Друг и лейтенант Робина Гуда (СИ) - Овчинникова Анна Георгиевна
Ли бросил на меня быстрый взгляд.
— Скажи, Джон, ты действительно не помнишь, кто ты такой и откуда?
— Резонный вопрос к зятю, — после длинной паузы отозвался я. — Правда, несколько несвоевременный. Почему вы не спросили об этом до того, как мы с Катариной обвенчались?
Фриар Тук утверждал, что Йоркские евреи имеют скверную привычку отвечать вопросом на вопрос, и сейчас я поступил как типичный Йоркский еврей. Но Ли не стал настаивать на ответе.
— Я видел, как люди с тяжелыми ранами головы не могли потом вспомнить, кто они такие и откуда, — задумчиво проговорил он. — Я видел также, как их преследовали видения, как они начинали говорить на чужих языках. Ты, может быть, и не помнишь, кто ты… или не желаешь вспоминать, но я вижу — ты не из простых землепашцев. И ты очень странный человек.
— Вот почему вы решили, что я подойду Катарине? — улыбнулся я.
— Я решил это потому, что Аннеслею нужен хозяин, а моей дочери нужен защитник. Потому, что ты первый мужчина, на которого Катарина обратила внимание, хотя многие ее ровесницы уже замужем и имеют детей… — рыцарь запнулся, а потом добавил очень тихо: — Как бы сильно она ни согрешила, она поступила так из любви ко мне, и у меня не хватает духу ее обвинять.
— Если кого здесь и стоит обвинять, только Симона де Моллара, — заявил я. — А насчет Аннеслея не беспокойтесь. Пока я командую здешней сворой гончих псов, пожаров вокруг Ноттингема больше не будет.
Рыцарь промолчал, и наше молчание длилось до самой просеки «Кровь и порезы», где Ли придержал коня, дав сигнал к расставанию. Все, что требовалось обговорить и решить, было уже обговорено и решено, оставалось только обменяться прощальными словами… Но отец Катарины почему-то медлил, поглаживая шею коня.
— Счастливой дороги, — наконец сказал я. — Да хранит вас Господь!
Ли поднял глаза и кивнул:
— Да. Ждите меня к Михайлову дню. И еще… Рейнольд. Я знаю, ты не менее упрям, чем Катарина, но послушай моего совета — тебе лучше забыть, что ты был Маленьким Джоном. Тот, кто пытается скакать сразу на двух лошадях, рискует быть разорванным на части.
— Меня не так-то просто разорвать, — засмеялся я. — По возвращении вы застанете меня целым, обещаю!
Дик Бентли тяжело вздохнул, вручая мне повод вороного коня, на котором я совершил путешествие в Йорк и обратно.
— Передай мое нижайшее почтение шерифу. Проклятье, за такого коня я смог бы получить двадцать шиллингов, не меньше!
— Эти шиллинги вернутся к тебе с лихвой, — наставительно произнес Тук. — Помнишь, как сказано в Писании? Дающему да воздастся сторицею!
— Да? И сколько это будет — сторица от двадцати шиллингов? — непочтительно фыркнул Дик… Но в следующий миг на его губах заиграла злокозненная улыбка: — Ладно, в конце концов, я могу снова украсть этого жеребца! А ты, Джон, тогда сможешь опять вернуть его шерифу, за что Вильям Певерил полюбит тебя еще больше!
— Он еще больше меня полюбит, если я поймаю тебя на краже и повешу! — рявкнул я. — Робин, скажи этому идиоту — если он попробует подобраться к шерифским конюшням…
— Не извольте беспокоиться, сэр Гринлиф! — широко ухмыльнулся Локсли. — Хей, удачи тебе, Малютка! Заглядывай почаще в «Весельчака»!
Робин, Дик и фриар помахали мне на прощанье и скрылись в чаще, а я потянул за повод вороного коня Вильяма Певерила, направляясь к дороге на Ноттингем. Время уже давно перевалило за полдень, в городе меня ждала молодая жена — и многотрудные обязанности командира шерифских наемников.
Глава девятнадцатая
БИТВА ДРАКОНОВ
«Я имя славное ношу, Гай Гисборн я зовусь, разбойникам я грозный враг, но ты, стрелок, не трусь». …Тут меч ударился о меч, пошел рубить сплеча, и закружились по траве два дюжих силача. И целых три часа подряд рубились что есть сил. Но ни один из силачей пощады не просил. «Робин Гуд и Гай Гисборн» (перевод Игн. Ивановского)— Как. Ты. Меня. Назвал? — спросил Вилл Трент, задирая подбородок, чтобы взглянуть Огюсту в глаза.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Я торопливо выцедил из кружки остатки эля, хорошо зная, что последует за этим.
Разделявшие наемников и городскую стражу языковые и сословные барьеры начинали неудержимо шататься и падать, как только дело доходило до насущно важных вопросов. Таких, например, как пожива или женщины. И если обычно наемники-норманы и стражники-саксы демонстративно не понимали друг друга, то стоило пухленькой милашке, такой, как Молли Пай, одарить своим благосклонным вниманием одновременно представителя той и другой стороны, как стражники моментально начинали понимать французский язык, а наемники — английский. Может быть, потому, что в подобных случаях высказывания всегда сопровождались недвусмысленными жестами.
Вот и сейчас в ответ на жест и слова Огюста Пиррена Вилл Трент сделал такое телодвижение, что Молли ойкнула и отвернулась.
Высокий норман отпихнул ногой табурет, призвал на помощь все свое небогатое знание «хамского» языка саксов и во всеуслышание повторил, как он назвал Трента, да еще прибавил кое-что про мать стражника.
В наступившей вслед за тем тишине я поднялся и скользнул к выходу из гостиницы «Путь в Иерусалим». То, чему суждено было случиться в ближайшую минуту, должно было случиться в мое отсутствие.
На пороге я обернулся и обменялся быстрыми взглядами с Молли. Девчонка уже отступила к верхней ступеньке лестницы, ведущей в винные погреба, и с улыбкой подмигнула мне, прежде чем нырнуть в свое убежище.
Ей-богу, я проникался все большим уважением к маленькой белокурой шельме! За недолгое время нашего знакомства Молли вывела из строя больше стражников и наемников, чем сумел бы вывести сам Саладин. При этом у нее хватало ума всегда вовремя убраться с линии огня и выглядеть потом невинным ангелочком, ни сном ни духом не причастным к очередной драке распоясавшихся грубых солдафонов. Да, смышленая девчонка с лихвой отрабатывала каждый пенни, который я ей платил!
Уже очутившись в седле и направившись крупной рысью к городским воротам, я услышал позади страшный шум, словно в гостинице забесновался дракон, которому под хвост сыпанули перца. Сегодня в «Пути в Иерусалим» бражничали лучшие ноттингемские стражники — значит, для сопровождения епископской казны шерифу придется подыскать лучших из оставшихся. Если в чем я и мог довериться своим оглоедам, так это в их способности измолотить десяток стражников до желеобразного состояния. Но и упрямые саксы никогда не сдавались, пока были в силах сжимать кулаки, — потому я не сомневался, что сегодня в моем и без того поредевшем отряде обнаружится еще несколько зияющих дыр.
— По западной дороге? — озадаченно переспросил Кеннет. — С чего бы вдруг?
— Может, с того, что главный путь с некоторых пор прослыл самым небезопасным? — предположил я, разрезая жареного зайца. — Если Локсли не хочет, чтобы Королевский Путь совсем зарос травой, он должен на какое-то время оставить ее в покое.
Кеннет кивнул, протягивая руку за своей долей.
— Да, прежде чем остричь овцу, надо дать ей отрастить шерсть, твоя правда. И кто будет сопровождать святые денежки — стража? Наемники?
— На этот раз стража. Моим молодцам и без того будет чем заняться. Шериф сам назначил в охрану лучших людей, но что-то мне подсказывает — эти лучшие окажутся сегодня не в лучшей форме.
Аутло бросил быстрый взгляд на кусты, в которых зашебуршились птицы. Даже уплетая зайчатину, он продолжал держать правую руку в прикрепленной к луку петле, отправляя мясо в рот одной левой.
