Альпинист. Книга 1 - Тим Волков
От этих мыслей меня начало трясти. Я принялся ходить из стороны в сторону, вымеривая зал шагами. Дом… С одной стороны, я не видел никаких преимуществ того, чтобы возвратиться. Ну что там хорошего? Другая же часть разума шептала — хватит, наигрался, пора и честь знать.
Это всего лишь привычка — говорил я сам себе. И от этого внутреннего противоречия мне становилось не по себе.
— Андрюха, ты чего?
Мою нервозность заметил и Володька.
— Тоже думаешь насчет Пика Победы?
— Думаю, — честно признался я. — Хотя понимаю, что это чистой воды хреновая затея.
— Согласен с тобой, — кивнул Володька. — Но…
И замолчал, потупив взор.
— Что — но? — спросил я, хотя уже все прекрасно понял.
— Затея хреновая, и в самом деле. Но ведь если так рассуждал бы каждый, был бы, скажем, полет в космос? Как думаешь, идея сесть на бочку, размером с девятиэтажный дом, наполненную горючим, слушая в наушник разговор ученых: «Юра, мы все точно рассчитали, она точно полетит!» хорошая? Нет, не хорошая идея. Но Юра тем не менее сел, поверил и сел. И смог. И совершил подвиг.
Володька глянул мне прямо в глаза.
— Жизнь дана нам не для того, чтобы трястись в страхе или там хорошо контрольные на двойных листочках писать или ногти вовремя стричь и все время опрятно выглядеть. Она для подвига дана, для великого дела. Это я понял, когда там, в лесу стоял, с оружием, направленным на тех двух бандитов. Стою, а сам думаю — вот убьют они сейчас нас прямо тут — и что останется после меня? Ну какие-то вещи, кроссовки вот чешские, хорошие, фотографии еще какие-то. И все. Кроссовки износяться младшим братом, фотокарточки выцветут. И вот уже нет меня. Вышел весь я, кончился. Понимаешь? А Гагарина всегда будут помнить. И не важно, что кроссовок его там или ботинок уже не осталось. И даже если памятники рассыплються, память все равно о нем останется. Понимаешь?
Я кивнул. Я и в самом деле понимал Володьку. Эти его слова, простые, но сказанные от чистого сердца, проникли мне в самую душу. Черт, я его прекрасно понимал. Я, кто всю свою жизнь вовремя стриг ногти и был опрятно одет, вдруг под конец своей жизни осознал, что никого рядом нет и никому я нахрен не нужен, да и не помнит меня уже никто, хоть я и жив тогда был.
— Андрюха, я пойдут на отбор, — тихо произнес Володька. — пусть Дубинин не обижается, но я пойду. Плох тот солдат, кто не мечтает стать генерал и плох тот альпинист, кто боится гор.
— А разве их не нужно бояться?
— Их нужно уважать. И их нужно хотеть постичь. Иначе какой ты к черту альпинист? Так что я иду.
— Я тоже иду, — внезапно ответил я и сам удивился такому ответу.
Володька кивнул. Еще даже до того момента как начать разговор, он уже все давно понял в моих глазах, хотя я еще не знал, какое решение приму.
— Мы идем вместе! — улыбнулся он, протягивая мне руку.
Я пожал ладонь в ответ.
— Один за всех, и все за одного! — весело воскликнул Генка, подскочив к нам и тоже хватая нас за руки.
— Каналья! — рассмеялся Костя, тоже подбегая к нам, запрыгивая на спину, заваливая всех.
— Сумасшедшие! — хихикнула Марина, глядя, как мы барахтаемся на полу.
— Марина, давай к нам! — сквозь смех крикнул Костя.
— Ага, бегу и падаю!
— Падай-падай! Мы поймаем!
— Поймаем так, как никто еще не ловил! — придавленный Володькой, выдохнул Генка. — И попу подстрахуем, руки подставим, чтобы не дай бог синяка не осталось!
— Дураки! — рассмеялась девушка.
— Держи ее! Куда пошла! А ну стой!
Но схватить Маринку, чтобы коварно повалить на пол у парней не получилось. Она ловко забралась и полезла вверх, по стенке. Генка, вырвавшись из плена, рванул за ней. Следом Костя.
— Вы чего? — подошел к нам Артем.
— Маринку ловят, — пояснил Володька.
— Так это я живо! — оживился тот.
И рванул наверх.
— Сейчас мы живо ее словим!
Парни принялись окружать девушку, а та ловко перепрыгивали с одного зацепа на другой, не даваясь. Потом, взобравшись на самый верх, крикнула:
— Андрей, а ты чего не ловишь? Смотри, твои друзья совсем не справляются!
Я хотел ответить, что не имею привычки идти толпой на одного, но не успел — из подсобки вышел Дубинин. Был он хмур и, кажется, пьян, потому что покачивался на ногах.
— Вы чего еще тут балуетесь? Все, хватит! На сегодня занятия окончены. Все по домам! Живо!
Игривое настроение мгновенно у всех прошло. Все скучковались у стены — и свои, и другие, из других групп.
— Чего встали? — зарычал Дубинин. — Пошли вон!
Грубость тренера многие не поняли, обиделись, демонстративно вышли. Я же знал, что сейчас его раздирают невеселые мысли. Он не хотел подвергать своих учеников опасности. Только вот убедить их не ходить на Пик не получится, они все уже давно решили.
Мы двинули на выход, не забыв попрощаться с Дубининым. Тот не ответил нам, но кивнул.
— Ну что, по домам? — спросил Генка, явно не желая заканчивать так день.
— Можно и домой, — загадочно произнес Костя. — Но сегодня же среда, в клубе танцы будут. Пойдем?
— Пойдем-пойдем! — обрадовалась Марина. — Все пойдем, и возражения не принимаются!
С этими словами она глянула на меня, подмигнула.
Радоваться бы мне такому вниманию со стороны красивой девушки, но мысли у меня были о другой. Я не мог выбросить из головы образ Леси.
— А что, вполне отличная идея! — произнес Володька. И повернулся ко мне: — Сходим?
— Сходим, — кивнул я, тоже желая немного отойти от всего и отдохнуть.
— Ребята, а что, если нам через магазин пойти? — заговорщически спросил Генка.
— А ведь идея хорошая, — кивнул Володька. — Навалилось что-то все в последнее время, мыслей столько в голове. Расслабиться не помешало бы.
— Пить собрались? — нахмурилась Марина.
— Ну кто сказал пить? — тут же подключился Генка. — Пьют алкаши и всяческие враждебные элементы социализма. Мы будем культурно дегустировать.
— Генка, то, что в гастрономе на Кировской продают, именно пьют, а не дегустируют. Настоящее пойло!
— Вполне приличные напитки там!
— Ага, «Солнцедар» приличный напиток!
— А чем тебе «Солнцедар» не по нраву?
— Не хочу я «Солнцедар» хлебать! Отрава, клопов травить только годиться.
— Тогда «Слезу Мичурина» возьмем, — ответил Генка. — Подло-ягодное, плодово-выгодное.
— Плодово-ягодное, — поправила его Марина.
— Поверь, едва ты попробуешь этот напиток, то как-то иначе называть не будешь. Мичурин слезы пролил бы, узнав, что делают из его выведенных сортов фруктов. Но вполне экономная штука, цена не велика, эффекта с одной бутылки на всех хватит. Блеска в глаза добавит! Для танцев самое то.
— А продадут?
— Володьке — продадут, — кивнул Генка. — Вон он какой, на вид все тридцать дашь.
— Чего это мне тридцать дашь? — нахмурился Володька.
— У тебя лицо загоревшее, кожа дубленая, вот и выглядишь старше своих лет.
— Это из-за походов в горы! Там солнце выжигает, — начал оправдываться парень.
— Так я же не против. Это нам только на руку. Пошли.
Генка повел нас какими-то подворотнями, говоря, что так мы хорошо срежем. Как оказалось, такой путь только прибавил нам блужданий и к гастроному мы вышли только через сорок минут. Генка все это время, что мы шли, стоически отбивался от нападок своих спутников, уверяя, что обычной дорогой все равно было бы дольше.
Наконец, подошли к гастроному. Пошарили по карманам, скинул в общую кепку у кого что было. Получилось пять рублей и десять копеек. Вполне хватало, чтобы купить либо бутылочку хорошего вина, либо пару «Солнцедара». После долгих препирательств решили взять две.
Маринка долго ворчала, и даже когда Володька вышел из гастронома, воровато оглядываясь, девушка продолжала бубнить, что лучше бы взяли что-то лучше.
Откупорили, бутылку протянули Марине.
— Даме первой, — учтиво произнес Генка.
Маринка сморщилась, но бутылку взяла. Отхлебнула немного.
— Ну и гадость! — скривилась она. — Я больше не буду.
И передала бутылку мне.
Я приложился к бутылке. Какого-то особого изысканного вкуса я не ожидал почувствовать, понимал, что это дешевое пойло. Предчувствия не обманули. Красноватая жидкость, гордо названная «плодово-ягодное вино» сильно пахла спиртом, а вкус и вовсе оказался убийственным — горьковато-сладким, приторным, похожим на какое-то лекарство.
Но от этого еще больше мое сердце стало плавиться от внезапно нахлынувшей ностальгии.
