Сергей Калашников - Своё никому не отдам

— Как не пробовать. Пыталась, конечно. Выслушают вежливо, и продолжают, как раньше, всяк по-своему работать.

— Странно, они ведь не глупые, и тебя уважают. Слышал я, как о прицелах сговаривались. Что за чудеса?

— Тут, Гришенька, в тестикулах дело. У взрослых дяденек этот орган сильно на голову действует. Скажем, если в оптике, баллистике и тригонометрии они ни бельмеса не пертят, то обращаются к тому, кто разбирается. И то, что это девка сопливая — им без разницы. Деньги отдали, устройство получили, и весь сказ. А вот когда в их дела неразумная утварь домашняя лезет, тут её слушать не станут, потому что для утехи или там деток родить — про это разговоры с ней разговаривать можно и нужно. А про дела важные — да ни в жисть.

— Тести… что?

— Забыл что ли, как пара яичек называется, которые у мальчиков есть, а у девочек нет. Ведь вместе на картинке смотрели, а потом сравнивали.

— Так, выходит и я такой же дурной, потому что тоже с тести… тьфу, совсем ты меня запутала. Яйцами? — как-то смутило царевича такое откровение.

— Нет. Они тебя не уводят с пути разума.

— То есть ты имеешь ввиду, что поскольку я пока не могу ничего тебе такого сделать, на что способны взрослые мужчины, то и яйца у меня пока не настоящие?

— Да настоящие уже, и всё-то ты можешь.

— Постой, а ты с чего это взяла?

— Да ну тебя! Я же частенько с тобой в одной кроватке сплю, а, кроме того, не забывай, что некоторыми познаниями относительно того, как у кого что устроено, располагаю. За разными ведь ранеными ухаживала.

— Это что же выходит, я тебя уже могу, ну, того самого, а всё никак? И ты знаешь об этом, но ничего мне не говоришь? Почему?

— Вот потому, что не хочу, чтобы ты меня того самого. То есть, не нужно, чтобы это началось слишком рано. Вон Любава с Федоткой сразу стали друг друга любить, а теперь, чтобы она не понесла, им нужно дни высчитывать, когда можно это делать без риска. И вообще, не так уж это необходимо пока. Тела наши ещё недостаточно выросли, чтобы ещё и на это силы тратить.

Присмотревшись к подруге, Гриша вдруг сообразил, что она сначала расхвасталась, потом невольно сболтнула лишнего, а теперь ей откровенно страшно, как бы он не потребовал от неё того, что, с одной стороны ей и самой любопытно, как оно, а с другой тревожно на душе.

Прикрыл глаза, подумал, и решил никуда не торопиться, и не настаивать на немедленной реализации открывшейся перспективы, а вернуться к теме действительно важной. О пушках. И ещё где-то внутри шевельнулась мыслишка, что в роли отца он пока себя не представляет, но и отказаться от неё не сможет. В общем, похоже, действительно нужно погодить. С любовью.

— Наташ, а как ты сообразила так всю работу на разных людей разложить?

— Так не сама, ясное дело. Это Курт меня надоумил. Немчин он, а они не такие, как мы, рыссы. Эта нация привыкла заранее свои планы по шагам обмысливать и наперёд всё загадывать, как оно дальше будет. Рассчитывают, да подгадывают, вот и выходит у них меньше бестолковщины, а порядку наоборот больше. Сам-то мастер этот для своих хитрых приспособлений части у многих других заказывает, вот и придумал, как добиваться от мастеров таких деталей, чтобы потом их не подгонять, да не переделывать.

А только стрельцы мне всё равно не доверятся. У них от рождения в крови правило — доработать по месту после окончательной сборки.

Замолчали. Гриша взял Наташину шкатулочку и открыл. Хитрый стал прицел с той поры, как он последний раз им пользовался. Даже не всё понятно.

— Слушай, а горизонтальный угломер на что?

— Поправку брать на скорость цели, или на ветер.

— Это что, аж на прямой угол, что ли?

— Нет, большие отклонения требуются, когда вслепую палишь, через горку. Тогда надо навести перекрестье на какую-нибудь веху, хоть бы на дерево, что сбоку растёт. А при постоянном горизонтальном угле… то есть углу… ну, ты понял, ствол вернётся к первоначальному повороту. А то ведь сбивает его отдачей. Если бы с такой штукой мы по линейным кораблям палили, могли бы и потопить кого. Чаще бы попадали.

— Потопить, это, Наталочка, вряд ли. Добавили бы своих ядер им к балласту на дно трюма. А вот ежели пальнуть из стомиллиметровки снарядом с железным сердечником, то пробить борт может и получилось бы.

Теперь Наталья открыла тетрадочку с его рисунками. Быстро разобралась — она предыдущие его проекты не только видела, но и помогала с расчётами, и даже советовала кое-что.

— Хм. Такую поковку не знаю, кто и осилит. Тут горн нужен нешуточный, и молотобойцев не меньше дюжины. А уж сверло двухметровое, что сделать, что в станке закрепить, чтобы не било — это все приспособления придётся новые строить, и оправки готовить, и зажимные устройства. Не знаю даже, мыслимо ли такое сделать. А из бронзы оно бы получилось, пожалуй. Хотя, тоже печку нужно строить, чтобы за один раз всё отлить.

Увлекающиеся, как и все дети, Гриша с Наташей перестали обращать внимание на суету пушкарского двора и принялись вырисовывать печь и опоку для отливки ствола нужного размера. Получалось нечто монументальное.

Глава 15. Всё не как у нормальных людей

Как-то затихли баталии. Обе стороны перестали проявлять активность, и сообщения о победах или поражениях более не тревожили ничьи умы. Создавалось впечатление, что рыссы и сельджуки выдохлись и принялись копить силы для новых сражений. А ведь и года не прошло с момента нападения. Гриша частенько за завтраком сетовал на то, что батюшка никак к нему не наведывается и что денег за поставки пороха не присылает. Братец Никита тоже носа не показывает. Но жизнь понемногу налаживается.

Репутация надёжного порта в это неспокойное время — великая вещь. Вот и приходят в залив негоцианты, чтобы перепродать свои товары прямиком с корабля на корабль. Грузчикам заработок, а мытному ведомству — прямой доход. Случались и курьёзы. Как-то великий штабель кирпича и черепицы оставил на берегу галльский барк, хозяин которого прельстился более доходной ворванью, накопившейся в избытке у урмского негоцианта. Считай, за бесценок уступил свой не слишком дорогой груз местным торговцам. Мытный дьяк со всех брал положенное, пусть и невеликое, но вношение в кассу.

Так вот помаленьку и копилось золото в казне. Свои долговые расписки царевич приказал казначею из оборота изымать и ему возвращать, по мере того, как попадают они вместе с разными платежами в сундук чиновника. Он ведь в точности знал, сколько выпустил их, и полагал нужным выкупить помаленьку, пока беды какой не случилось.

А не тут-то было. Неохотно от них избавлялись. Тоже курьёзы бывали — приходили к казначею просители с ходатайством заменить полустёршиеся от долгого хождения по рукам бумажки на новые. И, что интересно, обменивать их на металлические деньги не очень-то хотели. Загадка! Ведь не в кубышки же их собирают, расплачиваются на торгу и даже предпочтение отдают перед настоящими монетами. Беспокойно как-то.

Царевич радовался приближению тёплого лета, расхаживал повсюду и заглядывал во всякие места. Интересного вокруг происходило великое множество. Вот, скажем, за зиму и весну набрали плутонг новобранцев в крепость. Обмундировали их в одёжу, пошитую из домотканки — просторные порты, рубахи, кафтаны. И все их, одёжки, не солдат, уже готовые, отдали здешнему красильщику, а тот оплошал — огромный чан, куда сразу вошло много предметов, пошитых из не выбеленной толком ткани, хорошенько промешать не сумел потому, что добавлял то одного, то другого, поглядывая на результат. В итоге амуниция пошла пятнами и полосами самых неопрятных зелёных и коричневых цветов, что обнаружилось уже после её высыхания.

Разумеется, переделать работу красильщик не смог — просто вернул деньги. Но и на новый комплект формы для полусотни солдат денег в тот момент не было. Обмундировали бедолаг в это безобразие, за что, из-за пятнистости, стали их дразнить леопардами неумытыми.

Этому подразделению вообще не повезло. Ни фузей, ни пищалей им не досталось, отчего вооружили всех арбалетами, купленными у казаков. И казачий же инструктор, прибывший для обучения, сначала долго ухохатывался глядя на юнцов в полосатых одеждах, а потом поскрёб в бороде, да и взялся за дело. Научил он эту группу всему, что пристало. Не только стрельбе, но как прятаться и поражать мишени из положения лёжа, что для засад — обычное дело.

Тыртов еле сдержался, когда увидел на стрельбище этих недотёп, ложащихся для того, чтобы прицелиться. Хотел выпороть всех, однако, осмотрев мишени, поскрёб затылок — если бы из фузей так точно палили, до багинетов дело могло бы и не доходить при регулярной баталии. Оглянулся на строй плутонга и поразился тому, что на фоне освободившегося от снега склона холма различает солдат не слишком чётко. Припомнил, что царевич в основном требовал от воинов, чтобы они прятались, что в летней кампании, что в зимней, и передумал гневаться.