Десятое Блаженство - Валерий Петрович Большаков
Полное впечатление, что мне на ладонь кипятком из чайника плеснули! Шепотом бранясь, я запрыгал, топчась на хрустком песке. Наверное, стыдливая Наташа Харатьян заметила мои метанья — и юркнула обратно в палатку.
А я, кряхтя и казнясь, ухватил оброненную подвеску здоровой рукой. Поднес правую к глазам поближе. От лучевого ожога кожа опухла и побагровела, а вот серые камни остались холодными.
— Экспериментатор хренов! — скривился я, и полез в палатку. — Думать надо! И не после, а до… Кретиноид, дурака кусок…
Там же, позже
С утра Наташа заохала, увидав волдыри на моей ладони, но ругать не стала, взялась лечить.
— Балбесина! — жалостливо шепнула Рита, гладя мне спину. — Додумался…
Я тяжко вздохнул, и меня чмокнули в шею — из милосердия.
— Заказала тебе билет до Москвы, тебе и Маришке. Всё уже, ее съемки кончились. Дово-ольная… Обещали в одном эпизоде снять, а вышло в трех!
— Марина-Сильва молодец, — проговорила Наташа, бережно смазывая мне ладонь «молодильным зельем». — Старалась так! С утра до ночи слова учила. И походку отрабатывала, и жесты, и голос, и взгляд, и мимику… Понимает, что на одном таланте не выедешь — пахать надо! Ну, всё, Мишенька, впиталось. Руку сегодня не мой, и ничего ею не трогай!
— И вас не трогать? — вздохнул я.
— А нас тем более! — «Златовласка» сурово нахмурила брови, пряча в тени ресниц шаловливые искры.
— Мы такие зара-азы… — протянула Рита. Ее губы дрогнули, но так и не сложились в улыбку. — Обязательно дома переночуй, ладно? Успеешь со своей экспедицией!
— Дочечек обрадуй, — нежно залучилась Наташа. — Соскучились уже по своему папочке…
— Папусечке! — засюсюкала мамулечка, изображая Юлю. — И чтоб никаких мне Мариночек!
Талия, по-прежнему лучась, солидарно погрозила мне пальцем.
Тот же день, позже
Московская область, Щелково-40
«Ту-334» в красно-синих цветах ПО «Добролёт» сел в Шереметьево, когда на часах еще не было трех.
— Мигел! — щебетала Мариша, распуская сияние черных глаз. — Мигелито! Спасибо, спасибо тебе!
— Да мне-то за что? — улыбался я, по-родственному закалачив руки вокруг гибкой талии.
— За всё! Без тебя я бы ни за что не поступила и… И вообще! Я такая счастливая, такая счастливая! Я снималась у самого Гайдая! Ой, побегу, там уже Базилиу ждет… И Наталишка! Пока, пока!
Прощальное сосущее движение пухленьких губ, и Марина-Сильва де Ваз Сетта Баккарин изящно продефилировала к выходу, срываясь на бег, тоже, впрочем, весьма грациозный.
Я не стал спускаться, чтобы встретиться с Васёнком — увидев деда, Наталишка не успокоится, пока не залезет ко мне на руки. А если зловредные родители унесут ее силой, то малышка будет долго и горько рыдать…
Мне и со второго яруса всё видно. Базилиу с мелкой брюнеточкой на руках потянулся к брюнетке постарше — Мариша чмокнула его, как бы мимоходом, и подхватила радостно пищавшую «принцессочку»… «красоточку ненаглядную»… «херувимчика черноглазенького»…
— Капучино не было, я взял американо! — непривычно выбритый Дворский протянул мне пластиковый стакан с трубочкой. — Будете?
— Будем, — улыбнулся я, отталкиваясь от перил. Принял сосуд левой рукой и осторожно отхлебнул. В меру горячо, в меру сладко, и баланс между кофе и молоком соблюден. — Самое то. Вы на машине?
— А? Нет, я с Белорусского на аэроэкспрессе доехал.
— А, ну и отлично! Тогда нам на «Щелковскую». «Магнитка» ходит каждые полчаса!
* * *
Вагоны на магнитной подушке выглядели караваном серебристых сигар, простроченных овальными окнами — этот фантастический дизайн из шестидесятых очень шел надземке.
— Думаете, от инопланетной базы вообще ничего не осталось? — приглушенно спросил я, продолжая начатый в метро разговор. — Ну, хоть какие-то остатки! Руины, механизмы…
— Да что вы! — отмахнулся Федор Дмитриевич, мостясь у окна. — Какие механизмы переживут семьдесят миллионов лет, да еще в агрессивной среде и сейсмоактивной зоне? От всей техники осталась бы горстка деталей из инертных или благородных металлов! Что у нас не корродирует? Цирконий, гафний, рений, тантал, золото и платиноиды. Да еще ивернита сохранилась кучка кристаллов — он тоже инертный и очень твердый. А всё прочее рассыпалось в прах еще в меловом периоде! — погладив бритый подбородок, Дворский отнял пальцы, как будто в досаде (видать, привык бородку теребить!), но тотчас же заулыбался, хихикнул даже. — Вспомнил сейчас один случай. Лет… тридцать назад мы с ребятами были на Северной Земле — и обнаружили там техногенное месторождение платиноидов! Да-а! Гляциология — это моя узкая специализация, так ведь и не лед я исследую обычно, а включения — пыльцу растений, пепел вулканов или иридиевую труху с комет… Так вот. Берем мы, значит, пробы, исследуем, находим следы золота… А под микроскопом еще и какие-то непонятные металлические проволочки видать. Поначалу-то мы умничали, полагая, что имеем дело с обломками дендритов рассыпного серебра. Ан нет! Химанализ выявил, что металл проволочек — это осмий с примесью рения, а по составу и форме мы их идентифицировали, как остатки композитов из защитных оболочек «Аполлонов»! В плотных слоях атмосферы сгорало всё, за исключением тугоплавких металлических волокон, которые и оседали на ледник. Летом лед таял, проволочки смывались — и копились на дне ручьев, откуда мы и черпали свои пробы. Вот так! И я думаю, Ивернев-старший что-то подобное и намыл, вместе с осколками ивернита, в россыпях реки Мургаб — немного ниже по течению от урочища Екедешик…
— О-о! — подивился я. — Да вы, вижу, в курсе!
— Ну что вы, Миша, — смутился Дворский. — Был там проездом, давным-давно… Это долина, зажатая нагорьями Бадхыз и Карабиль. Полупустыня, жаркие сопки, песок… А Тахта-Базар, ко всему прочему, самая середка ареала среднеазиатских кобр. Милое местечко! — фыркнул он, погружаясь в рассеянные думы.
«Магнитка» неслышно, неощутимо тронулась, разгоняясь. С самолетной скоростью вынеслась на эстакаду —
