Золото. Назад в СССР 1 (СИ) - Хлебов Адам
— Ты тайком выбрасывал еду из рюкзаков во время остановок?
— Я только свою, — чуть не рыдая, ответил юноша.
Ямазов перешел на свой родной язык. Было видно, что он отчитывает парня, который был в подобном походе впервые.
— Иди и собери все обратно!
Муса кивнул и собрался бежать, но Султыг его остановил.
— Где твое ружье? Ты его вместе с мужским достоинством потерял?
Стоящий неподалеку Степан выступил вперед и снял одну из двух винтовок висящих у него на плече.
— Вот она. Мне был не сложно нести, — он протянул оружие юноше. Тот быстрым движением перехватил, проверил наличие патронов и побежал.
Было видно, что парень хорошо разбирается в оружии и держит его в руках далеко не первый год.
— Зачем, ты его расхолаживаешь, Степан? — спокойно спросил Ямазов, — неужели ты не понимаешь, что я взял его с собой, чтобы в этом походе сделать из него мужчину. Возраст пришел, восемнадцать ему уже.
— Я не знаю, зачем вы взяли, делать мужчину или учить уму разуму — это ваше дело. Но видно, что парню тяжело. Сломается он. Что будем делать? Двоих спасать. Ведь, может быть, где-то человек до сих пор нашу помощь ждет.
— Не сломается. Меня в пятнадцать лет отец заставил бычка на плечах десять километров в горное селение пешком нести. Я не сломался и он не сломается. Мужчинами становятся не те, кто под юбку лазить умеет, а те, кто может на своих плечах мир носить.
— Ну, Султыг Ямазович, — подключился Гунько, — вы и вправду, полегче бы, с парнем? А? Мы так до места никогда не дойдем.
Вместо ответа Ямазов сказал, что у парня несколько лет назад пропал отец. Погиб скорее всего. И Мусу по большей части женщины воспитывали. Сейчас он забрал его к себе.
— Ай-яй-яй, какая трагичная история. Безотцовщина в наше-то время. Жаль мальчишку.
Хорошо, что Гунько не предложил разделить вес груза Ямазова на всех. Это было бы верхом лизоблюдства.
Мы с парнями из горноспасательного успели уже тихо проговорить и самостоятельно решили облегчить Мусе рюкзак.
В походе в самом начале такая помощь крайне затруднительна. Все идут заполненные под завязку запасами и снарягой.
Через некоторое время Муса вернулся. Складывалось впечатление, что еще никогда в жизни он не чувствовал себя так плохо. Обессиленный и обескураженный он сел прямо на землю прямо рядом со своим рюкзаком.
Руки не слушались и пальцы никак не могли развязать узлы на горловине.
Ямазов демонстративно отвернулся, чтобы не видеть «этого позора».
Я присел на одно колено и помог юноше.
— Слушай, Муса. Не нервничай. Ты просто больше не выбрасывай продукты. Хорошо — волк был. Так и медведь может прийти по следу. Нас много мы его выстрелами отгоним, но тут могут другие люди ходить. Давай, что там у тебе есть тяжелого, переложить к нам?
— Оставьте! — потребовал Ямазов, — я сам возьму.
Ямазов развернулся и снова отругал на своем языке Мусу. Мне показалось, что он просто не хочет, чтобы мы увидели содержимое их рюкзаков.
— Уверены? — спросил Степан.
Но Ямазов не ответил и смерил племянника испепеляющим взглядом и поднял один из рюкзаков себе на плечи.
Но племянник встал сдернул одну из лямок и попытался отобрать рюкзак у дядьки обратно. И из-за внезапности ему это почти удалось.
Теперь лицо Ямазова полностью изменилось. Он улыбался, потому что посчитал это проявлением мужества. Он не позволил забрать поклажу и легонько похлопал парня по плечу.
Я был уверен, что где-то в глубине души, каждый выходящий впервые в поход с тяжелой поклажей, сталкивается с предательской мыслью о том, что лучше всё бросить и вернуться в городской уют.
Соблазн настолько велик, что далеко не каждый взрослый мужчина в состоянии с ним справиться. Те кто не справляется покидают Зону навсегда и больше никогда сюда не возвращаются. Север не для слабаков. Это правда.
В сознании вспыхнула еще одна вспышка воспоминания.
У меня такое было в одной из первых экспедиций. Я шел один на небольшом перегоне между приисками и нес пробы, вместе со своей поклажей. Тогда я безумно устал и был обезвожен.
Щеки и глаза у меня ввалились, тело, а особенно ноги были налиты свинцовой тяжестью. Я больше себя чувствовал не человеком, а вьючным животным.
Последний километр, который нужно было преодолеть с грузом, не был еще пройден, а уж моя дикая злость сменилась слезами. Это были слезы бессилия и отвращения к самому себе.
Мне казалось, что никогда еще ни один человек не чувствовал себя до такой степени побежденным.
Когда последний километр был уже на исходе, я, собрав остаток сил, кое-как дотащился до места стоянки и упал вперед ничком с рюкзаком на спине.
Это не убило меня, но я очень долго не мог встать, при том, что я примерно полчаса пролежал неподвижно, не в силах пошевелиться, не в силах расстегнуть ремни и снять с себя тяжелый рюкзак.
А такие случаи не часто, но бывали. Старожилы рассказывали, что некоторые гибли от крайнего истощения прямо в экспедициях
Старатели в это время ушли на реку и в лагере никого не было.
Единственное, что заставило меня вылезти из под рюкзака это мысль о том, что если другие могут выживать в этих местах, работать и приносить пользу стране и другим людям значит и я могу.
Я подбадривал себя мыслью о том, что у меня не все так плохо, в войну у людей было хуже. И это реально помогало.
Именно эта мысль не дала мне все бросить и уехать.
А хуже всего было то, что я отправился в поход в новых неразношенных сапогах.
Пятки и пальцы были покрылись мозолями. После этой экспедиции я больше никогда не совершал эту ошибку.
В дальнейшем я тщательно следил а тем, чтобы ноги и все тело у меня всегда были в порядке.
Привык я и к ссадинам на плечах и на груди, которые натирались ремнями рюкзака.
Сразу после этого тяжелого дня у меня наступили и радостные времена.
На следующее утро я нашел свой первый в своей жизни золотой самородок. Он был небольшой, но я ему радовался как ребенок, всю мою боль сняло, как рукой.
С него началась моя карьера геолога-«любимчика». Я уже говорил, что по местному преданию золото любит «своих».
Но никто не может сказать, как долго продлиться эта «любовь».
Старатели подшучивали надо мной и предлагали прикладывать найденный самородок к больным местам: ногам, натертым плечам.
Я не очень-то верил во всю эту ерунду, но их приводило в неописуемый восторг то, что я шел у них на поводу, и все же пару раз приложил к мозолям самородок плоской стороной.
Они убеждали в том, что заживление так пройдет быстрее, а я делал вид что верю. Хотя, может это правда, потому что через пару дней я был уже в полном порядке.
Я вернулся из воспоминаний в реальность, подумав о том, что эти воспоминания и вообще события сегодняшнего дня надо обязательно записать.
Муса и Султыг Ямазовы шли впереди. Самых медленных всегда нужно ставить вперед. Тогда группа не растягивается, ведь слабый последний может сильно отстать от первого.
К тому же, те кто идет медленно в самом начале группы стараются, понимая, что идущие сзади напирают.
— Сейчас обойдем склон Аргаста, — впереди виднелась низкая конусообразная как вьетнамская шапка гора, — и сделаем привал.
Сам Аргаст, напоминал больше холм чем гору и считался у местных священным.
Выглядел он примерно так же, как я себе представлял по рассказам.
Говорили, что в тридцатые годы, сюда приходили геологи и нашли на склонах реку с богатыми золотоносными берегами, но потом бесследно исчезли.
Местные старейшины неоднократно просили не вести на горе поиски золота, и в конце концов ее внесли в карты, как местность бедную полезными ископаемыми.
Через два часа мы продвинулись километра на три. Гунько остановил группу и осмотрелся. Было решено сделать привал и обедом.
Все проголодались, так как только завтракали с утра.
Выбрав подходящее место для стоянки я со спасателями занялся поиском топлива.
