Наставник - Екатерина Лесина
И приветственно помахал рукой людям, которые вновь обступили дорогу. Люди тоже были потны, пусть и надели лучшие одежды.
Скоро уже.
Вон, высится впереди белоснежная громадина дворца. И вновь величие его заставляет задуматься о собственной ничтожности. А еще о том, что скорее бы уж все завершилось.
Из паланкина Верховного доставали рабы, осторожно, бережно даже. И поставив на ноги, эти ноги разминали, помогая крови расходиться. Ему поднесли теплого молока, приправленного медом и травами, и отерли лицо влажными полотенцами.
- Как ваше самочувствие? – осведомился Владыка Копий. И в голосе его звучала неподдельная обеспокоенность.
- Пройдет, - Верховный сделал шаг. Ноги еще держали, мышцы начало покалывать, и пальцы рабов, разминающие икры, почти не чувствовались. – Старость.
- Вы нужны.
Это было сказано жестко.
- Я здесь, - Верховный ответил с мягкой улыбкой. – Если на то угодно богам.
- Угодно. Я думаю. Без вас будет сложнее.
Но он справится.
Под его рукой сотни, которые были верны Императору. И сохранили верность свою. Ныне во главе избранных встал неистовый Ицтли чья любовь и преданность Дарительнице жизни были несомненны.
И понимал это не только Верховный Жрец.
- Идемте, - Владыка не повернулся спиной, но напротив, выказывая немалое уважение подстроил свой шаг под неторопливую поступь Верховного. – Она устала. И она печалится. Мы не понимаем, почему.
- Потому что отец её умер. И не только он, - Верховному было удивительно, что столь очевидные причины не понятны. – А еще она на самом деле устала. От представления. От почестей. Она и вправду все же дитя.
И дитя сидело на ступеньках, укрытых драгоценными коврами. Её одежды казались ныне несоразмерно роскошными, пусть даже примялись и утратили прежнее великолепие. Она словно запуталась в них.
Лицо её казалось бледным.
А во взгляде жила печаль.
- Ты как? – Верховный опустился на ступеньку рядом.
- Тяжелые, - дитя подняло руку, и с нею распрямился широкий рукав платья, расшитый шишками и птицами. Ткань была плотной, а шитье – золотым и обильным. То тут, то там поблескивали драгоценные камни.
- Тяжелые. Даже для меня, - признался Верховный. – Снимем?
- А можно?
- Конечно.
Она выдохнула и позволила снять верхнее одеяние, под которым обнаружилось еще одно.
И еще.
- Принесите воды, - Верховный нахмурился. Губы у девочки вовсе пересохли и потрескались, и даже золотая краска не могла скрыть того. – Когда ты пила в последний раз?
- Не помню.
Она хотела было подняться, но сил не хватило.
- Не спеши. Эй, - Верховный оглянулся.
Ну да, Советники собрались вместе, что-то обсуждают. Лошадей распрягли и увели рабы, и паланкин убрали. Слуги суетились, но там, внизу, не смея приблизиться к золотой горе. Стража тоже держалась в стороне.
Вот ведь.
Народу тьма, а дитяти позаботиться некому.
- Воды, - рявкнул Верховный с неожиданной для себя самого злостью. – Принесите. И помогите. Кто-нибудь.
И не удивился, когда рядом оказался Владыка Копий, лишь испытал раздражение. Мог бы и раньше сообразить. И не только он.
- Она переутомилась. И перегрелась. Никто не подумал оставить воды или еще чего-нибудь, - Верховный держал горячую руку девочки. – Надо унести. И подумать, что сделать, чтобы это вот не повторилась.
- Прости, - сказал Владыка Копий, склоняя голову. – Я должен был подумать.
Не только он, но и сам Верховный.
Хоть кто-нибудь.
Владыка Копий с легкостью подхватил божественное дитя, и тонкие руки обвили могучую его шею. Девочка пристроила голову на плече и прикрыла глаза. В ней не осталось былого величия, одна лишь бесконечная усталость.
А она ведь не так и сильна.
Она ведь болела и долго. И не может ли случиться, что вновь вернется эта болезнь? Будет весьма некстати. Совершенно некстати будет. Разве боги болеют?
Шли быстро. И теперь уже Верховному приходилось ускорять шаг, но он все одно отстал, ибо, оказавшись в коридорах, Владыка Копий перешел на бег.
К тому времени, как Верховный добрался-таки до покоев юной императрицы, там уже суетились слуги и служанки, рабы и рабыни, и в этой суете было что-то донельзя бестолковое.
Раздражающее.
Девочка лежала на шелковых простынях, нагая и прикрытая лишь тонким покрывалом, которое не могло скрыть всей хрупкости детского тела. Одни косточки.
Рядом сидел маг. Он держал в пальцах тонкое запястье и хмурился.
- Она истощена до крайности, - произнес он, увидев Верховного. – Сильно обезвожена. Когда она ела в последний раз? И что?
Суета усилилась.
- Вон, - Верховный обвел покои, весьма роскошные, но пустые. – Все вон.
Слуги замерли.
- Вон! – теперь голос его вновь гремел. – И принесите… что ей можно?
- Мясной бульон. Кашу.
- Вот это и принесите,
