Тьма. Том 3 - Лео Сухов
— Ну знаешь, она тоже, когда мы маленькие были, могла свалить на пару дней к подругам без предупреждения! — фыркнула София и, заметив, что я открыл рот, чтобы возразить, поспешила с продолжением: — И не надо говорить, что это всего пара дней, Федь!.. Ты забыл, как мы, когда нам по двенадцать-тринадцать было, младших укладывали? Как они спрашивали: «А где мама?», а мы не знали, что им ответить?
— Да помню я всё… — поморщился я, не давая себе погрузиться в детские воспоминания.
Эти самые воспоминания — надо сказать, очень опасная вещь. Благодаря Андрею я прекрасно знал: чем старше становишься, тем больше раскрываются глаза на некоторые моменты семейной биографии. Андрей, к примеру, именно так перестал общаться с родственниками.
В юности на такое обычно не обращаешь внимания, потому что варишься в этом компоте всю жизнь, с пелёнок. А вот с возрастом ты смотришь вокруг, оцениваешь, сравниваешь — и твоё детство начинает раскрываться с другой, тёмной и неприятной, стороны.
И, быть может, не всегда стоит её замечать. Хотя бы ради своего крепкого сна.
— Блин, с мелкими встречаться запретила… — вспомнил я один из итогов сегодняшнего вечера.
— И как она тебе запретит? — София усмехнулась. — Да и им никто не запретит. Как ты там говорил? Суровость законов уравновешивают необязательностью их выполнения? Вот и с мамиными запретами так же. Она же вообще завтра не вспомнит, что тебе наговорила.
— Слушай, вот что я ей сделал, а?.. — не удержался я. — Вот чем так насолил, что она меня видеть не хочет?
— Стал двусердым. Этого достаточно. Когда я стану… — выразительно чиркнув себе пальцем по щеке, София невесело усмехнулась. — … Она и меня из дома выгонит.
— Нет, тебя не выгонит, — не согласился я. — К тебе она всегда была как-то мягче, что ли…
— Это потому что ты был странным, и она тебя побаивалась! — успокоила меня сестра. — Но я чем взрослее становлюсь, тем более странной и страшной ей буду казаться. Так что… Буду морально готовиться к тому, что она и на меня накинется.
— Неприятно осознавать, что возвращаться, по сути, некуда… — пожаловался я. — С ней мы мирно и одного дня прожить не можем.
— Не вы с ней, а она — с тобой! — ткнувшись лбом мне в плечо, напомнила София. — Я понимаю, тебе как мужчине положено чувствовать ответственность за семью, и всё такое… Но, Федь, лучше бы ты сейчас на своей жизни сосредоточился!.. А мама… Мама тебя ещё долго не примет.
— А мелкие? — уточнил я и улыбнулся.
Мелкие уже были не то чтобы мелкими. Младшей, Юлии, недавно стукнуло восемь, и она даже пытается быть взрослой и сознательной. Надежда теперь обижается на имя «Надюнчик»: несолидно даме в целых десять лет на такое откликаться. А Всеволоду и вовсе уже тринадцать, и он очень серьёзный молодой человек. Совсем не такой, каким был я в его годы.
Вот кто меня был рад дома видеть, так это — они… Хотя тому же Сёве, наоборот, положено демонстрировать подростковый протест, а не радостно меня обнимать. Но нет, радость от встречи пересилила, хотя брат и смутился под конец.
— У них есть я. Да и ты никуда не денешься!.. — потрепала меня по макушке София. — Будете встречаться на ничейной земле. Мама за ними, конечно, следит больше, чем за тобой и за мной… Но как была кукушкой, так и осталась!..
Я улыбнулся, показывая, что оценил старую шутку. Мы иногда с сестрой в детстве так и называли маму — нашей кукушкой. Просто после смерти отца она настолько ушла в свои переживания, что слегка нас всех забросила: мол, их же пятеро — выкрутятся как-нибудь!
— Не переживай, Федь! — София поднялась с лавочки, ещё раз взъерошив мне волосы. — Я с тобой, и я на связи. Да и Сёве скоро трубку можно будет купить… Будете созваниваться. Не пропадай давай! А я, как и обещала, подумаю, чем можно заработать.
— Подумай… — подняв на прощание руку, кивнул я. — Доброй ночи, и на связи!
А сестра, махнув в ответ, скрылась за забором.
Ещё минут пять я просидел у забора, вспоминая те дни, когда мы с Софией дожидались маму на этой лавочке. И гадали, вернётся ли она или пропадёт, как тот дядька, про которого нам вечно рассказывали.
Ну это поначалу.
А потом уже не ждали: просто сидели и болтали, уложив брата и сестёр.
Достав трубку, я открыл приложение и вызвал бричку. Правда, на мою улицу водитель ехать отказался, переставив место прибытия на более освещённые места — метрах в пятистах отсюда. Всё-таки наш район, или угол, как тут в Ишиме говорят, был не самым благополучным.
Всю жизнь мечтал о том, что однажды вызову бричку, и приедет она прямо к дому. Но, увы, как и семь лет назад, водители отказывались совать сюда нос. Если твоё место жительства называется Усадебный угол, это ещё не значит, что он — не медвежий.
Я, в общем и целом, понимал, что надо вставать и идти. Причём вот прямо сейчас. Всё-таки полкилометра по Усадебному углу — это, считай, огромное расстояние. Без приключений его поздно вечером не преодолеть.
Так и получилось: не протопал я и сотни шагов, а из ближайших кустов вырулили четверо пареньков чуть помладше меня. Лет семнадцать — как раз самое то, чтобы идти служить и набираться ума-разума. Но даже царские наборщики сюда соваться не любили.
— Слышь, ты с какого угла, доходяга? — вопрос заставил меня улыбнуться.
В мире Андрея он звучал почти так же. И каждый раз, когда я его слышал, с трудом удерживал себя в руках, чтобы не начать бессовестно ржать.
Паренёк, который вышел вперёд, был мне хоть и знаком, но смутно. А вот четвёртого участника ватаги, стоявшего за спинами молодняка, я отлично знал.
— Кисель, вы там упились, что ли? — добродушно поинтересовался я. — Чего твой шкет такие вопросы тупые задаёт?
— Чё? — мой знакомый подался вперёд, растолкав приятелей, прищурился…
И радостно ухмыльнулся:
— Хрена се! Седов! Живой! Вернулся!
Он двинулся ко мне с распростёртыми объятиями.
