Владимир Сухинин - Вторая жизнь майора
Я даже не знал, что и думать про составителей этого пакета. Но предполагал, что какой-то командир или начальник поручил нижестоящему собрать пакет для инсталлирования внедренцу. Тот в свою очередь поручил сержанту. А сержант собрал, что смог, в одну кучу и отдал с чистой совестью обратно. Наверху утвердили сборку не глядя. И теперь это все расширяет наш с Шизой кругозор. Какой-то продуманной системы в базах я не обнаружил. Это очень хорошо напомнило мне мою прошлую армейскую жизнь, где порядок и бардак всегда был перемешаны друг с другом.
Вечером, забрав свою сумку и попрощавшись со всеми, я ушел.
Фонари уже освещали улицы, прохожих было мало. Было тихо и спокойно. Звезды маленькими алмазами сияли на черном бархате неба. Не спеша я вышел на площадь и повернул к академии. Мне предстояли новые знакомства. Новые впечатления. Скорее всего, не все они будут хорошими. Меня ждала новая самостоятельная жизнь, в которую мне предстояло встроиться.
Мои размышления о новой жизни в академическом гадючнике прервал нарастающий шум. На хорошей скорости неслась повозка. Кучер лихо крутил кнут над головой и правил прямо на меня. Я ушел с пути мчащихся коней. Но кучер, явно куражась, опять направил коней в мою сторону.
– Хорошо. Хочешь поиграть – тогда поиграем, только по моим правилам, – разозлился я.
Опять уйдя от столкновения, я смотрел, как кучер ловко завернул коней к воротам академии, с намерением притормозить. Но я ему не доставил такого удовольствия.
Прыгнул к лошадям и сделал посыл: «Стоять. Бояться». Лошади резко остановились и присели на задние ноги. Да, тут я перестарался.
Кучер, не ожидавший такой подставы, с воплем, враскоряку по инерции полетел через головы лошадей и грохнулся рядом с ними на каменную мостовую. Судя по его стонам и охам, ему досталось изрядно. Стоящие на задворках кареты лакеи в лиловых камзолах упали и ползали по мостовой. Дверки экипажа открылись, и из него вылез с окровавленным лицом дородный мужик. Громко и невнятно ругаясь, он осмотрелся, увидел лежащего и стонущего кучера и, подойдя к нему, начал пинать того ногами. Я же развернулся и пошел к проходной.
– Задержать, – раздался вопль у меня за спиной.
Удивленно обернувшись, посмотрел на того самого мужика с разбитым лицом, который показывал на меня рукой. Развернувшись обратно, увидел, что на меня несутся два крепких лакея с дубинами в руках.
Они были уже рядом, и ближайший мордоворот замахнулся своей дубиной.
– Какие, однако, резкие и быстрые хлопцы!
Я ушел с линии удара влево и хорошим апперкотом левой руки врезал ему в челюсть, у него подкосились ноги, и он начал падать. Не меняя траектории, я крутанулся на носке левой ноги и каблуком правой, над головой падающего, с разворота врезал второму набегающему в висок. Продолжил движение и стал лицом к проходной. Поправил сумку и, не оборачиваясь, вошел в академию, оставив за своей спиной поверженных противников.
На проходной меня встретил дедок. Дед, как показал сканер, был непрост – и в магическом плане, и в боевом. Он видел все, что происходило перед воротами, и, прищурив хитрые глаза, ждал меня.
– Ты куды? – делая простодушный вид, спросил он.
– Учиться, – вежливо поклонился я.
– А пропушк у тебя есть? – прошамкал он.
– Есть. – Я достал не значок студента академии, а бутылку вина и сунул деду в руки. Тот внимательно посмотрел на бутылку и произнес:
– Надо же, сюда не только дурни поступают. – И, посмотрев весело на меня, сказал: – Проходи.
Мои апартаменты сияли, как у кота… Была расставлена мебель, а на чистых, белоснежных простынях в моей синей мантии возлежала, как Клеопатра, Берта.
– Берта, девочка, ты молодец! – восхитился я. – Это надо обмыть. – Достал из сумки вино, конфеты и бокалы: как я уже понял, тут надо приходить со своей посудой. – Иди сюда, – позвал я ее и разлил вино.
Берта легко соскочила со своего ложа и с удовольствием потянулась. Потом сунула в рот конфетку.
– Красава, а не велика ли тебе моя мантия? – спросил я ее.
– Это можно исправить, – засмеялась она, сбрасывая ее на пол. Под мантией на ней ничего не было. Кто бы сомневался.
Врастание в новый мир происходило весьма многогранно. Рок, возвративший мне молодость, дал возможность опять вкусить прелести молоденьких девушек. Но что он потребует взамен? Это было скрыто в глубоком тумане будущего. Хорошо, что тут не существовало статьи за развращение несовершеннолетнего нехейца.
Через пару часов Берта ушла, тихо и незаметно выскользнув во внутренний двор, и скрылась во тьме.
Утром я встал уже юристом второго уровня. Мог оформлять договоры купли-продажи недвижимости, устаревшего легкого вооружения. И знал воинские звания пограничников. Без этого мне было просто ну никак. И что удивительно! Я выучил запутанную систему правовых отношений государств этого континента.
Сытно перекусив, вышел во внутреннний двор. Кроме моих вчерашних «снежков», еще никого не было.
«Ну что, надо идти поближе познакомиться», – решил я, посмотрев на хорошо сдружившуюся компанию. На меня обернулись очень настороженно.
– Привет, Высокие! – поприветствовал я их на общем языке.
За всех ответил Аре-ил:
– Чего тебе надо, мелкий?
Я даже обиделся:
– Неужели непонятно?
– Непонятно, – зло сказал он.
Вот это он зря. Опять подставляется.
– Я хочу просто познакомиться. Так сказать, сгладить вчерашнее недоразумение.
– Ты просто мелкий гаденыш. Вот твое имя, – сказал Аре-ил.
Вчера кому-то здорово досталось, подумалось мне.
– Не груби, дяденька, – без обиды ответил ему я. «У тебя не получается», – подумал про себя.
Остальные начали улыбаться, вспомнив мое вчерашнее выступление.
– Аре-ил, он просто невоспитанный мальчик, и все, – примирительно сказала одна красавица.
– Точно! – обрадовался я. – Невоспитанный. Возьми меня на воспитание! А я тебе буду стихи сочинять, – обратился я к ней, вспомнив свои частушки.
– А ты можешь сочинять стихи? – удивилась она.
– Конечно. А что еще делать в горах? Сидишь и стихи сочиняешь. – Там, на далекой родине, я мог быстро, экспромтом сочинить несколько строк или частушку. И, развлекая друзей за столом, наяривать их под гитару.
– А сочини про меня, – засмеялась девушка.
Я набрал в грудь воздуха и хотел пропеть одну из них. Но, вовремя вспомнив, что там не совсем литературный текст, остановился.
– Ну, чего ты остановился, непревзойденный поэт-песенник? Давай, выдай девочкам свою матерщину, – подначила меня Шиза.
Я прижал руки к груди. Посмотрел нежно в глаза «снежинки» и, медленно направляясь к ней, полным драматизма голосом, продекламировал, сочиняя на ходу:
Ты сто́ишь всех пролитых слез,О королева моих грез.Сегодня ночью в темнотеЯ думал только о тебе.Светла, чиста, как первый снег,С тобой познал я муку нег…
Дальше все, рифмы не было. Но и этого хватило, чтобы произвести неизгладимое впечатление на слушателей.
Девушка очарованно замерла. Остальные выпали в осадок. Молча и пораженно уставились на меня. Я даже почувствовал себя Байроном.
– Ты и в самом деле ночью думал обо мне? – на полном серьезе спросила она.
«Ну надо даже! И этих «снежных баб» можно охмурить такой «лапшой». Удивительно!» – подумал я.
– А чего ты хотел, – ответила мне Шиза. – Здесь нет еще театров, поэтому ремесло поэтов не востребованно. Народ развлекают по кабакам только вот такие, как ты, бездари-самоучки.
– Завидуй молча, – отмахнулся я.
А девушке сказал:
– Конечно нет. Я думал – чего мне пожрать? Кормить-то сегодня не будут, – засмеялся в полный голос.
– Убью стервеца, – взвилась девушка.
Парни смеялись взахлеб. Девчонки хихикали, а я стоял довольный.
– Мы берем тебя на воспитание, – отсмеявшись, сказала самая молоденькая. – Не хочу, чтобы такой поэт утонул в твоей грубой душе горца.
Какие здесь поют песни, я уже слышал, чего «краля» только стоит. Любые слова, сложенные в рифму с небольшим смыслом, вызывают неподдельный восторг. Как верно подметила мой внутренний литературовед, театров тут нет и Шекспиров тоже нет.
«Может, все-таки спеть им частушки?» – подумал я, разглядывая девушек и купаясь в лучах их восторга.
– Тебя убьют, ненормальный, – предупредил меня ангел-хранитель.
Наш первый день начался с построения перед светлыми очами ректора филиала академии – архимага мессира Кронвальда. Нас выстроили по цветам мантий: красные – боевой факультет, зеленые – целители, и мы – синие. Ректор, очень похожий на Деда Мороза, с окладистой белой бородищей и кустистыми бровями, вещал нам о братстве мастеров по искусству. О долге перед страной и королем. Расписывал перспективы, которые открывает нам магическая наука. О том, что мы, выйдя из этих родных стен альма матер, станем бакалаврами, а многие, милостью короля, ненаследными дворянами. Что здесь все равны. И кто захочет, может продолжить обучение в столице и станет магистром.
