Другие грабли. Том 2 - Сергей Сергеевич Мусаниф

В остальном же куратор вырядился, как молодящийся американский шпион. На нем были джинсы, кроссовки и легкая джинсовая куртка, а на голову он нацепил бейсболку с надписью «сделает Америку снова великой!». Кроме того, он с какой-то целью намазал на себя сразу весь тюбик автозагара, а потому издалека был похож на бронзового идола или на индейца.

Вот только за спиной у него вместо казино возвышалась усыпальница вождя.

Я огляделся по сторонам в поисках засады.

Явной засады не было, а тайная, разумеется, могла быть где угодно. Вот эта группа иностранных туристов, вон та стайка молодежи, или отдельно прогуливающиеся индивидуумы… Фиг знает, кто они на самом деле. Может быть, именно те, кем кажутся на первый взгляд, а может быть, глубоко законспирированные хронодиверсанты.

До Петрухи мне дозвониться не удалось, хотя я и пытался сделать это трижды, с перерывами в полчаса. То ли у ментов была не та смена, но ли он переоценил мохнатость покровительствующей ему лапы наверху, то ли укатил в Солнцево, чтобы лично кинуть предъяву обидчикам. Хотя, последнее вряд ли.

Не думаю, что он бы про меня забыл.

В общем, я отправился на стрелку с куратором один и без прикрытия, как всегда.

Как говорит Петруха, трудовые будни, обычная рабочая ситуация.

Я подошел поближе и помахал ему рукой. Он в ответ помахал мне «Работницей».

На вид ему было лет пятьдесят пять-шестьдесят. Из-под бейсболки вылезали седые волосы, а под автозагаром проступали морщины.

Но рукопожатие наверняка крепкое, правда, у нас с ним до этого дело не дошло.

— Добрый вечер, я Василий, — сказал я.

— Добрый вечер, — согласился куратор. — Меня вы можете называть Иваном.

— Но это не настоящее ваше имя? — уточнил я.

— В нашей линии времени принята другая система имен, вам непривычная, — сказал он. — Мое имя там широко распространено, так же, как и Иван сейчас, так что замена вполне равноценная.

— И из какой же вы линии? — полюбопытствовал я.

— Из той единственной, которая пережила хроношторм, — сказал он.

Из основной, получается. Ветка ствола моего.

— Ну, так раз она уже пережила, чего же вы паритесь? Нафиг так напрягаться?

— Из-за ваших действий здесь все стало слишком шатко, — сказал он. — И с каждым лишним днем вашего здесь пребывания эта неопределенность усиливается. Вы раскачиваете лодку, Василий, и можете всех нас утопить.

— Почему именно я?

— Это долгий разговор, Василий. Давайте пройдемся, так мы будем привлекать меньше внимания.

— Это девяностые, тут все настолько озабочены собственным выживанием, что никому ни до кого нет дела, — сказал я.

— И все же, — он неспешно двинулся от Мавзолея.

Я пошел за ним, не забывая крутить головой, и это не осталось незамеченным.

— Пытаетесь понять, насколько тут все изменилось за четыре года? — спросил он.

Он говорил с легким акцентом, я не мог понять, с каким именно. Может быть, и правильно, что он вырядился, как иностранец, меньше вопросов к произношению, если вдруг что.

— Пытаюсь вычислить вашу группу прикрытия, — сказал я.

— Боюсь, ваши усилия ни к чему не приведут, — сказал он и распахнул полы куртки, продемонстрировав, что никаких интересных штучек он с собой не захватил. По крайней мере, габаритных. — Я пришел сюда один и без оружия, как и намеревался. Я же обещал, что вам ничего не будет угрожать.

— Может быть, вы рассчитывали, что я вообще не смогу прийти, — сказал я. — Конечно, вы сейчас скажете, что сегодняшнее покушение было простым совпадением, но, я думаю, с пониманием отнесетесь к тому, что я вам не поверю.

— Тем не менее, мы здесь совершенно ни при чем, — сказал он. — Ваш друг занимается очень рискованным бизнесом, и такие ситуации в его жизни возникают довольно часто, вне зависимости от того, присутствуете вы при них или нет.

— А если бы вы были при делах, вы бы мне сказали?

— Если бы я был, как вы выражаетесь, при делах, зачем бы я сюда пришел? По этой логике, я бы сейчас очередную попытку покушения разрабатывал.

— Может быть, это она и есть, — сказал я.

— Вы принесли с собой оружие, я — нет, — сказал он. — Кто тут кому может угрожать?

— Это вообще не аргумент, учитывая, кто за вами стоит, — заметил я.

— Вопросы доверия всегда одни из самых сложных, — сказал Иван. — И простых ответов на них не существует.

— Значит, вы понимаете, о чем я.

— Понимаю, — сказал он. — И постараюсь вас убедить своей максимальной открытостью.

Если кто-то говорит вам, что он максимально открыт и предельно искренен, значит, сейчас он начнет ездить вам по ушам. Честным людям нет нужды на каждом углу кричать о том, что они честные. Этим обычно занимаются мошенники всех сортов и мастей.

Но грех было не воспользоваться этим аттракционом невиданной щедрости.

— Тогда максимально открыто расскажите мне, почему вы кинули отдел Ха, — сказал я.

— Разве вам Петр ничего не говорил?

— Давайте представим, что не говорил.

— Что ж, ответ прост, — сказал Иван. — Мы мирились с тем, что они зачастую ставили интересы государства выше интересов человечества, в конце концов, это вполне объяснимо царящей здесь идеологией. Но потом на первый план стали выходить вовсе и личные интересы, в жертву которым приносилась историческая целесообразность, и закрывать на это глаза у нас уже никакой возможности не было.

— А вы, значит, о благе всего человечества печетесь?

— Не о благе, — поправил он меня. — А о самом факте его существования.

Если бы до этого момента я был расслаблен, то сейчас бы точно напрягся. Чуваки, оперирующие такими лозунгами, ради достижения своих целей должны быть готовы абсолютно на все, вплоть до геноцида отдельных народностей.

— Каждый раз, когда я слышу такие слова, моя рука сама тянется к пистолету, — заметил я.

— Звучит высокопарно, но это на самом деле так, — сказал он. — Мы должны защитить наше будущее.

Главная проблема всей этой темпоральной хренотени заключается в том, что будущих много, и у нас с этими чуваками может быть разное будущее, значит, и защищать его надо по-разному. Ведь на