Авиатор: назад в СССР 10 (СИ) - Дорин Михаил
Кажется, сейчас над этими лётчиками состоится «народный суд». Их двоих просто растерзают сейчас.
Глава 19
Кубинские солдаты беспомощно пытались образумить ангольцев, но те продолжали спрашивать с южноафриканцев «по полной». Мимо меня пробегал Мадейра, но я успел схватить его за плечо и не дать ворваться в толпу.
— Мештре, пусти! Он должен быть наказан, — попытался вырваться ангольский лётчик.
— Его накажут, но как именно, не нам решать, — ответил я и быстро рванул к самому центру схватки.
Термин «схватка» здесь не очень подходил. Это было настоящее избиение. И с каждой секундой шансов выжить у ЮАРовцев было всё меньше и меньше.
Если сейчас не вмешаться, парням придёт конец. Согласен, что у каждого ангольца есть причина ненавидеть пилотов противника. При нанесении ударов они не сильно разбирались — мирные это поселения или позиции правительственных войск. Да и сам режим апартеида в ЮАР в эти годы говорил о том, что нет у этих «белых» особого уважения к коренным народам Африки.
Чем же от них будут тогда отличаться ангольцы, если сами будут вершить правосудие над поверженным врагом? Нельзя, чтобы эти ребята, которых я уважаю и ценю, переступили черту.
— Отошли! Назад! — расталкивал я ангольцев, которые продолжали кричать и бросаться проклятиями в сторону поверженных пилотов.
— Советикус, нельзя!
— Он аугош! — кричал мне Фронте, размахивая своей палкой.
Что означало это слово, я не знал, но ангольцы именно этим термином характеризовали южноафриканцев. С трудом применяя силу и весь свой запас крепких выражений, я добрался до центра борьбы.
— Назад! Эштре! — громко крикнул я, но один из ангольцев всё ещё продолжал срывать с комбинезонов сбитых пилотов нашивки. — Ты понимаешь, что я тебе говорю⁈
Добавив ещё к сказанному несколько эпитетов, темнокожий парень отошёл в сторону. Вокруг южноафриканцев образовалось небольшое пространство, в котором я перемещался, отгоняя самый буйных ангольцев.
Я обвёл взглядом собравшихся, пытаясь найти среди них хоть одного, кто бы что-то понимал по-русски.
— Мештре, он аугош! Его надо казнить! — вышел вперёд всех Фронте.
Такое ощущение, что сейчас напротив меня злые хищники, а сам я их добыча, которую они загнали и вот-вот растерзают.
— Что значит аугош? — спросил я у него, но Фронте не смог найти для меня аналог русского слова.
Другой анголец произнёс вслед за моим подопечным долгую речь на португальском. Из неё я понял только одно слово — «тортурадор», которое означало мучитель или палач.
— Палачи? — указал я на южноафриканцев и кричащий анголец быстро закивал головой.
Появился Мадейра, который встал рядом со мной и призвал всех помолчать.
— Мештре, говори. Иначе тебя не поймут, зачем ты защищаешь их, — сказал он мне, кивая в сторону лежащих на земле пилотов.
Я посмотрел на южноафриканцев и увидел двух испуганных людей. Один из них медленно сел на бетонку, сплёвывая кровью. Второй слегка перекатился к товарищу и тоже постарался сесть.
Фронте что-то прокричал на португальском и замахнулся палкой на полулежащего южноафриканца. В последний момент я успел перехватить его инструмент для дополнительной опоры при ходьбе и не дать ангольцу ударить светловолосого пилота.
— Мештре… он тортурадор! — прокричал Фронте, яростно посмотрев на меня. — Они и ваших убили. Мирный самолёт с женщинами и детьми.
— Знаю.
— И после этого ты не хочешь их наказать? — спросил Фронте.
Я посмотрел ещё раз каждому из ангольцев в глаза, а затем на ЮАРовцев, которые медленно поднимались с бетонки.
Разорвать? Как только представлю, что кто-то из этих ребят нажимал на боевую кнопку и пускал ракету по-нашему Ан-26 или сбрасывал бомбы на головы мирных граждан, хочется встать рядом с ангольцами и вершить суд самому. Но я не палач, в отличие от южноафриканцев.
— Очень хочу наказать. Но чем тогда я буду лучше них? — ответил я Фронте. — Все слушайте сюда!
Мои слова вызвался перевести Мадейра.
— Вы не палачи и не мучители. Преступлениям людей, которые бомбили ваши деревни, нет оправданий. Их будут судить. Ваша страна встала на этот путь — независимости, свободы и порядка. А порядок подразумевает закон.
Ангольцы молча слушали и смотрели то на меня, то на ЮАРовцев. Их гнев и звериный оскал начал затухать.
— Помогите мне их сопроводить, — громко сказал я кубинским солдатам доставившим в Лубанго южноафриканцев.
Ангольцы неохотно отпустили кубинских военных, которых удерживали рядом с вертолётом самые крупные ребята.
Подняв с земли южноафриканских пилотов, мы медленно прошли сквозь расступившуюся толпу. В этот момент как раз и подъехали на нескольких автомобилях представители одной из силовых структур Анголы. Принадлежность их было нетрудно определить.
В гражданской одежде, уверенный в себе вид, оценивающий взгляд и очень яркая улыбка — стандартный набор внешних признаков «секуранца».
К нам приблизился анголец маленького роста в больших очках. Из всех представших перед нами гостей он, пожалуй, меньше всех был похож на каноничного представителя органов государственной безопасности.
— Почему пленные побиты? Были проблемы? — задал вопрос анголец, очень неплохо говоря на русском.
Я ещё раз взглянул на пилотов. Разбитые лица и потрёпанный внешний вид подтверждает, что ангольцы оказали им «достойный» приём.
В это время, к кубинским солдатам, подошёл полковник Дель Потро. Он быстро объяснил, что пилотов необходимо передать приехавшим ангольцам. «Коротышка» не сводил с меня глаз, ожидая, что я отвечу.
— Выпали после посадки. Когда из вертолёта выходили, — ответил я, смотря вслед южноафриканцам, которых усаживали на заднее сиденье одного из УАЗов.
— И никто не подхватил? — продолжил спрашивать низкорослый, продолжая широко улыбаться.
— Не успели. Всё очень быстро произошло, — ответил я.
Анголец пожал руку мне и каждому солдату, внимательно осмотрел собравшуюся толпу и пошёл к своей серо-стальной «Волге». ЮАРовцев так и не усадили в автомобили. О чём-то они пытались договориться. Особо рвался куда-то парень, которого чуть не зашиб Фронте.
Больше мне здесь было нечего делать, и я пошёл к своим соотечественникам в здание высотного снаряжения. Тем более что пора бы и переодеться после боевого вылета.
Не успел я прийти и ста метров, как делегация «секуранца» догнала меня на машинах, остановившись рядом.
Двери «Волги» открылись, и оттуда вышел тот самый «коротышка» вместе с южноафриканским пилотом. Тот самый, одного из которых я прикрыл от гнева моего товарища Фронте.
На заднем сиденье я мельком разглядел ещё одного человека. Лица я не видел, но то, что это был не анголец, судя по его белой коже, это очевидно. Наверняка кто-то из «посольства Советского Союза».
— Этот пилот хочет вам что-то сказать, — сказал анголец. — Вы понимаете по-английски?
— Понимаю.
Южноафриканец посмотрел на меня и молча, протянул руку. Его голубые глаза ждали ответной реакции.
— Я капитан Петер Ботэ. Кавалер Серебряного креста почёта, — вытянулся в струнку светловолосый пилот, поправляя воротник тёмно-зелёного комбинезона.
Крест почёта был в те годы очень серьёзной наградой в армии ЮАР. У него было несколько степеней. Если этот капитан получил серебряный крест, он явно был весьма серьёзным лётчиком в авиации южноафриканцев.
— Вы спасли меня от этих «нелюдей». Вы, советский человек, понимаете, что гуманизм лежит в основе всего. Благодаря вам у меня есть надежда на возвращение домой, — сказал пилот на английском языке ещё ближе, протянув ко мне руку.
Возможно, и было бы правильным пожать ему руку, проявив уважение к противнику.
Вот только, где был их гуманизм, когда его товарищи сбивали наш транспортный самолёт, уходящий из района боевых действий с людьми? Почему его соратники не вспомнили о гуманизме, когда бомбили деревни ангольцев и бросали на убой повстанцев из УНИТА, ещё больше ввергая страну в ужас гражданской войны?
