырех коней и во весь опор помчался узкими лесными проселками к Сергиеву посаду — хороших дорог в этом направлении накатать еще не успели. А к Александровской слободе путей не имелось вовсе.
Скачка заняла три дня, на исходе которых Басарга едва стоял на ногах. Однако же приказ царский он помнил: вернуться с вестями как можно скорее, а потому, как был — запыленный, пахнущий потом, в грязных сапогах, — решительно вошел на крыльцо «игуменского дома», как называли здесь царские палаты. Опоясанные саблями монахи, укоризненно глядя на неопрятного собрата, тем не менее проводили его в трапезную — имя подьячего Леонтьева говорило само за себя.
Монастырская братия ужинала. Именно братия, ибо здесь опричники сидели без оружия, в рясах и скуфьях. Длинные столы, заставленные блюдами и мисками, кувшинами и открытыми бочонками, застеленные коврами скамьи. Напротив двери, на высоком престоле, один из царских иноков громко читал псалтырь… Или жития святых — Басарга не прислушивался, он сразу направился к сидящему во главе «игумену». Пройдя вдоль стены, остановился за плечом, громко кашлянул.
— Я видел тебя, мой верный слуга, — чуть повернул голову Иоанн. — Верно, вести срочные, коли от снеди отрываешь? Сказывай.
— Ты приказал торопиться, государь, — обиделся на такую отповедь Басарга. — Вот я и поспешаю!
— Я не гневаюсь, — тихо ответил Иоанн. — Просто чтеца перебивать не желаю. Сказывай кратко.
— Ворует пуще прежнего пройдоха соловецкий. Несколько заводов и мастерских поставил, садки, верфь корабельную, семнадцать судов рыболовных. И все мимо росписи податной. Вот здесь в подробностях все исчислено, — протянул бумаги подьячий.
