Красная машина. Юниор — 2 - Павел Барчук
Я буквально чувствовал, даже на расстоянии, как рядом напрягся Серега. Из всех присутствующих, он, наверное, знал меня лучше остальных. Во-первых, мы живем бок о бок. Во-вторых, так вышло, что с ним мы сблизились сильнее, чем с теми же Олегом и Игорем. Несмотря на то, что внешне я оставался спокойным, думаю, Серега понял, мои нервы на взводе. Он чуть сдвинулся и я почувствовал, как его конек уперся мне в лезвие. Серега, похоже, однозначно советовал взять себя в руки и заткнуться.
Степан Аркадьевич не был похож на Сергея Николаевича. Он говорил всегда рассудительно, без ругани и всяких бранных словечек. Но чисто интуитивно я ощущал, характер у него похлеще, чем у прежнего тренера. Да это и понятно. Вряд ли бы ему доверили команду ЦСКА. Хоть и детскую. Вполне очевидно, основной состав все равно выходит отсюда. Да, сто стороны появляются игроки. Однако, это чаще всего, самородки. Те, на кого обратили внимание во время различных турниров и матчей.
Но блин… Я хочу быть главным бомбардиром команды. И разве смысл хоккея, не в том, чтобы загонять шайбу в ворота? Если мне удается это в одиночку, тем лучше. Меня интересует Славик, его будущее, его карьера.
И все же я промолчал. Решил, не нарываться на обострение ситуации. Сделал виноватое лицо. Мол, услышал, понял, осознал. Хотя, для себе все решил еще в тот день, когда в поезде ехал на просмотр.
Глава 15
Однако, в силу того, что правильных выводов из сказанного тренером, я не сделал, а я их реально не сделал, в моей так успешно начавшейся московской жизни наступил сложный период. Причем, во всем. Такой подставы от вселенной я не ожидал. Поэтому не сразу даже понял, что реально появилась серьёзная проблема.
С первого дня, как оказался в общежитии интерната, как вообще попал в Москву, дела шли удивительно гладко. Неожиданно, но тем не менее, так. Я-то ехал в уверенности, что придется толкаться локтями, грызть зубами и вся подобная фигня. А вышло наоборот. Наверное, это был минус. Потому что я расслабился.
Дружба с пацанами, которые оказались вполне нормальными и «свойскими», достойное место в команде, которое появилось благодаря одобрению со стороны тренера, видевшего, насколько я готов выкладываться, даже учеба, с поголовной любовью учителей, которые фанатели от того, что кому-то нужен не только хоккей, но и нормальный мозг тоже. Это все как-то в одночасье рухнуло.
Вернее, я упорно думал, что оно рухнуло. Само собой. Просто так. Даже на полном серьезе возникала мысль, не сглазил ли меня кто-то. Например, Ленка. Она по-прежнему игнорировала любые намеки с моей стороны, при встрече делала вид, будто незнакомы. Ну, то есть каждый день. Потому что мы виделись в школе во время уроков. Более того, их общение со Спиридоновым продвигалось вперед семимильными шагами. Каждый раз, когда он заваливал к нам в комнату и с придыханием рассказывал, как эта новенькая на него запала, я чувствовал огромное желание взять, что потяжелее, и разбить Толику о башку. Но и предъявить ничего не предъявишь в данном случае. Ленка общалась с ним сама. Меня она игнорила сама. Наша большая и чистая любовь была перечеркнута ею. И что я могу сказать Толику? Отвали, девчонка моя? Так она меня на мужском половом органе видала и показывала это наглядно. Бегать за ней я тоже не собирался. Что за бред? За мной вины нет никакой. А то, что Ленка себе сочинила какую-то фигню, так я при чем?
Однако, если я отворачивался и девчонка думала, будто не вижу ее, тут же пялилась мне в спину злым взглядом. Мне кажется, она искренне поверила, что я ее предал. Вот и мелькнула грешным делом мысль. Может, Ленка меня своим негативом мочит? Типа, ненавидит так искренне, что все полетело к чертовой матери.
Конечно, на сто процентов в такое не верил, имею в виду, сглаз и прочая хренотень, все же не ребенок, но блин… Не мог понять, почему все и везде стало плохо. А стало плохо реально все и везде.
Хотя, на самом деле, было предельно ясно, где искать причину. И включи кое-кто мозг, можно было бы избежать тех событий, которые последовали. Просто я отказывался смотреть в нужную сторону.
Мое нежелание поступиться собственными амбициями ради общего блага и единого итога, стабильно начало приводить к тому, что тренер уже откровенно обвинял меня в индивидуальной игре.
Я упорно продолжал передерживать шайбу. Так во вкус входил, что делиться не хотел. Стремился доказать, я могу быть лучше, чем другие. Способен стать лидером. Я делал все, как считал нужным. Естественно, тренер ругал меня за самоуправство. Даже за твердолобость, с которой я продолжал стоять на своем. Доходило до того, что Степан Аркадьевич останавливал тренировку. Из-за меня.
— Белов, что ты творишь? Почему у нас опять та же самая проблема? Почему я опять, как попугай, повторяю тебе одно и то же. Ты издеваешься или что? Или принципиально игнорируешь меня?
Я делал виноватый вид, слушал, кивал, он давал свисток, но я продолжал по-своему.
Поняв, что крики и ругань на меня не действуют, Степан Аркадьевич попробовал изменить тактику. Попытался изжить этот совершенно неуместный индивидуализм осторожно, не лишая при этом индивидуальности. Он проводил воспитательные беседы, в которых тактично говорил, что хорошо уметь в конкретном эпизоде принять шайбу и обыграть одного-двух соперников. Но этим нельзя злоупотреблять. Сам же себе облегчишь жизнь, если не будешь всегда возить шайбу, а научишься использовать партнеров. Один в поле не воин, а команда — это сила! Отдал — получил, отдал — получил. Игра должна быть комбинационной.
Не знаю, честно говоря, почему он так долго со мной возился. Я бы на его месте послал на
