Андрей Гончаров - Бунтарь ее величества
В тот же вечер князь Потемкин вновь призвал к себе троих «американцев». Князь остановился на постоялом дворе Киево-Печерской лавры, туда и явились на свидание с ним три друга. Всесильный сподвижник Екатерины хотел выслушать их рассказ о том, как царский поезд ехал до Киева, а заодно посовещаться о дальнейших планах. Рассказ о последних днях получился коротким – ничего примечательного не произошло. Гораздо серьезнее вышел разговор о том, как организовать дальнейшее продвижение императорского кортежа на юг.
– Я старался, сколько мог, устроить дороги в новых губерниях, вверенных моему попечению, – говорил Потемкин, расхаживая по кабинету, – однако все сделать не успел. Да и мудрено! В степях близ новых городов – Херсона, Николаева, Екатеринослава – дорог отродясь не было. Государыня будет испытывать неудобства. Кроме того, в этих краях еще мало опорных пунктов, где можно разместить воинские части, да и вообще населения мало. Так что злоумышленники легко могут подобраться к пути, по которому будет следовать императорский кортеж, и совершить на него нападение. Как я ни ломаю голову, никак не могу придумать, как защитить государыню на этом пути. Хотел с вами о том посоветоваться.
– Да, солдат на всем пути вдоль дороги не расставишь… – задумчиво произнес «сенатор Корнер».
– Можно, конечно, включить конные части в состав императорского поезда, – размышлял «инженер Френдли», – но мне кажется, что императрице это не понравится. К тому же это сильно удлинит царский поезд, а он и так растягивается на три версты.
Все замолчали, раздумывая. Вдруг молодой «художник Джон» воскликнул:
– А почему бы императрице не проделать последнюю часть путешествия по воде? Гладь Днепра – лучшая дорога! И нападений разбойников здесь не стоит так опасаться.
– Но на Днепре есть пороги, – напомнил «инженер». – Как кортеж их минует? Придется высаживаться на сушу, а это создаст неудобства. Хотя вообще-то предложение интересное…
– Это прекрасное предложение! Просто отличное! – с энтузиазмом, неожиданным для него, воскликнул князь Потемкин. – А порогов на Днепре опасаться не следует – они не так велики. У нашей армии хватит запасов пороха, чтобы их взорвать. Я завтра же прикажу начать эти работы, и к весне там ни одного камня не останется! А еще прикажу приготовить суда, на которых поплывет императорский поезд. Итак, решено – дальше государыня продолжит свое путешествие по Днепру!
Глава 6
В то самое время, когда императрица Екатерина Алексеевна весело пировала в своем киевском дворце в окружении многочисленной свиты, по вечерней дороге между Царским Селом и Гатчиной мчались три всадника. Впереди, в темном плаще, со шпагой у пояса, ехал сын императрицы, цесаревич Павел. Чуть отстав от него, скакали двое его ординарцев, которых Павел Петрович звал то пажами, то оруженосцами. Для такого названия имелось объяснение: цесаревич с юности был увлечен историями о рыцарях, их подвигах по освобождению Гроба Господня, а также во имя прекрасных дам. И себя Павел видел таким вот рыцарем, и жизнь свою мыслил как некий подвиг.
Дорога была не очень близкая, а по зимнему времени еще и трудная для быстрой верховой езды, однако цесаревич упорно вел коня быстрой рысью, временами переходя и в галоп. Хотя от рождения он был не очень крепок, но с годами развил в себе мышечную силу, да и волю свою закалил.
Наконец меж деревьев показались огни – то был недавно отстроенный гатчинский дворец Павла, где он поселился после окончательного разрыва с матерью четыре года назад. Цесаревич подъехал к входу, тут к нему подбежал его верный камердинер Иван Кутайсов и взял поводья. Павел соскочил с коня, отрывисто спросил:
– Второй батальон для отработки атакующих действий выводили?
– Так точно, ваше сиятельство, – ответил Кутайсов. – Майор Аракчеев два часа отрабатывал сие действие войск.
– Два часа? – повторил за ним Павел и остановился в нерешительности. – Маловато… Чтобы хорошенько отработать, три часа надобно! Может, пойти, поднять их?
– Мария Федоровна, ваша супруга, вас дожидается ужинать, – осмелился напомнить камердинер цесаревича. – Ей уж предлагали вас не ждать, но она ни в какую.
– Маша ждет? Ладно, пускай, завтра наверстаем, – сказал Павел. – Но завтра непременно! Слышишь, непременно! Так Аракчееву и передай!
– Обязательно передам, – пообещал Кутайсов. – Вы сейчас переодеться с дороги? Мне как, доложить, что вы скоро будете?
– Да, ступай, скажи. И вот еще что: кроме Маши есть кто?
– Только князь Куракин, а больше никого.
– Саша? Это хорошо. Все, ступай!
Спустя несколько минут, умытый и переодетый в другой костюм, цесаревич вошел в обеденный зал. Этот зал, как и все прочие покои дворца, был исполнен в воинственном стиле. По углам стояли статуи великих полководцев прошлого – македонского царя Александра, Ганнибала, Сципиона, Цезаря, Карла Великого, императора Петра, стенные панно изображали сцены сражений. Когда Павел вошел, люди, сидевшие за столом, встали ему навстречу. Их было всего двое: старый друг князь Александр Куракин и вторая жена цесаревича София-Доротея Вюртембергская, при крещении принявшая имя Марии Федоровны. (Первая супруга Павла, Наталья, умерла при родах.) С женой цесаревичу, можно сказать, повезло: немецкая принцесса не вмешивалась в политику, в отношения Павла с матерью и исправно рожала ему детей. К этому времени их было уже пятеро: двое сыновей, Александр и Константин, и три дочери. Правда, у Павла не сложилась со второй женой близость в духовном плане, как было с первой. Он не мог поверить ей свои мечты, свои заветные мысли. Поговорить о важном мог только с близкими друзьями, такими, как Куракин, Сергей Плещеев и Федор Ростопчин.
Вот и сегодня Павлу хотелось о многом поговорить. Но при жене он этого делать не стал, поэтому за ужином говорили о пустяках, цесаревич дожидался, когда жена отправится спать. И лишь когда они остались вдвоем с Куракиным, он смог говорить откровенно.
– Я вижу, тебя что-то гнетет, мой друг, – заметил Куракин, откидываясь в кресле и закуривая трубку.
– Гнетет? Да меня душит, давит людская низость! – воскликнул Павел, после чего вскочил с места и стал расхаживать по кабинету. – Изволь видеть, я получил известие из Киева о пребывании моей матери на берегах Днепра. И я получил известие, и губернатор петербургский Брюс свои сообщения распечатал в афишах. Путешествие проходит замечательно, праздники проходят с царской пышностью, императрица весьма довольна. Правда, она нашла Малороссию не совсем устроенной, по какому поводу фельдмаршалу Румянцеву были сделаны замечания, но в целом все хорошо.
– Что же тебя так раздражает, что ты места себе не находишь?
– Что раздражает, ты спрашиваешь? Но ведь ты знаешь ответ, Саша. Все то же, что и всегда! Всегдашнее лицемерие, подлое лицемерие моей матери, которая думает одно, чувствует другое, говорит третье, а делает четвертое! Она говорит, что любит Россию, постоянно посещает русские церкви, кладет земные поклоны – и при этом все время окружена иностранцами. Вот и теперь мне передают, что императрица приблизила к себе троих гостей из Северной Америки. Представляешь? Англичан, поляков, французов ей мало, подавай теперь еще американцев! Все заказы на строительство дворцов, на писание картин, на составление хроник ее царствования даются только иностранным авторам, русские не получают ничего. Но самое подлое – это ее разврат, откровенный, наглый разврат! Она открыто возит с собой своего любовника Дмитриева-Мамонова, который вдвое ее моложе, тут же встречается со старым фаворитом Потемкиным и заигрывает с фаворитами будущими! Как ее только гнев небесный не поразит, когда она земные поклоны кладет! Все у нее показное – благочестие, просвещенность, успехи!
– Ну, тут ты несправедлив, – заметил Куракин. – Я имел возможность проехать по новым землям и должен отметить, что там действительно многое сделано. Крепости, дороги… Всюду видны новые деревни…
– А знаешь, что мне рассказывали? – перебил его Павел. – Что на самом деле деревень никаких нет! Что это Потемкин перед приездом матери велел настроить по холмам вдоль дорог, а также по берегам Днепра декораций, которые издали похожи на деревни. Местные мужики их так и называют: «потемкинские деревни».
– Неужто в самом деле так? – удивился Куракин. – А история занятная! Я, пожалуй, расскажу на балу у прусского посланника. Однако должен заметить, что ты прямо кипишь от злости. Это вредно для здоровья, держать такое негодование втуне, оно требует выхода.
– Выхода, говоришь? – горько усмехнулся Павел. – Какой же здесь может быть выход? Оба мы понимаем, что выход здесь может быть только один. А именно – я должен получить трон, который принадлежит мне по закону. Однако моя мать даже не хочет допустить меня к малейшим началам государственного управления!
