В гостях у Рема или разведчик из будущего (СИ) - Птица Алексей
— Ну, ты даёшь! А когда это было? Там же с обеих сторон по три десятка человек махалось.
— Так это в самом начале, мы же дальше пили, смотрим, наши подтягиваются, да патрули подошли, да и с их стороны тоже людей прибавилось. Они начали задирать наших. Слово за слово, хреном по столу, ну, и занялась кутерьма, а мы уже пьяные все в дупель, еле на ногах стоим, а тут опять кипиш, бросили тогда мы всё, подорвались со стульев, а я уже успел заплатить, и тут же в драку. Шольц впереди — и бац табуретом коммунисту по башке, тот в аут, табурет рассыпался, Шольц ножку оставил и давай работать ею, а у Франца нож уже полицейские отобрали до этого.
— Это когда? — вклинился кто-то в горячее повествование.
— Да коммунисты нажаловались, и они отобрали. Неважно это, слушайте, что дальше было. Вот мы добежали и давай драться, я табуретом отмахиваюсь, голову берегу, а они лезут дуром, кастетами машут, один как саданул меня по плечу, форму порвал, другой упал, в ногу зубами вцепился и давай рвать меня, сука. А я ему левой и по голове, голове. Бац, бац, тут меня кто-то снёс, я упал, табурет потерял, начали по мне топтаться, насилу вылез. А уже полицейские набежали, молотят всех подряд дубинками, все врассыпную, я тоже. Хух, насилу убежал. Дворами, дворами, квартала два петлял, потом в трамвай на подножку вскочил и уехал. Коммунист ещё один бежал, хотел тоже уехать на нём, так я в него плюнул на ходу, он пока стирал плевок, а трамвай уже тю-тю.
— А-ха-ха-ха! — начали смеяться над последней фразой. — Ну, ты, Август, даёшь!
— Что поделать, это не я такой, это жизнь наша такая! А наши жизни ещё понадобятся Германии. Мы, немцы, должны держаться друг друга и бороться с засильем коммунистов. Всё зло от коммунизма!
— О! А раньше ты почти и не разговаривал, больше молчал или работал кулаками.
— Что с людьми делает хороший удар по черепу! — засмеялись вокруг штурмовики.
— Смейтесь, смейтесь, а я только сильнее буду и умнее. Вы ещё узнаете, кто такой Август фон Меркель! Я добьюсь всего и добьюсь сам!
— Ладно, остынь. Молодец, что рубился наравне с остальными, тут тебе уважуха от всех.
Шириновского похлопали по плечам, одобрительно смеясь, и отстали. Он же про себя только усмехнулся. Да, разговоры разговорами, но пора бы уже завоёвывать авторитет и пробиваться в лидеры, а потом… потом уйти, но звание офицерское выслужить обязательно надо. В последующем пригодится. Короче, как у наперсточников всё делать: кручу-верчу, обмануть хочу. Тебе, себе, мне, опять мне, снова мне, может быть, мне и вновь только мне.
— Так, говорите, Шольца в полицию замели? — отвлёкся он от своих мыслей.
— Да, он там по запарке кому-то из «шупо» (охранной полиции) в морду зарядил, его повязали и увезли в участок. Не видать ему теперь карьеры в мэрии, идиоту, а ведь почти удалось от нас уйти. Но штурмовик — это призвание! Вот его и накрыло… с головой.
— А когда выпустят?
— Да хрен его знает, когда его выпустят. Посидит дней десять, поработает на общественных работах, а могут и впаять реальный срок. Тут нужно за него залог заплатить, иначе не выпустят, да и ходатайство сделать. Только кому он нужен? Вечно с ним всякие проблемы, пусть лучше сидит, может, поумнеет.
— Ага, — в голове у Шириновского резко возник несложный план.
Шириновский не то чтобы переживал за «друга», но политическое чутьё ему подсказывало, что этот Шольц сможет ему пригодиться в будущем. Пока неясно, каким образом, но обязательно пригодится. Сейчас, хочешь не хочешь, обрастать связями нужно. Заодно может получиться и денег срубить с его помощью. Шольц хоть и тупой, но если будет делать то, что придумает он, то и ладно. Всё равно надо с чего-то начинать.
— А что для этого нужно? — начал он пытать окружающих.
— Решил спасти друга?
— Да.
— Ну, побегать придётся. Сначала составить бумагу, в которой выразить готовность взять его на поруки, затем оформить её как официальную от СА, то есть поставить печать и угловой штамп, дальше подписать у должностных лиц, прикрепить характеристику, причём только положительную, подписать её у оберфюрера, иначе ничего не получится. Затем собрать подписи товарищей по партии. Долго и нудно, оно тебе надо?
— А почему нет? Геноссе нужно выручать!
— Ну, выручай, — и командир его взвода утратил интерес к разговору и отошёл к другим.
Пожав плечами, Шириновский начал суетиться в этом направлении и делал это в основном для того, чтобы набраться опыта и вообще узнать всю местную «кухню», оно полезно будет. Маричев мало что об этом знал и особо не вникал ни во что, он больше специализировался по дракам и войне и никогда не был канцелярской крысой, а вот Шириновский ею был всегда.
Пришлось, конечно, побегать, ну, да дел особых сегодня не имелось, от патруля он даже смог отмазаться, рассказывая, что работает на спасение товарища от лап шупо. Командир покрутил пальцем у виска и оставил его в покое.
Зайдя в канцелярию их штандарта, Шириновский загрузил всех присутствующих своей проблемой и смог выпросить бумагу и печатную машинку. Первый лист он вставил уже исписанный, чтобы потренироваться, второй был таким же, а вот третий он уже вставил чистый. Потёр ладошки, пощёлкал пальцами, которые невольно вспотели, и, словно пианист у рояля, навис над клавиатурой, на миг задумавшись.
Собирался мыслями он недолго, и вот его пальцы шустро застучали по клавишам, набивая текст:
«В управление полицай-президиума. Прошение о досрочном освобождении из временного заключения роттенфюрера Альберта Шольца».
Накидав нужный текст, вставил другой лист и на нём нашлёпал ходатайство о взятии на поруки членами штурмовой сотни, подумав, решил, что взвод слишком мелко и нужно делать прошение, как минимум, от имени сотни, то есть штурма.
Сказано — сделано. Строчки прошения лились из него, словно песня из-под пера талантливого поэта-песенника. Напечатав текст и полюбовавшись на него, вынул лист и вставил другой. На это раз предстояло напечатать положительную служебную характеристику. О Шольце он знал всё или почти всё и без труда сварганил хвалебную «портянку», после чего пошёл просить поставить на бумагах печать и попробовать их подписать.
Фрау Зиверт, что заведовала в канцелярии их штандарта этими вопросами, на его просьбу откровенно скривилась и ответила, состряпав недовольную мину на лице:
— Оставляйте, я зарегистрирую и поставлю штамп, а печать, да будет вам известно, герр обершарфюрер, ставится на подпись, а не просто так. Просто так я могу вам поставить её на лоб или руку, если нужно, а на неподписанный документ, ни я, ни кто-либо другой никогда её не поставит. Запомните это…
— Фройляйн… — начал было Шириновский, но фрау сразу же перебила его:
— Я не фройляйн, а фрау, потрудитесь обращаться ко мне согласно возрасту, а все ваши мужские штучки оставьте молодым дурочкам и старым недалёким женщинам. Ясно⁈
— Ясно, — кивнул Шириновский, — но мне нужно помочь своему другу и партайгеноссе.
— Ну, так помогайте, но только согласно действующим правилам, а не в обход их. У нас всё строго и всё учтено. Ясно?
— Ясно, фрау, как день всё ясно.
— Тогда оставьте меня, я занята.
Шириновский хотел было вспылить, но сдержался и, бормоча извинения, забрал бумаги. Зарегистрировать строгая фрау их всё же согласилась и сразу же отдала ему. Оставшееся время он бегал по штурмовикам и собирал подписи на ходатайстве. Никто не отказывал, и вскоре он собрал почти сотню подписей, правда, штурмовики были из разных сотен, но это не принципиально.
После обеда он с этими бумагами заявился к адъютанту оберфюрера.
— Я геноссе Шольцу помочь. Вот ходатайство о взятии его на поруки членами штурма, вот обращение в полицай-президиум от лица оберфюрера с ходатайством о его помиловании.
Адъютант, моложавый обертруппфюрер, смерил его взглядом водянистых холодных глаз:
— И что, вы думаете, оберфюрер захочет подписывать это ходатайство?
— Я не знаю, я прошу вас принять эти бумаги на подпись, я делаю, всё, что могу, для спасения моего товарища. А какое решение примет герр оберфюрер Штеннес, я не знаю, но надеюсь на его снисхождение.
