Трудовые будни барышни-попаданки 4 (СИ) - Дэвлин Джейд
Слова про приказ я пропустил мимо ушей. Меня поразила просьба. Он считает, что я исполняю поручение некоей высокопоставленной особы, а не исхожу из собственных интересов!
Если задуматься, то мой визит действительно стал следствием иного визита. Кроме того, можно было также задуматься, о какой особе шла речь, я даже догадался о какой.
Но в эти секунды я был способен только гневаться.
— Вам не кажется, сударь, что утверждение, будто ваш визави — чей-то посланник, стало бы оскорблением для дворянина даже в вашем, не самом высоком чине? — спросил я медленно и вкрадчиво.
Люди, хорошо знавшие меня, поняли бы этот тон. Понял и собеседник.
— Что касается цели вашего визита, то мне нечего добавить к сказанному, — спокойно заявил он. — Что же касается вашего последнего вопроса, отвечу кратко: попытка спровоцировать меня на дуэль нежелательна, в первую очередь лично для вас. Я прибегну ко всем средствам, чтобы ее избежать, а если она станет неизбежной, то скорее убью противника, чем позволю ему убить себя.
— Ваша жизнь столь драгоценна? — усмехнулся я.
— В этом мире я ответственен за судьбу своей жены и детей, и я не намерен рисковать оставить ее вдовой, а их сиротами из-за чьей-то прихоти, порожденной предрассудками.
Такие слова неизбежно влекут пощечину. Я ее да…
Точнее, попытался дать. Но не смог. Господин лже-Орлов резким движением перехватил кисть моей правой руки на достаточно дальнем расстоянии от своей щеки. И слегка вывернул.
Это было удивительно. На своем веку я дал не меньше десяти дуэльных пощечин. Первую — в тринадцать лет в городе Байройте, студенту из Эрлангена, толкнувшему меня на балу. Последовал поединок, саблю мне любезно одолжил один из прусских офицеров.
Когда я хочу коснуться чужой щеки, я всегда делаю это. В первый раз не получилось.
С этой секунды у меня не было желания именовать оппонента лже-Орловым. Я взглянул ему в глаза, он еле заметно кивнул и выпустил мое запястье. Рука побаливала, но по опыту прежних повреждений я знал, что перелома или даже сильного вывиха не произошло.
— Интересная метода, — наконец сказал я. — Интересная и опасная в настоящем бою. Дикие воины, например, Балкан или Кавказа вместо длинной сабли, как у меня, выхватили бы левой рукой кинжал и вонзили вам в бок.
— В такой ситуации, — спокойно ответил Орлов, — мне пришлось бы не только сломать руку первым же движением, но и надавить на перелом, после чего башибузук забыл бы о кинжале.
— Это противоречит воинской чести, — растерянно сказал я, уже готовый услышать в ответ: «У башибузуков нет чести». Вообще-то, по моим наблюдениям есть, но дать слово и взять обратно — обычное дело.
— Вы военный, а я — страж, — ответил Орлов. — Честь стража — быть защитой тех, кто в ней нуждается, а если он не сбережет себя сам, то слабые люди окажутся без защиты.
Его слова чем-то напоминали пьесу модного французского театра, но человек с такой хваткой рукой имеет право говорить, будто он на сцене.
— Какие же люди находятся под вашей защитой и как вы намерены их защитить, проявляя интерес к известному нам заведению? — спросил я.
— Это заведение связано с исчезновением женщины, и у меня есть косвенные, но серьезные подозрения на убийство, — сказал господин Орлов. — А лучшее средство не допустить новых убийств — сыскать убийцу. Тот, кто ищет убийц, сражается не в конной шеренге, поэтому постоянно готов к внезапным нападениям.
— Все же я надеюсь, что вы услышали мои слова, — сказал я, стараясь поскорее окончить неприятный разговор и ощупать запястье наедине.
— Безусловно. Также надеюсь, что и вы услышали все сказанное мною и относительно поручения, и относительно желания предотвратить дуэль. Я готов продолжать беседу, но уверен, что умные люди уже поняли друг друга.
— Безусловно, господин Орлов, — сказал я, еще больше удивляясь этому чиновнику, — но вы достаточно умны, чтобы понять — сегодняшняя наша встреча не может быть последней.
Собеседник кивнул, и мы расстались.
* * *Перед сном я еще покрутил саблю и наполнил комнату с окнами во двор пороховым дымом. Рука чуть подрагивала, но все равно шесть раз в яблочко из восьми.
Мы непременно еще встретимся. Как минимум, чтобы я спросил, где этот странный чиновник обучился перехватывать руки на лету.
Ну а потом… В любом случае необходимо завтра навестить Михаила Андреевича и попросить ни при каких обстоятельствах не удалять господина Орлова из Санкт-Петербурга. Я еще не знаю, что сделаю с ним при следующей встрече, но это сделаю я и только я. Никто не посмеет вмешаться в наши отношения!
Глава 29
Я терпеливо выполнила все упражнения, рекомендованные Мишей. Быстро умылась. Потом спросила:
— Что унесли?
— Две капсюльные винтовки дульного заряжания и 60 патронов к ним. Три револьвера обычных, 100 зарядов в двух коробках. Два кавалерийских мушкета, тоже с полсотни патронов…
— Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных, куртка замшевая… три штуки, — процитировала я.
— Ты права, Мушка, тут только смеяться, — вздохнул Миша. — Да, еще всякая вспомогалка для отливки пуль и набивки патронов, плюс запас свинца и пороха, плюс немного холодного оружия, плюс инструменты. Но на фоне нарезных огнестрелов это так, по мелочи. Если без юмора: главное, что воришка не добрался до сейф-камеры. Там врезной замок, а ключ всегда у меня. Поэтому он не коснулся ни моих экспериментов с автоматикой, ни наших общих — со взрывчаткой. И главное — технической документации. Да, нюанс. В эту мастерскую никто не заходит без меня, и последние три дня я ее не посещал. Вероятно, воришка предполагал, что я еще пару дней туда не сунусь, а у меня — внеплановый выходной.
— Меры?
— Приняты. Шестеро работников переведены во временные охранники. Если похищенное не покинуло территорию, то не покинет. А еще я поменял код на цифровом замке.
…Нет, я еще не проснулась. Несмотря на молитву, медитацию, душ и кофе. Почему-то была уверена, что цифровой замок спилен. Хотя и удивлялась столь серьезной слесарной ночной работе.
— Да, наш семейный код был набран, — подтвердил Миша, будто услышав мои мысли. — Знаю способы накрутить нужную комбинацию цифр, но сейчас ни один не подходит — мы воспользовались замками не больше десяти раз со дня установки. И это для меня главная загадка.
Вот тут меня просто просквозила мысль-подозрение. Временно — под спуд. Не будет ей ходу, пока не проведу проверку…
В дверь спальни забарабанили, усиленно и весело.
— Мушка, улыбаемся, — бодро сказал муж, — дети в наших бедах не виноваты.
А мы, кстати, перед ними виноваты. Последнюю неделю видимся едва ли не в режиме соседских встреч на лестничной площадке. Сколько дней я не проверяла уроки у Лизы, сколько вечеров младшие без сказки.
Вообще-то, такая модель по тем временам — типовая. Во многих мемуарах, от Салтыкова-Щедрина до не столь известных, одна и та же картина. Детишки с маменькой, да и то не всегда, а уж папеньку видят вечером — войти, поцеловать ручку, пойти спать. Кормят, опекают, учат другие люди, а родители обеспечили эти условия — и достаточно.
Конечно же, я возмущалась такими порядками. И не заметила, как их отчасти воспроизвела. Особенно в отношении младших. Лизоньке-то легче, она не отвлекает маму от работы, а помогает. И главное, постоянно в своей тусовке — среди учеников. Даром что мелкая — иной раз на уроках ответит быстрей и бойчей всех, потому-то, кстати, особые учителя ей не нужны. И оттого-то у нее столько друзей-мальчишек, каждый из которых выше на голову.
Я, кстати, такую форму обучения поддерживала по одной важной причине: пусть ребята запомнят со школьных лет, что девчонка помладше может быть им вровень по знаниям, а иногда и выше. Чтоб никаких прибауток о бабьем уме.
Сейчас, судя по знакомому стуку, девчонка явилась вместе с братиками.
