Кирпичики (СИ) - Тамбовский Сергей

— Ты вроде была замужем? — озадачился её ответом я. — Какие тут могут быть девки?

— Эдик не в счёт — какой из него муж… выскочила в 18 лет по глупости, а в 19 развелась. Ты, кажется, тоже со своей разводишься?

— Точно так, товарищ Люба, — отвечал я, — комсомольское собрание даже на этот счёт прошло.

— Насчёт развода? — удивилась она.

— Ну да, в райкоме нашем — накатала она заяву на меня, вот и собрались.

— И что решили?

— Решили, что времена таких собраний закончились лет 20 назад, а сейчас каждый вправе сам решать, с кем и как ему жить.

— Значит мы с тобой теперь два сапога пара, — улыбнулась она, — оба разведёнки.

— Не, — возразил я, — ты разведёнка, а я разведёнк.

Засмеялись мы одновременно, а потом Люба резко сменила тему.

— А сколько за эти тачки можно будет получить в нашем Энске?

— Я прикидывал на днях — где-то от полтинника до стольника за каждую. Как повезёт.

— Хорошие деньги, — мечтательно закатила она глаза.

— Только ты сильно-то рот не разевай — это не наши деньги, а того, кто первоначальный капитал нам отстегнул.

— Гены-крокодила что ли?

— Да… нам полагается твёрдая оплата по три тыщи за привоз плюс десять процентов со всего, что будет выше полтинника при продаже.

— То есть ещё по пять тыщ, — быстро подсчитала она, — неплохо.

— Я бы на три тыщи рассчитывал, — осадил её я, — чтобы потом не расстраиваться.

— Всё равно неплохо, тебе шесть и мне шесть… а если мы эти деньги объединим, можно ведь будет и квартирку прикупить. Однушку и на окраине, но отдельную, не коммуналку.

— Это что сейчас было, предложение взять тебя замуж? — поинтересовался я.

— А что, нормальный вариант — ты парень хоть куда, на лицо недурён, со спортивной фигурой и хорошим потенциалом. К тому же холостой… ну почти холостой.

— Окей, — кивнул я, — я обдумаю этот вопрос, а сейчас не могла бы ты повернуться вот таким образом, — и я показал, каким.

Она и повернулась без лишних вопросов, а когда я снова вернулся в эту реальность, то сумел сформулировать только такую мысль:

— А знаешь, что мне более всего нравится в женской фигуре?

— Догадываюсь, — весело ответила она.

— А вот и промахнулась, — не менее весело сказал я, — переход от талии к попе, вот что.

— И почему же? — скосила она глаза на свою попу, — у тебя что, по-другому этот переход устроен?

— Совсем не так… это как сравнить Эйфелеву башню с электрической мачтой, вроде и то, и это из стали, а на выходе абсолютно разные вещи получаются. Видела французские автомобили?

— Конечно, Рено там, Ситроен, а причем тут попа?

— При том, что у этих Ситроенов переход заднего крыла в задний же бампер так же плавно нарисован. Французские дизайнеры похоже вдохновлялись при проектировании своими подругами.

— Спасибо, мне было приятно. Ещё какой-нибудь комплимент скажешь?

— Да не вопрос… знаешь, какой оптимальный размер женской груди?

— Это чтоб в ладонь помещалась что ли?

— Точно — у тебя вот не груди, а идеал… два с половиной где-то, верно?

Глава 26

Рэкетиры на польской территории нам таки попались один раз, где-то после Вроцлова — в виде исключения, наверно, они оказались заодно и польской полицией. Два в одном получилось, короче говоря, как шампунь с кондиционером. Как так вышло? Да очень просто — догнали нас сзади два тяжёлых мотоцикла с мигалками и соответствующими опознавательными знаками и затормозили у обочины в тёмном смешанном лесу. Люба была по-прежнему в страшном гриме, да еще и дурацкие очки нашла с маленькими диоптриями — ни дать, ни взять старая дева из районной библиотеке. Так что на неё никто даже не взглянул, а все переговоры сошлись на мне.

— Откуда следуешь? — спросил старший полицейский на русском, увидев мои права.

— Из Франкфурта, пан сержант, — скромно ответил я.

— А куда?

— В Москву, — не стал я вдаваться в детали.

— Не много ли машин-то взял во Франкфурте?

— В самый раз, пан сержант, одну себе, вторую сестре, — махнул я в сторону Любы.

Сержант обошёл обе наши машины по периметру, попинал колёса, после чего вернулся к диалогу.

— Делиться надо, Александр, — по-прежнему вежливо продолжил он, — тогда никаких проблем до границы у тебя не будет.

— Почём сейчас стоит безопасный проезд до границы? — продолжил я.

— По сотне марок за каждую, — отрубил сержант.

— У нас только стописят свободных осталось, — честно признался я, — остальное на бензин уйдёт.

— Ладно, — вздохнул сержант, — гони стописят. И проваливай.

— А если меня ещё кто-нибудь тормознёт? — решил уточнить я, — под Варшавой например?

— Не бойся, не тормознёт — всё под контролем. Да, к Варшаве и на погранпереход в Бресте не суйся, езжай через Хельм, — дал он ценное указание напоследок, сел на мотоцикл и очистил дорогу.

— Сколько ты ему дал? — спросила меня Люба, когда я подошёл к её БМВ-шке.

— Стописят, — честно ответил я.

— Не много ли? У нас еще вся Белоруссия впереди.

— Украина, Любаша, Украина, а не Белоруссия — согласно новой вводной следуем на Хельм-Любомль, далее по Волынской области.

Сержант оказался человеком слова, как выяснилось через несколько часов — трасса на Волынь была почти пустой, больше нас никто не тормозил, хотя постов польской автоинспекции встретилось немало. И очередь на пограничном пункте была божеской, всего пара десятков машин. И полчаса не прошло, как поднявшийся полосатый шлагбаум пригласил нас на территорию вильной, но пока ещё не незалежной Западенщины.

— Ну вот, а ты боялась, — сказал я Любе перед тем, как мы переехали на Украину, — ночевать будем где-нибудь в Ковеле или даже под Киевом. Как получится.

Синагога в городе Любомле.

Но получилось совсем не так, как я это себе напредставлял — сразу после объездной вокруг Ковеля трасса на Киев оказалась перекрыта неизвестными лицами. С винтовками на плечах и в руках. Я благоразумно затормозил, не доезжая сотню метров до заслона и решил посоветоваться с Любой.

— Что делать будем, дорогая? — спросил я.

— По-моему нам надо разворачиваться и искать пути объезда, — логично предположила она. — Разговаривать с этими ребятами у меня никакого желания нет.

— У меня то же самое предложение было, — признался я, — походу это какая-то местная самооборона, старая власть рушится, а на её обломках такое вот вырастает. В лучшем случае оберут до нитки, а про худшие и говорить не хочется.

И мы дружно развернулись и поехали искать обход, а я по дороге подумал, что через Белоруссию-то всё же надёжнее было бы ехать, там народ поспокойнее живёт…

Больше у нас никаких приключений не было до самого Энска… если не считать, конечно, того, что в город мы на последних каплях бензина прикатили. Но всё же толкать машины не пришлось. Загнали транспорт во двор моего дома на Свердлова, это было по ходу движения из столицы, и я предложил Любе кров, так сказать, и стол.

— Значит здесь ты живёшь? — задумчиво осмотрела она мою сталинку и её окрестности. — А когда этот твой дружок возвращается с заработков?

— Нескоро, через год, — успокоил её я, — ну что, пойдёшь? Только сразу предупрежу, соседи у меня не очень… возможны разные варианты при общении.

— Да что я, в коммуналке что ли не жила, — весело тряхнула головой Люба, — пошли.

На удивление никого особенно в этой квартире нам и не встретилось. Если не считать того соседа, который некогда предлагал мне остограммиться. Познакомил его с Любой, после чего мы уединились в нашей комнате.

— Ну и пылища у тебя тут, — высказала своё мнение она.

— Не мудрено, неделю целую меня не было, — отвечал я. — Займись, если не в лом.

— Ага, щас, — весело отвечала она, уплетая яичницу под стакан Каберне (завалялась у меня в шкафу одна бутылка, как знал, что понадобится), — всё брошу и начну прибираться.