Столичный доктор. Том II (СИ) - Вязовский Алексей
Уела. И сказать нечего. Но цена…
* * *Почтовое ведомство Российской империи в это время — эталон качества. Разноска отправлений — семь раз в день, не считая срочных. Вот это, я понимаю, сервис! Почтальоны все как один — здоровенные мужики в форме и с сумкой через плечо. Я когда этот элемент обмундирования первый раз увидел, мне чуть плохо не стало. От пояса и почти до щиколотки длина, и ширина не меньше. При желании человека среднего роста запихнуть можно.
Нам, в «Русский медик», эти ребята таскают корреспонденцию без устали. Глядя на сортирующего всю эту макулатуру Данилкина, я только поражаюсь своей недальновидности: такого специалиста и вовсе надо было вторым после меня нанимать. А я сгружал это на Вику, да и сам поначалу перелопачивал. Не то, что сейчас — милое дело. Личную корреспонденцию отдельно, деловую — в другую кучку. Хозяйственное — сразу Чирикову.
Вот в личной корреспонденции письмо пришло из столицы нашей империи, города Санкт-Петербурга. В фирменном конверте газеты «Врач». Но адресовано именно г-ну Баталову. Я после памятного диалога к изданию сильно охладел. Собирался даже «тайным указом» запретить врачам туда писать. Потом подумал — «Русский медик» выше этого. Тем более, что размолвка случилась не с коллективом газеты, а с Манассеиным — есть еще редакторы, рецензенты и прочая непричастная братия. Письмо я бросил в ту стопочку, где копилось всякое не особо срочное. И только на следующий день вскрыл и прочел.
Не перевелись еще люди, способные признавать свои ошибки. Манассеин написал письмо собственноручно, не прибегая к помощи секретаря. Это сильно повышало ценность послания. На хорошей веленевой бумаге размашистым врачебным почерком Вячеслав Авксентьевич каялся в лучших традициях горских народов — многословно и самоуничижительно. Выяснилось, что он наговорил лишку исключительно под влиянием эмоций, а мою честность подверг сомнению не иначе как в результате временного помутнения рассудка. Также тайный советник выражал уверенность, что мой талант, высоко оцененный всеми, с кем только ему пришлось на эту тему общаться, даст достойные плоды, которые станут предметом гордости российской науки. А может, и мировой.
Я даже второй раз перечитал, так мне понравилось. Мелькнула мысль зафигачить это в рамочку и повесить в таком месте, где я мог бы видеть письмо в любой момент. Но скромнее надо быть. Только в архив сохраню. В назидание потомкам.
Ложечки нашлись, но осадочек остался. Сам я в манассеинскую газету всё равно ни слова не напишу, даже если просить будут.
* * *Я совсем не удивился, когда услышал те же самые слухи о беременности императрицы, что пересказывали друг другу мои врачи скорой. Кого ждать, да когда, да кто отец… Нет, последнее уже было шуткой, что я себе придумал и чуть не ляпнул, прохаживаясь по залу губернаторского дворца. Это все от стресса. Высшее общество, набриолиненные проборы, фраки, лорнеты… Никого не знаю, общих тем для бесед нет. Хотя нет. Один из персонажей званого ужина мне очень даже знаком. Это граф Шувалов. С рукой на перевязи, весь такой томный, похудевший с лица. Видимо, в больничке его держали на диете, фуа-гра не кормили. Увидел меня, подобрался, сделал шаг вперед. Разговоры в зале мигом смолкли, все на нас уставились, ожидая «продолжения банкета». А ну как мы тут добазаримся до второй дуэли?
— Граф, как ваше самочувствие? — первым нарушил молчание я, забирая у тормознувшего рядом слуги бокал шампанского с подносика.
— Спасибо, лучше, — Шувалов слегка опешил, даже не зная, как реагировать на мое участие.
— Плечо болит?
— Есть немного. Особенно по вечерам и в сырую погоду.
— Не увлекайтесь опием и прочими его производными. Привыкание к ним ведет к дурным последствиям.
— Каким же?
Граф явно расслабился, тоже взял шампанское. Гости потихоньку начали нас окружать и греть уши.
Я описал Шувалову последствия опийной наркомании, посоветовал после выздоровления регулярно разрабатывать руку — иначе может быть потеряна подвижность.
Народ зашевелился, начав хоть и массово, но аккуратно освобождать проход. Интересно, как они узнают? Телепатический сигнал получают?
В зал вошел Великий князь в сопровождении высокого статного мужчины в военной форме и внешне очень похожего на Сергея Александровича. Ясно, этот тот самый брат князя, генерал Константин Константинович, в честь которого устроен званый ужин.
Гости мигом позабыли про нас с Шуваловым, начали кружить хороводы вокруг Романовых. Представили брату князя и меня.
— Наслышан, наслышан, — милостиво покивал мне «два К». — Это вам мы обязаны изобретению аппарата измерения давления?
— Моя роль сильно преувеличена, Ваше Императорское Высочество, — пошел я на попятную. — Вся заслуга — это манжета. Сам прибор придумал Самуэль фон Баш.
— Немец?
— Австрияк. Я ему уже написал письмо с предложением о совместном патенте.
— Tres bien, tres bien, — покивал мне князь.
В разговор вступил Сергей Александрович, который сообщил нам, усмехаясь, что недавно давление мерили царю и царице, им понравилось, и августейшее семейство даже сами освоили всю процедуру. Ну что ж… даже как медицинская забава — это все отличная реклама тонометру. Когда я озвучивал эту мысль князьям, слуги открыли дверь, в зал зашла Елизавета Федотовна.
Народ опять выстроился коридорчиком в конце которого стояли мы трое. Елизавета Федотовна для ужина выбрала даже не платье, а натуральное произведение искусства. Белое, длиной до пола, с пышными юбками и узким силуэтом. Рукава были украшены вышивкой, высокий под горло воротник — бисером. Я всмотрелся в лицо княгини. Оно показалось мне бледнее обычного, а глаза выглядели слегка припухшими. Все оживляли бриллианты в ушках и тяжелое, серебряное колье с красными драгоценными камнями на груди.
Я поклонился, поблагодарил за приглашение на ужин. Князья отошли, беседуя о чем-то своем, Елизавета Федотовна поинтересовалась, что у меня с лицом.
— Поранился, когда был в Санкт-Петербурге, — я на автомате потрогал шрам на лбу. Уже зажил, но рассасываться не хотел. Хорошо меня кучер приласкал.
— Обычно врачи лечат раны, — грустно улыбнулась княгиня, раскрыла веер и начала им обмахиваться.
В зале и правда было душно — не спасали даже открытые окна. Похоже эта духота была перед надвигающейся грозой — где-то вдалеке неплохо так грохотало. Все эти движения веером были не совсем типичными, похоже Елизавета Федотовна мне что-то сигнализировала, но вот что? Может быть, я ей приятен, а может, и наоборот? Я дал себе обещание не только выучиться танцам, но и языку веера тоже. Если уж стал дворянином — надо соответствовать.
Пока княгиня благодарила меня за мужа — курсы массажа Ли Хуана просто оживили Сергея Александровича, да так, что он уже перестал носить корсет, в зале началось движение, слуги широко распахнули двери. Начался званый ужин.
* * *Что рассказать о мероприятии? Если коротко — роскошь и великолепие. Естественно, рассадили всех по заранее распределенным местам. Я оказался в компании подобных мне мелких чинов, пятый переулок за восьмым перекрестком. Кто-то смущенно взирал на окрестности, попав на такой ужин впервые, другие уверенно накладывали себе на фарфоровые тарелки с каждой перемены блюд, не забывая наливаться под длинные тосты вином, шампанским, или чем покрепче.
Мне бы для порядку съесть усиленную порцию сливочного масла — а вдруг придется с кем-нибудь обильно потреблять, но такового на столе не было. Пришлось заменить жирнючим фуа-гра. Хотя мероприятие официальное, можно даже сказать протокольное, надо держать ухо востро — скажешь вроде что-нибудь безобидное, а окажется, что оскорбил августейшую фамилию. У этой публики такое делается на уровне инстинктов. Так, на всякий случай.
Поэтому я скромно ковырял у себя в тарелке, подкладывая потихонечку паштетов, омаров и прочей необычной экзотики, которую и не в каждом ресторане попробуешь. С вилками и ножами всё довольно просто: на каждую новую перемену блюд надо брать крайние, двигаясь к тарелке. Или подглядывать за соседями, если не уверен. Потому что у меня не хватит наглости заявить, как какой-то миллионер в кино, что ем любыми приборами, чтобы не забивать память всякой дрянью.
