Нелегкая поступь прогресса - Сергей Юрьевич Ежов
Вижу, как пригорюнилась Елизавета, глядящая за окно. Свободной рукой приобнимаю её за плечики, тихонько спрашиваю:
— Что тебя огорчило, моя родная?
— Знаешь, мой дорогой, жить с тобой большое счастье, но… — Лиза примолкла, подбирая слова.
Я не тороплю, чувствую, что сейчас будет сказано нечто важное. Наконец слово найдено, и Лиза решительно продолжает:
— Прекрасный мир, в который ты меня ввёл, содержит очень много боли.
Я молчу, хотя и безмерно удивлён.
— До встречи с тобой я не обращала внимания на подлые сословия, всех этих крестьян, мастеровых, мещан и нижний слой дворянства, чей быт мало отличается от крестьянского и мещанского. Для меня они были кем-то вроде одушевлённых животных, живущих в отдалении, никак не пересекающихся с моим привычным кругом.
Лиза снова задумалась, тонкими своими пальчиками потерла виски.
— А ты просто и ненавязчиво показал, что эти существа вовсе не животные, а полноценные люди. Россия вообще странная страна — в ней рядом с самым беспросветным рабством имеется, да, для очень немногих, но тем не менее реальная возможность вырасти из рабского состояния, которое, по счастью ликвидировано, в офицеры, а отслужив, сделать карьер на гражданском поприще. Примером тому твои «апостолы», из простых солдат ставшие офицерами. Твой Григорий Оспищев теперь капитан, командующий гвардией австрийского короля. Ойген Второй Габсбург мой дальний родственник, а потому он вступил со мною в переписку, сообщает разные подробности своего царствования. Капитан Оспищев пожалован бароном. Однако, я ушла далеко в сторону от того, о чём хотела сказать.
Лиза снова повернулась к окну, за которым неторопливо проплывала французская деревня, во всей её неприглядной красе: фахверковые дома, из деревяшек и навоза. Да, фахверк двадцать первого века это совсем не то, чем он был изначально. А изначальный фахверк мы видим воочию: щелястые стены, подслеповатые окна, заделанные чёрт-те чем, вплоть до донышек битых бутылок. Измождённые взрослые, рахитичные дети, тощий скот, и грязь, грязь, грязь. Совсем рядом с дорогой стоит семья, что намеревается пересечь дорогу, да тут мы мешаем. Впрочем, для французских крестьян это первоклассное развлечение. Правда, глава семьи, тощий, невероятно мосластый мужик, смотрит тусклыми глазами без заметного интереса, а вот его жена, старуха лет чуть моложе тридцати лет, сверкает глазами из-подгрязной, даже на вид сальной чёлки, а по чёлке ползут две жирные вши. Дети их — девочка подросток и мальчик чуть младше, пожирают глазами невиданное зрелище, а увидев Лизу, воспылали невероятным восторгом, словно увидели ангела божьего.
— Я говорила вот о таких людях. Ты внушил мне, что мы должны улучшать жизнь простых людей, делать её чище, здоровее, сытнее. Эти люди должны получать образование, иметь доступ к лечению, иметь досуг. А что мы видим? Государство и сеньоры выдавливают из подданных и арендаторов буквально досуха. Посмотри, ведь эта семья одета для праздника, а выглядит как нищие на паперти. Юра, мне больно и стыдно смотреть на них.
— Лиза, родная моя! — обнимаю я жену — Мы не можем изменить весь мир, зато мы можем изменить родную страну. Согласись, рабство в России мы уничтожили, и твоя заслуга в этом великом деле, несомненно, имеется. Ты участвовала в разработке мотора для трактора, ты стояла у истоков железных дорог, ты настояла на строительстве заводов по выделке листов, пригодных как для устройства кровли, так и для обшивки стен. А три медицинских и два педагогических института, что содержатся на доходы с твоих предприятий? Правда, учебные заведения мы постепенно передадим на попечение государства.
— Почему же?
— Я считаю благотворительность злом. Дело в том, что большое количество людей будут ссылаться на наш опыт в части содержания всяких богоугодных заведений как на естественное состояние дел. Дескать, и они двигаются в том же направлении. Благотворительствуют, да. А коль они такие хорошие, то извольте награждать государственными наградами, давать послабления по налогам и прочее в том же духе.
— Они неправы?
— Почти все такие деятели — жулики. Скажем, некий Хлудов построил церковь, и получил за неё церковную награду. А на следующий день он вычел потраченные деньги из зарплаты своих рабочих.
— Какая низость!
— Скажем так: это игра в рамках дозволенного, чуть расширяя рамки.
Лиза кивнула в сторону окна, где стояла очередная толпа оборванцев, наряженных в лучшие свои лохмотья.
— Юрий, но ведь доводить людей до такого состояния просто подло!
— Не пройдёт и десяти лет, как французы свергнут короля и с увлечением начнут рубить головы нынешним хозяевам жизни. А те только и будут стонать: «Нас-то за что? Всё же было так прекрасно!»
— Ты знаешь наверное, что так будет?
— Скажем так: предвижу. Пройдёт лет десять, и во время очередного кризиса, а они бывают регулярно, вся махина французской монархии рухнет. Кризис будет лишь отправной точкой для изменений, необходимость которых накапливается давно. Они и сейчас копятся, и чем дольше будут копиться, тем мощнее будет взрыв.
— Мне кажется, что ты делаешь всё, чтобы в нашей стране не было такого взрыва. Я права?
— В какой-то мере. Я знаю, каким должно быть государственное и общественное устройство в нашей стране, и делаю так, чтобы мы шли в том направлении постепенно, без рывков и лишних жертв.
— Император в курсе твоих планов?
— Да, конечно. Мы с Павлом Петровичем многократно обсуждали будущее России. Кафедру экономики Петербургского университета возглавляет Адам Смит, лучший экономист современности, это я посоветовал пригласить старика. Сейчас он разрабатывает теорию государственного капитализма, из которой потом вырастет новое учение.
— Позволь, Юрий, но многие утверждают, что для строительства нового общества следует свергнуть монархию. Не пугают ли Павла такие разговоры?
— Ничуть. Монархия всего лишь форма государственного управления, одна из многих. В какой-то мере монархия даже благотворна — своей стабильностью, в то время как другие формы, например парламентская республика, очень быстро вырождаются в охлократию, во власть толпы.
Так мы ехали не торопясь, не поднимая скорость выше двадцати-тридцати километров в час, да больше и нельзя по грунтовым-то дорогам, кое-где отсыпанным щебнем.
* * *
Париж нас встретил проливным дождём и посланием французского короля. На заставе к моей машине, едущей головной в колонне, подбежал солдат в плащ-палатке, похожей на русскую, только синего цвета.
— Месье! — залопотал он, сунувшись в окно водителя, открытое для него — Где я могу увидеть графа Бульгакофф? Имею для него важное сообщение от графа да Пре!
— Я граф Булгаков. Где послание графа ле Пре?
— Граф сообщит лично, он ожидает вас в кордегардии. А послание, с вашего позволения от Его королевского величества.
А этот граф изрядный нахал! Сам под дождь лезть не желает, а заставляет меня лезть под дождь. Ладно, делать нечего, раз послание от короля, придётся его выслушать или прочитать письмо. Подаю солдату автоматический зонт:
— Держи, служивый! Нажми на кнопку, видишь её?
Солдат нажал на кнопку и чуть не уронил от неожиданности развернувшийся зонт. А Лиза сзади подала голос:
— Юра, я с тобой. — произнесла она по-русски — Мне любопытно посмотреть на беспардонного графа. Его явно послали пригласить нас на аудиенцию, а он изображает из себя великого вельможу.
Ладно, развернул второй зонт, который принял второй солдат:
— Служивые, идите к двери, я туда подъеду.
Остановился у самых дверей кордегардии, пассажирской дверью поближе к невысокому, в три ступеньки, крыльцу.
Молодой, младше меня, человек в богатом жюстокоре, весь покрытый золотой вышивкой, и даже на пряжках башмаков были какие-то стразы. Наверняка настоящие драгоценные камни, в эту эпоху если понтуются — то во весь разворот. Шпажонка, конечно же, хиленькая, декоративная. При том, что одежда из уходящей эпохи, причёска новая: аннинская. А вот лицо графа мне очень понравилось. Умное лицо. Внимательные карие глаза, жесткие складки в уголках рта выдают человека действия, человека умеющего командовать и вести за собой. Если не случится досадных случайностей, коими славится подлунный мир, постараюсь подружиться с графом. С таким человеком лучше дружить.
Молодой человек уверенно, коротко изящно поклонился, причём стало понятно, что кланяется он даме. Нет, всё-таки нахал, но обаятельный, чёрт возьми!
— Имею ли я счастье видеть графа и графиню Булгаковых? — спросил он, внимательно глядя мне в глаза. Примечательно, что фамилию он произнёс совершенно
