Последний министр (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Сжимал кулаки, разжимал.

Дышал тяжело.

Откровенно хотелось пойти вслед за Николаем, схватить его за шкирку и в лицо спросить:

Что ты творишь?

Но нельзя…

Не работает так, к сожалению.

Протопопов прервал мысль.

Не хочется называть как-то непотребно августейшую особу, но повёл себя Государь неправильно, как сейчас модно говорить — неэкологично.

Другого Протопопов ожидал от столь долгожданной встречи с глазу на глаз.

Потому выводы и впечатления после часовой беседы с царской особой оказались неутешительны и не впечатлили по своим результатам.

Плохонько вышло.

Совсем плохонько.

Захочешь поискать плюсы, так не найдёшь днём с огнём.

Не так он себе видел эти самые результаты и, понятное дело, не на то рассчитывал после завершения аудиенции. Николай не поддержал инициативы министра и вообще… На вкус Александра Дмитриевича, Государь тянул резину и пребывал в аморфном политическом состоянии.

Почему?

И можно ли было это предвидеть? У министра ведь с собой доводы имелись, как хотелось полагать — веские.

На этот вопрос сложно было дать однозначный ответ. Однако в текущей обстановке у Протопопова имелось отчётливое понимание, что лицо принимающее решения на момент 1917 года — это Император. И со своей задачей склонить ЛПР на свою сторону, Протопопов не справился и больше того — провалился.

Но из каждого своего промаха Александр Дмитриевич привык делать определенные выводы, чтобы учесть допущенные ошибки и по возможности не повторять их впредь.

И министру казалось, что свой вывод из встречи он сделал.

Была выявлена проблема, видевшаяся ключевой.

Стало понятно с чем предстоит работать в ближайшие дни.

Протопопов уяснил для себя, что царь не гибкий человек — дави не дави, а не прогнется, а если и прогнётся, то лишь для того, чтобы амортизировать. Больно так.

Где царь, а где гибкость?

На разных полюсах, если только.

Исходя из этого, просился вывод, что августейшая особа совсем или крайне плохо поддаётся влиянию и любого рода манипуляциям из вне.

Любому.

За это качество Государя безусловно можно было уважать, как мужчину. И в других ситуациях такую несгибаемость можно было смело в пример приводить. Но имелась поправочка, которая все перечеркивало, по сути сводя достоинство на нет. В в некоторых случаях царская негибкость легко превращалась из достоинства в недостаток.

Негибкость приводила к зашоренности ЛПР и к узости взглядов. К той самой политической импотенции.

Николай не принимал выводов и умозаключений, сделанных другими людьми, не доверял им и его решения основывались исключительно на громоздкой аналитической работе, которую царь проводил в собственной голове, тихо сам с собою. Он верил, как самодержец и «хозяин русской земли», что достоверно знает, как русскому народу будет лучше. И отвергал любое делегирование и разделение полномочий, считая это неправильным и неуместным потому, что никто другой на самом деле понятия не имеет о исконных интересах России-матушки.

Надо ли говорить, что такой подход в моменте предреволюционной лихорадки по сути ничем не отличался от бездействия и даже противодействия? Когда решения требовалось принимать оперативно и не откладывать дело в долгий ящик, но Государь медлил сам того не хотя. В модели Николая напрочь отсутствовали спонтанность, интуиция и вещи так или иначе с этим связанные. Ну и что пожалуй ещё главнее — отсутствовало доверие к собственному окружению.

Манера проводить полноценное исследование, выслушивать всех и каждого, сопоставлять, а потом «в муках» принимать решение, она была хороша и давала результат в мирное время. Но это манера управления стабильным и процветающим государством, а не страной, повисшей на грани гибели.

Решения царя подчас запаздывали настолько, что на момент их принятия и тем более исполнения, эти решения становились неактуальны и вредны. И временами случалось так, что предпринимать следовало диаметрально противоположные действия и предпринимать немедленно. Но, увы, Государь по новой запускал жерла своей бюрократической махины и перемалывал любую инициативу. В остатке, государство, огромная Империя, находилась в стагнации, а затем и в рецессии. И после встречи с Государем Протопопов увидел это все своими глазами.

Исходя из вышесказанного, Александр Дмитриевич отчётливо понял — действовать надо самостоятельно, пока его не уволили или не убили, а того и гляди не сделали и того и другого одновременно. Даже, если в конечном итоге Николай ознакомится с докладом министра внутренних дел и сделает правильные выводы, будет поздно.

Поезд Российской Империи раз и навсегда уйдёт в небытие.

Поэтому дальше самостоятельно. И если министр не найдёт обозримых возможностей, их потребуется создать.

Как то так.

Уходя из приёмной, Протопопов все ещё пылал изнутри и был крайне зол. В дверях он едва не сорвался на явившегося Мордвинова, который взялся сопроводить министра до автомобиля. Завела Александра Дмитриевича совершенно дебильная улыбочка флигель-адъютанта, которую живо появилось желание поправить. Править лицо Анатолия Александровича министр не стал, зато на полном ходу двинул хорошенько плечом в плечо флигель-адъютанта, как будто бы случайно и мигом усадив полковника гвардии на задницу.

— Ой! Извините Бога ради, я как-то вас не приметил сразу!

Протопопов одарил Анатолия Александровича такой же совершенно дебильной улыбочкой в ответ. С лица же полковника улыбка разом сошла и он нахмурился. Надо сказать, что брякни сейчас этот человек что-либо и министр не задумываясь открутил бы ему башку своими руками, начхав на дуэли и почие приблуды.

Но надо отдать должное флигель-адъютанту, выдержки у него хватило, чтобы не развязать конфликт прямо у царских апартаментов.

— Ничего бывает, повнимательнее будьте… — ответил он.

Александр Дмитриевич смекнул, что погорячился и не на том человеке срывает злость, таки помог полковнику подняться. Подал руку и рывком поставил Анатолия Александровича на ноги.

— Как прошло то? — спросил флигель-адъютант.

Протопопов не знал, отвечал ли прежний министр на подобные вопросы, но у него самого отчитываться не возникло желания. Он молча резко развернулся и зашагал к автомобилю, где его ожидал генерал Курлов. Сейчас ещё Павел Григорьевич, все это время торчавший на морозе, начнёт вопросы свои задавать, а ответить на них ровным счетом нечего.

Вот в таком взвинченном состоянии, Протопопов подошёл к своему автомобилю, едва не в припрыжку и застал зевающего Курлова праздно шатающимся вокруг «Опеля». От нечего делать Павел Григорьевич лепил и кидал снежки, выбрав вот такой способ согреться, а заодно отвлечься от вороха проблем.

— Едемте!

С ходу бросил Протопопов, приближаясь к автомобилю. Курлов, который в этот момент как раз слепил себе новый снежок, обернулся.

— О! Задержались вы, Александр Дмитриевич. Ну как все прошло то? Живо рассказывайте!

— Уезжаем, Павел Григорьевич, нам определенно здесь больше нечего делать, по пути расскажу, — ответил чуть более развёрнуто Протопопов.

Генерал не стал кидать снежок, выбросил на землю и насухо вытер о куртку руки, обеспокоенный реакцией министра.

Протопопов не дожидаясь, когда Курлов задаст следующий вопрос, решил завести автомобиль, который генералу хватило мозгов заглушить. Понятно, что топлива «Опель» жрал как не в себя, даже на холостом ходу, но за час, что Протопопов пробыл у Государя, машина остыла и натурально в льдину превратилась. Способа завести примитивный автомобиль в мороз, кроме как с кривого стартера, на 1917 год не существовало. Хотя на «Кадиллаках» уже активно разрабатывали новый и менее травмоопасный способ заводки, начав деятельность как раз накануне мировой войны. Но «Опель» даже тогдашний это не «Кадиллак» и заводился он по старинке механически. Впрочем, тем лучше — Протопопову определенно была нужна разрядка, да и отсрочка от необходимости отвечать на вопросы во время пути.