Феникс. Начало (СИ) - Путилов Роман Феликсович

— Мишенька, тебе деньги дать за аренду гаража, на срок, пока папа твой не приедет? — я полез в карман: — Сколько я тебе должен?

— Да я пошутил, Саша! — Миша отвел глаза и протянул мне ключ: — Конечно, забирай.

— Отлично. — ключ от гаража я надел на кольцо с другими ключами: — Теперь откатим контейнеры на место и по дороге обговорим еще одно дело.

— Что за дело? И может не покатим их обратно? Мы их сюда то еле-еле прикатили…

— Мужики, надо сделать все, как надо. Тут каждая мелочь важна. Поэтому, мы берем и катим баки обратно. Тем более, что обратно под горку катить — уже легче.

— Ну и ладно, докатим — Вадик уперся в зеленый бок контейнера, напрягся, и покатил его, ускоряясь с каждым шагом.

— Эх, дубинушка- Миша с Женей уперлись руками во второй ящик, а я чуть подзадержался, вталкивая в узкие щели ворот и калитки гаража тонкие, невесомые стебельки — Миша конечно отдал мне ключ, но есть вероятность, что у кого-то есть второй экземпляр. Если, в мое отсутствие, кто-то откроет гараж — я узнаю.

Обратная дорога действительно было легче. Пустые контейнеры весело подпрыгивали на трещинах в асфальте, парни приободрились, и через десять минут мы уже втискивали зеленые короба в бесконечный ряд подобных им контейнеров.

Возле будки охраны я остановился и показал на широкую скамейку у поднятого шлагбаума.

— Давайте здесь поговорим. Если кто-то поблизости появится, то мы его заметим. Скажите, парни, по вашему мнению, зачем мы сделали то, что сделали?

Мои подельники озадаченно переглянулись.

— Ну…это было круто! Как мы от полиции удрали…

— Парни, это не смешно и не весело. А если бы у вас мопед заглох? Ну ладно, вас бы просто на учет поставили, а вот если бы у нас баллончики не сработали? Или полицейский, вместо того чтобы тереть глаза, выстрелил бы в кого-нибудь из нас? А если нас сейчас прихватят со стволами от того, что кто-то начнет хвастаться? Лет по десять дадут каждому, не меньше. И только лет через пять, теоретически, может быть, выпустят. Поэтому тут детские игры заканчиваются, начинаем жить по-взрослому, где жизнь или смерть, как в русской рулетке, может выпасть в любой момент. И я сейчас перед вами не рисуюсь и не гарцую красивыми словами. Просто, примерно месяц назад, я огляделся на нашу жизнь и меня, как холодной водой окатило. Я понял, что мы неправильно живем. Вот, вроде бы, все хорошо, все, что необходимо для жизни, у людей есть. Только, как не крутись, но выше уровня, на который тебя судьба при рождении поставила, ты не поднимешься. Упасть можешь, а выше подняться — не получится. Вот у тебя, Вадик, кто родители?

— Э-э-э… мама учитель, а папа прораб на стройке.

— А ты кем хочешь стать?

— Не знаю пока. Не думал об этом…

— Не думал? Ну ладно, давай, сейчас подумаем. Как ты видишь свой будний день через десять лет?

— Я не знаю, наверное, в муниципалитете, в экономическом отделе сижу, кофе пью…

— И с тоской ждешь конца рабочего дня. Платишь за ипотеку половину заработной платы, каждый день, со страхом, ждешь увольнения. Ждешь, когда родители оставят тебе наследство, чтобы рассчитаться, наконец, за квартиру, за которую будешь платить лет тридцать, и съездить на море в отпуск. И ты всю жизнь будешь перекладывать тупые, никому не нужные бумаги, а там подрастет твой ребенок и будет, в глубине души, ждать, когда ты своим уходом поможешь закрыть уже его ипотеку. И когда ты, старый и больной, будешь стоять на крыльце аптеки, прикидывая, что купить — лекарства или колбасу из сои, мимо проедет красивый автомобиль, в котором будет сидеть господин Хвостов, который Глеб, в шубе из соболя, с красивой двадцатилетней третьей женой. Представил? А теперь скажи, реально Глеб настолько лучше тебя? Или может быть, в несколько раз удачливее или умнее? Ну скажи?

— Ну ты же знаешь, что у Глеба папа…

— Вот именно. Не Глеб, а папа, его золотой папа, начальник финансовой гвардии района, одновременно, почему-то, очень богатый человек. Странно, правда? Такой старый, добрый феодализм, в котором если папа барон, то и сын будет бароном. А ты Вадик, по масштабам средневековья, всего лишь свободный виллан, лично вольный человек, только полностью зависимый от воли барона. Хорошо, если барон не жадный, и ворует не все деньги, которые присылает сюзерен. И ты крутишься, как белка в колесе, экономишь каждую копейку, и вроде бы, тебе зарплату подняли, на несколько процентов, ты уже доволен, строишь планы на будущее, а тут БАХ! Сюзерен поднимает коммуналку на те-же проценты, а за ним поднимаются цены на все, и ты опять такой же бедный, как был до того, как тебе подняли зарплату. И все начинается сначала, тебе просто не дают жить лучше. Проходят десятилетия, и ничего не меняется.

И тут же я вижу другую картину. В нашу страну приезжают люди, чужие здесь, плохо знающие язык, и начинают крутится — ставят ларек, торгуют по четырнадцать часов в сутки, живут по двадцать человек в комнате, спят на нарах в три яруса. А глядишь, через пять лет у него уже три ларька, грузовик и двадцать работников — земляков. А через десять уже ты, Вадик, сидишь в трехэтажном офисе, принадлежащем многочисленной семье этого человека, и каждый день, по двенадцать часов, ведешь черную бухгалтерию, потому, что государственной зарплаты, что платит муниципалитет, тебе на ипотеку не хватает, и ты идешь к этому бизнесмену главным бухгалтером. Он тебе предлагает зарплату в два раза больше, чем платит государство, и ты впервые везешь семью в Европу, на неделю, а потом, из чувства благодарности, помогаешь хозяину бизнеса уходить от налогов, а в спину тебе дышит двоюродный племянник хозяина, который быстро учится тому, что умеешь ты. А через три года приходит налоговая проверка и оказывается, что там, где не надо, стоят твои подписи. Сотрудники фирмы, все, как на подбор, родственники хозяина, на допросах подтверждают, что деньги обналичивал ты и забирал ты. И ты, в полным соответствии с законом, уезжаешь пилить лед на Ямал, лет на семь, и твою, выстраданную квартиру, единственное жилье, на которое ты горбатился, изымают в доход государства, а жену твою с ребенком выселяют в муниципальное общежитие, из расчета по шесть метров на человека, с единственным туалетом на этаже. А в твоем бывшем кожаном кресле сидит другой человек, твой бывший заместитель, племянник хозяина. И работники в фирме все те же, только название на вывеске новое. Только тебя там нет, вот и все. Тебя больше нет в этой жизни. Нравиться картина? И мне не нравится такая судьба. И всем нам, без исключения, уготовано что-то подобное. И я понял, что не хочу так жить. Тогда я стал думать, как можно выбраться из этой кучи нежного дерьма, которое нас обволакивает. Я понял, что если со мной будут люди, которые готовы всегда прийти на помощь своему…скажем так, брату или сестре, и готов пойти на многое, то у меня, и у вас, если вы будете со мной, появится шанс, настоящий шанс. Поэтому я вам предлагаю быть со мной вместе. Если мы будем заодно, то я вам обещаю, что жить вы будете лучше. А теперь вы должны решить — вы со мной?

— Жить будем лучше? — Миша горько усмехнулся: — Жизнь будет яркой, но короткой?

— Миша, я вас не в банду зову. Это все не наше. Я вам предлагаю создать, ну скажем, группу единомышленников, которая будет помогать друг другу во всем. Советом, деньгами, общественной реакцией, созданием скандала или широкого электорального мнения. Мы будем тащить друг друга вверх и вперед, используя любые методы. И оружие, которое мы, с боем, взяли, важная часть этого будущего. Но это не повод лишний раз доставать его, делать с ним сэлфи, токи, или еще, что там делают. Ну, что скажете? Все согласны? Еще можно уйти и не иметь ко всему этому отношение.

— Можно попробовать…- Женя обвел взглядом всех, Миша с Вадиком, после паузы кивнули.

— Ну, тогда, начинаем завтра. У нас первая тренировка. Мы должны добиться, чтобы мужика, который вступился за беременную жену и, случайно, застрелил одного из нападавших, завтра отпустили домой, а не посадили, как собираются, в тюрьму. Завтра в три часа дня в суде будет заседание, где парню, кстати, Миша, твоему тезке, объявят меру пресечения.