Кровь, золото и помидоры - Дмитрий Викторович Распопов
— Ой, простите сеньор Витале, — извинилась она, — но я рассказываю всё с самого начала, со слова сеньора доктора. После этого в больницу стали обращаться сначала аристократы, а затем когда, об этом стало общеизвестно, наш второй вход, который вы сделали для бедных людей, осадили толпы больных. Вереница тянется от ворот, до самого Гранд-канала. Даже городская стража приходила разбираться, что здесь происходит.
— Уже теплее, но пока всё ещё не очень понятно, — покачал головой я, — а проблема то в чём?
— Сегодня к входу, где заходят аристократы, появились люди, которых не впустили внутрь, они из-за этого устроили такой скандал, что сеньор Шешет не зная, что делать дальше, отправил меня к вам. Это ведь ваше было распоряжение.
— А-а-а, видимо любители запрещать мою больничку, пожаловали, — обрадовался я, сказав гребцам ускориться.
Я почти угадал. Оказалось, на приём явились родные из семьи одного из городских советников, часть из которых уже успели осмотреть и выдать лекарства, а вот той части, которая ещё ждала в очереди, не повезло. Появился я и приказал охране выпнуть всех за ворота, объяснив вопящим аристократам, что пусть сначала сеньор Галеро проголосует за общую перепись населения и выдачу паспортов, а только после этого пользуются благами, предоставляемыми сеньором Витале.
Главрачу я не стал ничего предъявлять, это не его дело, а вот дежуривший сегодня офицер лишился недельного жалования. Списки тех, кого было запрещено пускать у него имелись, а также приказы, что с ними делать. Погрозив смущённому молодому парню кулаком, я отправился домой. Отец и правда лежал в кровати, работая на дому, правда после брюшной операции всё время порывался встать, за что был мной привязан к кровати и несмотря на все угрозы оставлен так до тех пор, пока не пообещал не вставать, до разрешения сеньора Шешета. Кстати, почему сеньора? Ведь врач был иудеем и не венецианцем, но теперь с моей лёгкой руки и большой шкатулки золота, у него появился баронский титул, купленный в Священной римской империи, без земельного надела разумеется, но зато давший главврачу новые полномочия и возможности, которыми он не обладал, оставаясь в непонятном статусе полу-простолюдина, полу-врача. Теперь всё было чётко и понятно для местных, так что количество обращений аристократов и даже нобилей к нему, значительно увеличилось. Что уж говорить о простых жителях, которые очередь в больницу занимали за несколько дней, просто живя в ней. С этим я пока ничего не мог поделать, не вводить же талончики на посещение?
Думая над этим, я добрался до дома и первым делом навестил Энрико, который держа слово, так и работал в постели. Заглянув в его комнату, я удостоился одного сурового взгляда и одного нежного, благодарного поцелуя от мамы, которой сеньор Шешет, каждый день лично теперь осматривающий отца, рассказал, что эта грыжа была очень опасна, если бы прорвалась в брюшную полость и там загнила. Поэтому-то он стал желанным гостем у нас в доме, как прочем и сеньор Франческо, которого я видел теперь каждый день в саду дворца в компании одной весьма привлекательной, хоть на мой взгляд, слишком впечатлительной и простоватой герцогини. Но его лично, видимо в ней всё устраивало.
Глава 15
Слуга в цветах дома Бадоэр примчался после обеда, не застав меня дома и сразу же отправившись на верфь. Я обитал там, вместе со своими корабелами обсуждая, как лучше разобрать «Елену», пока «Повелитель морей» был в море, заканчивая судовые испытания. Я хотел быть на борту, но дела, которые сваливались на меня пачками, не отпускали из города, так что пришлось скрепя сердце, отпустить Джакопо одного.
Прибывший гонец отвлёк меня принесённым письмом, прочитав которое, я извинился перед мастерами и отправился к дому компаньона.
— Мэтр Брюле? — удивился я, увидев трубадура, в комнате сеньор Франческо, который должен был давно петь песни во Франции.
— Сеньор Витале, — он низко мне поклонился, оставаясь совершенно серьёзным.
— Что привело вас обратно в Венецию? Ведь мы кажется обо всём договорились прошлый раз? — я перевёл взгляд на компаньона, но тот лишь показал глазами на трубадура.
— Не знаю, как вы это себе представляли сеньор Витале, когда посылали меня на родину, — тот покачал головой, — но будучи в Париже, на меня через неделю вышли слуги самого сенешаля его королевского величества, и совершенно в другом тоне, чем прежде, поинтересовались, откуда у меня такая удивительная информация, представленная в песнях. Представляете сеньор Витале? Они вежливо меня спросили! Хотя прошлый раз за то же самое, палками выгнали из города!
— Дальше, — поторопил я его.
— Поскольку прямого запрета от вас не было, чтобы не рассказывать источник, я рассказал им всё как на духу, что вы в тот вечер рассказали мне, и даже про тот документ из замка Этамп. Их это очень удивило и ошарашило, они попрощались и дали мне мешочек с золотом.
— Хорошо — это всё конечно крайне интересно, но зачем вы вернулись обратно? — поинтересовался я у него.
— Вот тут сеньор Витале, самое интересное и начинается, — смутился он, под моим взглядом, — я этим же вечером слегка напился и проснувшись поутру обнаружил, что у меня под рукой лежит странное письмо. Увидев кому оно адресовано и тут же вскочил на коня и помчался обратно в Венецию, думая, что вы наверняка должны об этом знать, как можно быстрее.
С этими словами, он и правда протянул мне запечатанный свиток. Осмотрев незнакомые печати и общее состояние документа, я сделал вывод, что его не вскрывали. Взломав воск, я пробежался глазами по строкам. Хмыкнув, вернувшись в начало и уже второй раз прочитал более внимательно.
«Уважаемому сеньору Дандоло, третьему сыну дожа Венецианской республики».
«Милостивый господин Витале. Мы, преданные патриоты Франции, просим вас, через проверенного обоими сторонами трубадура, предоставить нам доказательства измены датской сучки Ингеборги и умысел её, против нашего государя».
«Будем в том вам весьма благодарны и Франция не забудет вашей помощи».
Подписи под письмом не было. Я задумался. Конечно же, перед тем как посадить на кол того бедолагу из замка, я сначала с ним поговорил по душам в подземелье. Мне было интересно, почему на него одного, так взъелась
