Пионер в СССР (СИ) - Ларин Павел

Богомол, заметив столь пристальное внимание со стороны нескольких десятков глаз, медленно вышел из-за дерева, помахал рукой, а потом повернулся и двинулся в противоположную сторону. Судя по прямой спине и доносившемуся до нас бормотанию, он лихорадочно планировал тактическое отступление, потому что сейчас все шишки полетят на него. Буквально через два шага пацан резко сорвался с места и рванул вперед. Видимо, даже будучи полностью неадекватным, с моей точки зрения, этот придурок понял, что явился причиной, мягко говоря, небольшого недопонимания.

— Вы… — Элеонора уставилась сначала на Константина, испепеляя его глазами. Бвло такое ощущение, что из ее глаз сейчас выстрелят лазерные лучи. При этом сам Костик старался собственным телом закрыть от сурового взгляда начальства Мишина, Лапина и остальных. Естественно, хрен у него что вышло.

Затем взгляд заместителя директора перескочил на меня. Я и Фокина все так же находились на небольшом расстоянии от главного действа. Поэтому смотрелось все так, будто мы заварили какую-то хрень, а теперь наблюдаем за плодами своих трудов.

— Ванечкин… — Протянула Элеонора с весьма настораживающей интонацией. Затем внимательно изучила всех по очереди. Фокину, Селедку, Ряскина, Мишина, парней из старшего отряда. — Все, кто причастен к случившемуся, бегом в административное здание! В кабинет директора…

Она развернулась к Гоблину который, соглашаясь, кивал головой в такт словам своего зама. Удивительно, между прочим, молчаливый тип. По идее, это он должен раздавать указания. Но почему-то все время выступает Элеонора. Начальство, не сговариваясь, двинулось в сторону администрации лагеря. Через пару шагов Элеонора обернулась, посмотрела на Константина, застывшего с несчастным видом на месте, а потом рявкнула так, что с ближайших деревьев отсыпалась листва.

— Бегом!

Глава 17

— Это — конец! Это — конец! Это — конец!!!

Мишин бегал вокруг нас, медленно, но верно погружаясь в состояние, близкое к истерике. Хотя, нет. Не медленно. Он погружался в состояние истерики со скоростью поедания котлет. А котлеты, как и все остальное, Мишин поедает очень быстро.

— Перестань! У меня сейчас морская болезнь начнётся от твоих мельтешений. — Ряскин схватил шишку с земли и швырнул ее в Толстяка.

Естественно, промахнулся. Шишка прилетела Богомолу в плечо. Богомол удивленно посмотрел на Антона с выражением во взгляде, будто хотел спросить:«Кто здесь?». У него реально физиономия выглядела сильно обалдевшей. Он не мог понять, откуда вообще все эти люди взялись. В итоге Богомол всё же ничего не сказал. Просто отвернулся.

Мы сидели возле корпуса. На улице начало смеркаться, но заходить внутрь здания почему-то не хотелось.

Ужин прошел без нашего участия. Правда, Елена Сергеевна позаботилась и оставила шесть порций своим подопечным. Мне, Ряскину, Васе, Богомолу, Селедке и Фокиной. О придурках из старшего отряда она, кстати, тоже не забыла. Все-таки Леночка — исключение из правил. Вожатая не только красива, но и умна, добра… Короче, просто идеал какой-то.

Вожатая вообще очень сильно переживала за всю ситуацию. Но ругать, в отличие от Константина, который, кажется, готов был нас убить, и если бы его не сдерживал уголовный кодекс, непременно убил бы, не стала. Только посмотрела на меня грустным взглядом и покачала головой. Опять почему-то на меня…

После того, как Элеонора пропесочила всех участников драки, нас отвели в столовую, где не очень довольная вынужденной задержкой повариха махнула рукой в сторону трех столов, сдвинутых друг к другу. И мы получили положенный ужин. Видимо, при всем том, что наша компания снова умудрилась отличиться, рисковать здоровьем детей и держать их на голодном пайке руководство лагеря не решилось.

Но аппетита не было ни у кого. Даже у Мишина. А это вообще нечто странное. Можно сказать, из ряда вон.

Все сидели, будто в воду опущенные. Кроме меня, Федьки и Маши. Мы втроем особо не веселились, конечно, но и драму не разыгрывали.

Ну, я и Маша — понятно. Мы еще не успели поговорить с девчонкой наедине, однако, судя по тому, что Фокина изначально вступила со мной в диалог, а не начала предпринимать решительные шаги, могу предположить, на данный момент нас интересует одно и то же. Как выбраться из этой чертовой ловушки.

А вот Лапин…

Причина всеобщего трагизма у подростков, на самом деле, была простая.

— В субботу — родительский день, товарищи пионеры. И с каждым из ваших пап и мам мы будем беседовать лично. — Сообщила перед тем, как выпустить нас из директорского кабинета, Элеонора. — Соответственно, вы понимаете, скорее всего, итог родительского дня — ваше позорное исключение и преждевременная дорога домой.

Прозвучало, прямо как «преждевременная кончина». Хотя, реакция товарищей на то и была похожа. Словно они узнали о смертельном диагнозе. Вот именно эти слова заместителя Гоблина и стали причиной всеобщего уныния.

А Лапин, я так понимаю, не переживал лишь по той причине, что был уверен, папочка точно будет на его стороне. Насколько я понял по словам той же Нины Васильевны, сказанных еще в день приезда, папаша у спортсмена — какой-то большой, важный человек. Об этом, кстати, помнила и сама Элеонора. Каждый раз, когда ее взгляд останавливался на Федьке, она хмурилась и кривилась, будто от зубной боли. Видимо, понимала, виновные в драке, может, действительно поедут домой, но и не факт, что следом за нами не поедут домой директор лагеря со своим замом. Если родитель Лапина настолько крут, то вполне возможно, он накажет не только прямых нарушителей, но и косвенных, которые были не в состоянии уследить за детьми. Однако, надо отдать должное Элеоноре, несмотря на вполне реальную перспективу проблем для администрации, она Федьку из числа нарушителей порядка и дисциплины не исключила. Даже из страха перед крутым папочкой не исключила. Видимо, решила быть честной в данном случае.

Наша компания, конечно, в Лапина пальцем не тыкала. Подумали, как-то глупо кричать, мол, мы не сами, это все он. Но, я так понял, Элеонора и без наших показаний вкурила, кто есть зачинщик всей истории. Ведь, не начни Лапин ко мне цепляться, пройди он мимо, все вообще бы сложилось иначе…

— Отец меня убьет…– Выдал, наконец, Ряскин.

Мы после ужина в сопровождении бдительной Елены Сергеевны, не отходящей ни на шаг, пришли к корпусу и теперь сидели на скамейке прямо перед входом.

Это была первая фраза, сказанная кем-то из моих товарищей после всего произошедшего. И она послужила определенным катализатором для процесса нарастания дальнейшей паники. Именно после слов Антона Мишин вскочил с лавочки, на которой мы сидели, и принялся нарезать круги. Как будто до него только сейчас дошло, насколько серьезно на этот раз влипла наша компания. И кстати, в этот момент я тоже понял, мое спокойствие и спокойствие Фокиной — крайне неуместны.

Потому как приедут не только родители Ряскина, Мишина, Селедки и всех остальных. Мать Ванечкина явится тоже. И Фокина не останется в стороне, очевидно. Ее родителей следует ждать вместе с остальными. А это, между прочим, реально проблема.

То, что нас отчислят из лагеря, да и хрен бы с ним. Но оказаться дома, рядом с человеком, который знает Петю лучше, чем кто-либо…это прям засада, скажем честно. У Фокиной история та же. Нас могут спалить в первые несколько часов. Родители видели своих детей на протяжении четырнадцати лет ежедневно. Они знают о Ванечкине и Фокиной все. Вообще все…

— Это — конец! — Заголосил в который раз Мишин и зашёл на новый круг своего панического марафона.

В принципе, я частично был с ним согласен. Может, не конец, но определенно следует предполагать новую жопную ситуацию.

— Что сидим⁈ Кого ждем⁈ — На порожках корпуса нарисовался Прилизанный. Очень злой Прилизанный. Он даже не пытался выглядеть добреньким вожатым, как раньше. — Новых проблем ждем⁈ Я от вас до самой субботы вообще отходить не буду. Ни на шаг. А ну, бегом по комнатам. Ко сну пора готовиться.