Курсант: назад в СССР 2 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Но ты же видел шубника? Сможешь опознать его.

— А что толку? Предлагаешь по городу шататься, пока случайно не напорюсь? Вот если бы фоторобот все-таки сделать… Точно! А на хрена нам художник, когда я сам фотограф? — я хлопнул себя по лбу. — Есть мыслишка! Пошли, помогать будешь!

— Что делать надо? — насторожился Федя.

— Пошли, ничего сложного. В фотолаборатории поработаешь.

— Вообще-то я инспектор уголовного розыска…

— Это и в твоих интересах. То, что мы сделаем, если дело выгорит, будет использовать весь розыск в первую очередь. Начальство тебе еще спасибо скажет.

— Спасибо не надо, вот премию бы…

— Какой ты меркантильный, Федя. А как же за идею работать, за Родину?

Я притащил Погодина в фотолабораторию кримотдела. Паутова предупредил, что оперативник поможет мне разгрести фотки потеряшек. Отсортировать на “нужных” и “ненужных”. А сам занялся печатью фотографий со старых негативов, где пересняты фотки без вести пропавших. Самое трудное было напечатать их в одном формате. Чтобы масштаб идеально совпадал. Для этого условным мерилом использовал расстояние между зрачками. Морды-то у всех разные. А расстояние между зрачками, в основном, схожее у большинства людей, плюс-минус сантиметр. Федя помогал промывать снимки и выкладывать их на глянцеватель.

Через несколько часов упорной работы у нас была целая кипа портретных снимков. После стали нарезать лица на полоски. Отдельно брови, лоб, спинку носа, крылья носа, губы, подбородок. Получились будто детали пазлов из разных коробок. Этакий экспериментальный набор средств для составления субъективного портрета. Назвал я его СФ-1. Звучит важно и по-научному. На самом деле незамысловатая аббревиатура обозначала “Собери Франкенштейна”.

В СССР фоторобот был опробован еще в шестидесятых, при поимке серийного убийцы по кличке Мосгаз. Преступник Ионесян Владимир представлялся работником Мосгаза, заходил в квартиры, убивал хозяев и выносил ценности. Но технологии субъективного портрета пока широкого применения не нашли, а в глубинках о нем вообще не слышали.

Я стал пробовать воссоздать облик шубника. Промучился час, но ничего не вышло. Тогда с Федей стали пробовать лепить образы общих знакомых. Начали с кадровика Криволапова. Выяснилось, что для морды Василь Василича катастрофически не хватает деталей. Пришлось в спешном порядке допечатать еще несколько портретов для заготовок. И нарезать отдельно шаблонов бровей, носогубных треугольников и усов. Деталей для сборки Франкенштейна стало больше, а полет мысли шире. Еще пропыхтели с полчаса и собрали-таки Кривопалова, который немного походил на потасканного зомби с мордой в рубцах. Но общее сходство улавливалось однозначно. Я “обточил” детальки, вырезав лишние “поля”, и привел все пазлы в более рабочий вид. Теперь собранные портреты не напоминали монстров и гуманоидов. Попробовали сваять портрет Паутова. Получилось. Федя аж присвистнул от удивления. Не верил в успех до последнего, думал, что стандартная морда Криволапова с усами Чапая случайно получилась, сама собой. Потому что сует кадровик эту морду везде, куда надо и куда не надо.

Я вновь взялся за шубника. Складывал бумажки, подрезал. Снова складывал. Иногда разбирал всю конструкцию до основания, борясь с порывом выбросить все в мусорку к чертям собачьим. Но потом собирался с силами и снова корпел над пазлами. Весь взмок. Но, наконец, у меня получилось. На меня смотрел тот самый человек с колючими глазами.

— Погодин! — радостно окликнул я задремавшего в углу на стуле Витю. — Смотри! Это точно он. Похож получился, чертяка! Бровями генсека клянусь, что похож!

Федя проснулся, встрепенулся, мотнул головой, прогоняя дрему, и, поняв смысл сказанного, метнулся ко мне, как будто-то и не спал вовсе.

Он раскрыл рот и тыкал пальцем в портрет с колючими глазами. Наконец, смог вымолвить:

— Так это… Так я его знаю… Вроде…

Глава 16

— Кто это?! — воскликнул я, не веря свалившейся на меня удаче.

— Этот тип похож на мужика, что со мной на одной площадке живет. Он у соседки, бабы Шуры комнату снимает. Недавно заселился.

— И ты молчал?!

— А я знал? Я же в образе сантехника его только со спины мельком видел. Это ты у нас глазастый. Да и может, это не он вовсе! Но, бляха муха, похож очень! Раньше баба Шура сдавала комнату девушке-студентке, но та замуж выскочила, и въехал этот. Ходит всегда молча, не здоровается. И смотрит, будто в пол. Но в шляпе я его не видел. Только в костюме неприметном. Сереньком таком, как служащие носят.

— Так! Хватай пистолет, ноги в руки и вперед. Проверим квартиранта.

— Может, своих позвать? С розыска в помощь?

— Тогда они твое раскрытие себе припишут. Сами справимся. Ты ж для них неполноценный сотрудник. Посадили тебя в отдельный кабинет бумажки за всех стряпать, а с собой никуда не берут.

— Просто мне сказали, что справки и рапорта у меня лучше всех получается строчить.

— Угу, — кивнул я. — Так и будешь до пенсии в клерках сидеть. А так — хоть отличишься. Все поехали.

— Что-то мне как-то не по себе… — Федя поморщился.

— В каком смысле? — недоумевал я. — Заболел, что ли?

— Нет, просто я ни разу никого не задерживал. Если честно… Боязно немного.

— Все когда-то в первый раз бывает. Ничего, освоишься.

— Тебе хорошо говорить. У тебя характер другой совсем. Вон как ты дядю Карла за чуб оттаскал. Даже глазом не моргнул. Да и в плечах ты пошире, хоть и выглядишь худее меня, но у меня жирок, а ты, как гончая.

Погодин посмотрел на меня как бы издалека, и я подумал, уж не опасается ли он меня. Для молодого мальчишки из лаборатории я и вправду… Скажем так, очень решителен.

— Ага, скорее, стройный, как бездомный пес. Не ной, Федя. Если боишься, могу Быкова еще с собой взять. Типа, как понятого.

— Точно, — оживился Погодин, — Давай Антона позовем. Спокойнее будет.

— Так-то оно так, но смотри, Федя, тут палка о двух концах. Если преступник будет вооружен и ранит гражданского, с тебя, как с сотрудника по полной спросят, что инструкцию нарушил и поперся без подмоги задерживать. Можно, конечно, все обставить, что мы случайно на него напоролись. Но думай сам…

Федя мерил шагами кабинет, вздыхал и без конца тер раскрасневшийся нос.

— Быкова не будем брать, — выдохнул он. — Сами справимся.

— Вот и правильно, молодец.

Федю я в трусости не винил. Это, скорее, не трусость, а инстинкт самосохранения проявился. Вещь естественная, особенно для его опыта и возраста. Не заматерел еще опер, не оброс носорожьей кожей.

В мою бытность вообще всех преступников опасных со спецназом всегда задерживали. Во времена сериальных Дукалиса и Ларина были еще моменты, когда опера собирались всей братией на задержание вооруженных и опасных, но позже — только со спецназом.

— Будем брать его вечером. Когда дома он наверняка будет, — сказал я. — Соседку бы выманить из квартиры как-то. Мало ли что…

— Да ее вечерами обычно дома не бывает. Она у подруги в соседнем подъезде каждый день пропадает. Собираются там с пенсионерками, в карты режутся и в лото. Да портвейн по субботам пьют, а потом “Ой мороз, мороз” горланят.

— Отлично, тогда постучишься в квартиру эдак по-соседски. За солью, например. Он нам дверь откроет, возьмем его тепленьким. Да не ссы, я же рядом стоять буду. Все. До вечера. Приеду к тебе часиков в восемь.

Погодин нажал на кнопку дверного звонка квартиры бабы Шуры. Я вжался в холодную стену рядом. Отопление еще не включили, и дом изрядно остыл.

За дверью раздались шаркающие шаги. Щелкнула задвижка.

— Баба Шура? — удивился Погодин.

— Она самая, — ответил скрипучий голос. — А ты кого, Федя, думал здесь увидеть? Бабу Ягу? Чего пришел?

— А соли не будет у вас?

— Будет, конечно, проходи. А что банку-то не взял? Ладно, свою дам. Только ты мне ее верни. Она мне нужна! Красивая баночка.