Начальник милиции 2 (СИ) - Дамиров Рафаэль
Я поднес шкалик медичке, но не знал, как ей его споить, ведь руки у нее в перчатках, с которых стекает кровь.
— Ну что застыл, как целка на танцах? — поморщилась бабуля. — Ставь рюмашку!
— Куда? — не понял я.
— На локоть мне ставь, вот ты с локтя по-гусарски бахнуть могёшь? Нет? Эх, молодо-зелено… Сейчас покажу.
Медичка подставила вперед ко мне локоть, я водрузил на него тару. Она лихим движением поднесла локоть ко рту и одним махом заглотила спирт. Крякнула, поморщилась и недовольно пробурчала, глядя на медсестру:
— Света, что-то слабовата горючка! Ты до скольки разбавляла?
— До семидесяти градусов, как дизраствор. Как вы любите.
— Хм… Нормально… — кивнула бабуля и шумно занюхала рукавом.
Теперь и меня уже немного мутило после увиденного. Моя брезгливость вошла в критическую зону, но я ее притушил, на ходу отращивая шкуру носорога.
— Вот, студент, смотри, — после принятой дозы экспертша стала более тщательно и энергично осматривать тело, причем разглядывала без всяких очков, похоже, здоровья у нее и зрения было предостаточно. — Видишь кровоподтеки на запястьях?
— Нет, — приглядевшись, ответил я честно.
— А они есть, я бы тоже внимание не обратила, слабая выраженность, и с трупными пятнами можно спутать. Но раз ты говоришь… Так вот. Характер окраса и внешние признаки говорят о том, что оставлены они были при жизни.
— То есть потерпевшего, — выдвинул я гипотезу, — кто-то хватал за руки. Например, когда держал.
— Верно, студент, — очевидно, бабуля принимала меня за практиканта, или потому, что я сказал, что в мед собирался, поэтому так называла.
— Все-таки убийство? Сможете в заключении про это написать?
— Это следователь будет решать, убили его или сам вздернулся. А я, как эксперт, причину смерти устанавливаю. А причина ясная — асфиксия, удушение то есть, картина стандартная, про запястья, конечно, напишу в выводах и в исследовательской части. Еще один нюансик укажу — позвонки шейного отдела растянуты слишком. Так, конечно, может быть при повешении… Но если не прыгал, а с табурета свалился, то не совсем укладывается в картину признаков.
Я сощурился, стараясь думать о фактах, а не о жуткой длинной шее Интеллигента.
— Что это значит?
— А то, что его, скорее всего, в петлю сунули и резко отпустили, а не с табурета он сошел.
— Отлично! Вот же и доказательство.
— Не лезь поперек мамки в пекло, студент, нет таких методик, которые бы рассчитали зависимость между растяжением позвонков и высотой, и силой падения при удушении. Это косвенный признак… Это я как факт укажу в заключении, не более.
— Ну, вы же можете написать, что, вероятнее всего, потерпевшего в петлю и сунули? Убили то есть.
— Нет, говорю же. Это уже юридическая оценка, я указываю только факты, а домыслы и вот эту всю причинно-следственную ерундистику оставляю на откуп следствию. Ты мои факты услышал, принял, вот и работай в этом направлении, ты же тут инспектор уголовного розыска.
— Я кинолог.
Она заново окинула меня взглядом, будто удивляясь, почему я говорил по-человечески, а не лаял.
— Картонка-печёнка! А чего ж ты нос суешь в дела следственные? Собака сдохла?
— Тамара Ильинична, а вам для лука колготки еще нужны? — хитро улыбнулся я. — Тут такое дело… Я вам потом все объясню, с глазу на глаз.
— У меня от Светы секретов нет, — хмыкнула врачиха, покосившись на медсестру.
Тогда я рассказал в двух словах о своих подозрениях, о том, что Интеллигента запросто могли убить и не было ему резона суицидничать. И дверь в квартиру была не заперта, когда я его обнаружил. Конечно, я не назвал ни Купера, ни Трубецкого, ни других возможных фигурантов или свидетелей, просто обозначил проблему в общих чертах.
Выслушав меня, судмед заявила:
— Две пары колготок принеси. Одни Свете отдашь, другие невестке подарю.
Это выходило дороговато, но чего не сделаешь, когда уже ввязался в дело.
— Без проблем, только держите меня в курсе по результатам экспертизы, у меня нет прямого доступа к материалу.
— Ушлый ты, кинолог. Вроде молодой, как мой Гоша, но взгляд у тебя цепкий и нюх имеется, сразу видно. Я-то в людях разбираюсь.
— Хорошо учился просто, — соврал я. — А Гоша — это ваш сын?
Я уже запомнил, что не муж.
— Почти… — загадочно улыбнулась врачиха.
Тут в секционную, наконец, зашел Иван. Белый, как лабораторный кафель. Местами и такой же серый, потому что стены в морге были хоть и из кафеля, но не первой свежести.
— Я тут всё пропустил, плуг мне вбок, — виновато улыбнулся он. — Отравился чем-то, видимо. Приношу извинения, так сказать.
— Да ничего, мы с твоим дружком все обсудили, — хмыкнула врачиха. — Я уже почти закончила. Поставь на подоконник коробочку вон ту, что в углу стоит. Пусть Гоша на солнышке погреется.
— А что там? — Ваня, чтобы хоть как-то реабилитироваться, с видимым энтузиазмом принялся выполнять поручение.
— Я же говорю, Гоша там, только не открывай коробку.
— Ха! Убежит? — хорохорился Гужевой.
— Не убежит, а тебя напугает. Квелый ты, портки обделаешь.
Когда Гужевой взял в руки коробку, в ней послышалось какое-то шевеление.
Оперативник чуть обиделся на колкость и, чтобы показать свою смелость и хоть немного реабилитироваться, поставив коробку на подоконник, важно проговорил:
— Я, между прочим, лейтенант милиции. Что я каких-то зверушек там испугаюсь? А ну, посмотрим, что там!
И он демонстративно открыл коробку. Вскрикнул и отшатнулся, а потом, вытаращив глаза, выдохнул:
— Там… там… змея!
— Сам ты змея, — скривилась медичка. — Это Гоша.
Я заглянул в коробку: там свернулся клубком огромный полоз. Я в змеях не силен, но это явно не уж и не гадюка, наверное, полоз, других названий я просто не знал.
— Зачем вам змея в морге? — с некоторым возмущением произнес Иван.
— Приношу его на вскрытие, обрезь ему даю, кормлю.
Это был сильный удар по психике Вани. Его перекосило в рвотном спазме снова. Еле его сдержав и, зажав собственный рот сразу двумя руками, он снова ринулся на выход по проторенному маршруту в сторону уборной.
— Хм… шуток не понимает, — пожала плечами «пиратка», — не ест у меня Гоша обрезь… Он кровь пьет… Ха-ха!..
* * *Итак, в том, что Интеллигенту помогли повеситься, я уже нисколько не сомневался. Прямых улик нет, и пока что материал о его смерти так и оставался материалом, а не возбужденным уголовным делом.
Конечно, можно забить на смерть Куценко. Теперь он не сможет причинить вред Серовым и их квартире. Я уже изменил ход событий — спас Алёну, Андрей не попал в детский дом, и теперь он, надеюсь, вырастет другим человеком. Уже растет другим. Я сделаю все, чтобы он поступил в школу милиции, а не пошел по кривенькой дорожке.
Вроде, можно выдохнуть, но основная загадка-то так и не разгадана и нависла надо мной, Серым, Алёной и, может, еще над кем-то невидимой угрозой. Предположим, что Интеллигента никто не посылал поджигать квартиру, он сам сподобился, чтобы вернуть в свою шайку талантливого ученика. Но выглядит все это странно… За этим явно кто-то стоит, и этот кто-то будет покруче Интеллигента. Трубецкой? Купер? Нет, не то… Они, конечно в теме, и их роль до конца мне не ясна, поэтому я и должен распутать этот клубок, аккуратно потянув за нужную ниточку, которую пока не нашел.
Сюда же наверняка впутана и проблема с Купером и тем, зачем ему дался наш отдел. Если убрать Купера, устранится и угроза для отдела. Но не только это — зуб даю, объяснится и история с карманными кражами, попыткой поджога квартиры, со смертью Интеллигента и Серым. Что ж… Чую, работы предстоит много, но я — мент, и у меня уже стали появляться союзники… М-да. Никогда бы не подумал, что буду радеть за ментовское подразделение и за свои погоны. Но я горд, что я советский милиционер…
После вскрытия мы с Иваном пошли на обед. То есть, заскочили в столовую, но товарищ мой есть не смог. Только пил крепкий и очень сладкий чай с двойной дозой рафинада. Его можно было понять, одно дело милиционеру видеть труп на месте происшествия, а совсем другое наблюдать его «разделку» в специфической комнате с трупными запахами. Я же смог заставить себя срубать пельмени и салат. Аппетит тоже был несколько купирован недавними событиями, но мои нервы оказались крепче, чем у Гужевого, а впечатлительностью я никогда не страдал.