На волоске (СИ) - Марьяна Брай
Овцы были сытые и чистые. Явно в загоне порядок, иначе, все бока были бы замазаны. Нерадивые хозяева этим и отличаются – выйдет скотинка весной на луга, по улице ведут, и стыд за хозяев аж саму берет. А эти как облачко. Не думаю, что мне придется отсюда и до заката чистить.
— Эту оставим вам, всю тяжелую работу на нее можете валить, надо чтобы к вечеру на ногах не стояла, так ридганда велела, - подтолкнув меня вперед, заявила служанка. Тоже ведь, стерва, могла бы поскромнее расписать мою участь, так нет, расстаралась, чтоб я не прохлаждалась.
— Да у нее руки как ветки, Бартола, - хохотнул старик, которого здесь я увидела впервые. – Ими только платком махать, да вышивать.
— Велено, делай, - буркнула она в ответ и пошла обратно.
Я радовалась тому, что Малисат прибыла сюда в сапогах. Такой удобной обуви я и в развитом мире не нашивала. Будто под ногу шиты, да и кожа мягкая, как тряпочка, хоть и крепкая.
— Вот так вот, Леночка, все тридцать три удовольствия: днем сношают дураки, а ночами мужики, - буркнула я себе под нос и засмеялась от получившейся рифмы. А ведь стихи писала в школе, да и после баловалась, но так и забросила. А видишь, пришло время и вылезла рифма.
— Чего бубнишь? Никогда сюда девок не приводили. Чего же ты такое учудила? – дед был смешной. Загорелый до коричнева, сухой, как сушка, закатившаяся за диван и на пару лет оставшаяся там горевать, пока хозяева не вздумают двигать мебель.
— Говорила много, - ответила я ему, осматривая фронт будущих работ. - Мне сказали тут загоны чистить, а у вас в загонах почище, чем в хозяйских комнатах.
В загоне, куда на ночь приводили с поля овец, было чисто и сухо. Солома укладывалась мелкая. Она хорошо сырость впитывала. А после этого ее выметали и стелили другую. Первая сушилась на солнышке. Вот так и добивались сухости. Здесь же носились ягнята, внимательно рассматривали меня из-за ограды суягонные овечки.
— Говорить тоже уметь надо. Коли пришла, давай будем дело делать. Тяжелого не поднимешь, а бегаешь, поди, быстро? – он смотрел на меня с прищуром, пытаясь прочитать, чего от меня ожидать можно.Только вот деревенская я и вся эта суета мне знакома и привычна. А коли спину не ломит, да за сахаром следить не надо, можно и поработать. – Ягнят выловить надо. Загон большой, не слушают меня. Тут встану с палкой, а ты загоняй – он указал на вход в загон, куда требовалось загнать малышню.
— Это мы мигом, уважаемый. А зовут-то тебя как, дедушка?
— Парамай я.
— Парамайя? – переспросила я, но вспомнила, что они сначала имя говорят, потом добавляют это «я». Нет у них слова «зовут».
— Парамай.
— Ладно, поняла. Меня - Малисат.
Я осмотрелась, увидела веревочку, привязанную к кованой скобе на стене, отвязала и подпоясалась, чуть подтянув над пояском рубаху. Хоть чистой останется, да и бегать поудобнее, потом нашла еще одну и завязала высоко на голове волосы в хвост.
Старик стоял у забора и палкой указывал ягнятам направление , а я обежала эти полгектара раз, наверное, десять, потому что ребятишки никак не хотели под крышу. Спустя полтора часа я забыла, что у меня болели руки после ночного массажа, потому что заболели ноги. С непривычки, точно! Сижу ведь ровно на заднице с тех пор, как привели сюда. А тело таких промахов не прощает. А еще бежать думала. Да с такой подготовкой только за овцами бегать.
— Покормить тебя надо, а то и так Эрина Милостивая смотрит на тебя и не знает, чем ты еще жива. Одна душа и бегает, - дед закрыл загон и повел меня под навес. Он однозначно начинал мне нравиться.
— Поесть я не против, а вот побегала я с большой радостью. Вот бы меня сюда перевели, а то там, - махнула я в сторону дома, - работа не очень приятная, хоть и не пыльная.
— Другая ты, девка, другая. Видел я много. Живыми знал еще мать матери ридганды Фалеи, - он болтал, будто бы старчески, ан, нет. Знаем мы эти старческие разговоры – все они зачем-то и о чем-то.
— Другая, потому что из других земель, а так, обычная, - я подумала, что если с остальными можно было болтать что угодно, то с этим сухофруктом надо быть осторожнее. Сколько он собак на этой жизни съел, ни в одной деревне не видали.
Выставил на низкий стол что-то навроде мягкого сыра, хлеб подсушил над огнем и чай из травок налил. Я вспомнила поднос с фруктами, оставшийся в домике, откуда меня забрали утром на помывку.
— Ешь, да рассказывай. Хиретка ты, вижу, только кожей хиретка, а головой – таких не видел никогда. Девки хиретки сильные да выносливые, как и лошади ихние. Таких лошадей больше нигде нет. Хиреты ловят их и объезжают. Вон, и сапоги у тебя из лошадиной кожи. Для этого надо, чтоб лошадь от старости умерла. Как вторая кожа. Хорошо управляешься с ними?
— С сапогами? – не поняла я, что он имеет в виду и переспросила. Он засмеялся, да так, что из его беззубого рта полетели куски сыра.
— С лошадьми, девка, с лошадьми. Матери вас рожают у лошади, а потом привязывают к спине или груди, и так ездят до тех пор, пока сами не садитесь верхом.
— Я не помню ничего, Парамай. В дороге сюда чуть не умерла. Еле выходила меня подруга. Проснулась и не знаю, кто я и откуда. Что она рассказала, то и знаю.
— Не похоже. Не так говорят и делают, кто не помнит, - он посмотрел на меня
